JEAN MOULIN. "PREMIER COMBAT". Жан Мулен. Первый бой. Русский перевод. Часть 2
Уважаемые читатели!
Часть вторая.
Мы продолжаем публиковать русский перевод книги
JEAN MOULIN
PREMIER COMBAT
Préface du Général de Gaulle
LES ÉDITIONS DE MINUIT
Замечания и мнения, а также предложения о публикации в бумажном (книжном) варианте просим направлять на емейл:
С уважением
Франсуаза Бертран
Николай Сологубовский
26 мая 2023 года
ЖАН МУЛЕН
ПЕРВЫЙ БОЙ
Предисловие генерала де Голля
© 1947. LES EDITIONS DE MINUIT, для бумажного издания.
© 2013, LES EDITIONS DE MINUIT, для электронного издания www.leseditionsdeminuit.fr
ISBN 9782707326928
Перевод Николая Сологубовского и Франсуазы Бертран
Продолжение. Часть вторая.
Начало:
JEAN MOULIN. "PREMIER COMBAT".
Жан Мулен. ПЕРВЫЙ БОЙ.
Русский перевод. Часть 1.
https://www.sologubovskiy.ru/books/8561/
Жан Мулен. ПЕРВЫЙ БОЙ.
Русский перевод.1
https://proza.ru/2023/05/26/643
JEAN MOULIN. Le livre "PREMIER COMBAT".
Partie 1.
https://www.sologubovskiy.ru/books/8535/
15 июня, 2 часа утра.
Я пишу два письма, которые поручаю генеральному секретарю, одно для министра внутренних дел, другое для моей матери.
Письмо к Манделю так и не придет. В нем я сообщал министру, что я, как заявил ему, остаюсь на своем посту и что я не нарушу свой долг.
Я также написал ему о достойном поведении некоторых моих избирателей и части моих сотрудников.
5 часов утра.
Декот, мой начальник штаба, и Эдуард, мой судебный пристав, уезжают, но очень неохотно, подчиняясь моему официальному приказу.
8 часов.
Утром я анализирую ситуацию. Это катастрофа. Нет больше никакой экономической и административной организованности. Нужно теперь восстановить целый социальный организм в ужасающих материальных условиях, под бомбежками, в то время как один район города объят пожарами, без воды, без газа, без электричества, без телефона...
Но это необходимо для всех тех, чья судьба в наших руках; это необходимо, чтобы противопоставить наступающим немцам социальные и моральные рамки, достойные нашей страны.
Мне нетрудно убедить в этом горстку жителей Шартра, в основном пожилых людей, которые предложили мне свои услуги. (Из двадцати трех тысяч жителей города осталось от семисот до восьмисот жителей.)
Какое утешение, после зрелища недостойного поведения последних дней, видеть, как эти мужчины и женщины, из самых разных политических и социальных слоев, с пылом объединяются в одной вере и готовы осуществить акт беспримерной человеческой солидарности.
Раздаю задания, диктую инструкции: тот, кто вчера был редактором газеты, отвечает за помощь мне в раздаче питания; один из его коллег из конкурирующей газеты возьмет на себя ответственность за полицию и будет руководить небольшой группой добровольцев, которую мы создали для наведения порядка. Учитель религиозной школы получает задание похоронить мертвых, - увы, многих! - тела которых находятся в морге госпиталя и приюта Сен-Бриса (таким образом сорок девять были похоронены во дворе госпиталя, тринадцать - в Сен-Брисе и тридцать четыре - на кладбище); другой доброволец будет руководить водохозяйственными работами, чтобы обеспечить снабжение водой центров помощи, общественных учреждений, пекарен; еще один займется сбором оставленного скота и обустройством хлевов; другие займутся дорожным строительством, санитарией, тушением пожаров, размещением беженцев, уходом за ранеными и больными.
В гражданском госпитале сестра-настоятельница уехала, ее заменила сестра Генриетта. Она потрясает своей преданностью и щедростью. Рядом с ней будет казначей М. Флери, который остается на своем посту.
Я знаю, что могу рассчитывать на доктора Фубера, военного дантиста, который, хотя был женат и был отцом, попросил остаться добровольцем, когда ушел из службы здравоохранения. Он сохранит в худшие моменты спокойное и мужественное поведение.
Военно-медицинская служба покинула Шартр во второй половине дня 14-го июня, эвакуировав на тридцати медицинских грузовиках раненых, а также медицинский персонал. Погрузка проходила под бомбежкой, начальник санитарной службы Шартра доктор-полковник де Фурместро был ранен в голову.
Конвой, направлявшийся в Ванн по приказу доктора де Фурместро, взял с собой доктора-командира Бодэна, главного врача гражданского госпиталя, который, однако, попросил оставить его на своем посту. Но доктор де Фурместро предпочел взять доктора Бодена с собой, а доктора-капитана Фубера, который также был добровольцем, оставить в Шартре.
Наконец, в Шартре есть сестры Святого Павла, которые в эти трагические часы поднимутся на вершины лучших традиций героизма и доброты. Воодушевленные верой архиепископа Лежарда, который находится везде, где есть опасность, и где страдают люди, они будут добрыми ангелами-спасителями для многих.
.........................
Самая тревожная проблема — это снабжение. Единственный муниципальный советник, оставшийся в Шартре, г-н Беснар, сообщает мне, что последние два пекаря уехали из города прошлой ночью. В Шартре, к тому же, не осталось больше ни одного торговца. Я делал все возможное, чтобы остановить бегство: увещевания, реквизиции, санкции, все было напрасно.
Любой человек с четырех- или двухколесным транспортным средством давно уже сбежал. Затем последовал массовый исход пешеходов.
.........................
Но если Шартр почти опустел и в нем осталось мало жителей, то чудовищный поток из парижского региона буквально заливает город.
Сколько же этих парижан, да еще жителей парижских пригородов, пронеслось по Эр-э-Луар? Миллион ? Один миллион пятьсот тысяч?
Конечно, они уже испытали страшное моральное потрясение от войны. Большинство из них однако не испытало материальных ужасов: бомбежек с пикирования, пулеметных очередей, которыми самолеты расстреливают колонны с беженцами... Они не испытали всего этого, всего, что познали за эти недели Бельгийцы, Арденнцы, Северяне, Пикарды!…
Завтра их тоже ждет трагическое продолжение. В самом Шартре некоторые заплатят должное. Но на данный момент парижане только заявляют о своем голоде.
К счастью, я принял меры предосторожности. За последние дни, несмотря на недостатки Интенданса, службы которого перед своим отъездом не обеспечили меня ни продуктами, ни хлебом, я реквизировал у торговцев и хранил в гаражах Префектуры около трех тонн консервов. Я также получил из Блуа, благодаря любезности моего коллеги из Луар-э-Шер, две машины, груженные хлебом. Я просил восемь, которые бы на обратном пути вывезли раненых и больных. До меня смогли доехать только две машины. Это примерно 800 кг хлеба. Это немного.
Теперь нужно продержаться, пока мы не запустим работу нескольких пекарен.
Я имел приятный сюрприз, когда в полдень меня посетил старый пекарь с улицы Мюре, единственный, кто остался в Шартре. Его хозяйка уехала, и вот он приходит, чтобы положить на мой стол аккуратно свернутый в носовой платок заработок за проданный утром хлеб. Он предоставляет себя в мое распоряжение, чтобы продолжить работу при условии, что мы уполномочим его использовать запас муки его хозяйки. Я не только соглашаюсь, но и даю ему двух добровольцев, чтобы они помогали ему месить тесто, потому что мне нужен хлеб, много хлеба...
13:30
На два больших грузовика, которые направлялись на заводы Рено в Париже и которые я задерживаю, я погружаю сотню сирот из приюта в Алигре, которых меня умоляли эвакуировать в Лимож. Не успели они уехать, как возобновилась яростная бомбардировка. Дети вовремя покинули город!
15 часов.
Совершаю поездку на машине по городу для сбора информации. Спускаюсь в нижнюю часть Шартра по улочкам района Собора. Двери и ставни закрыты. Не смею написать, что все спокойно, настолько шокирует это слово в этой атмосфере запустения.
Приближаюсь к бульварам, и жизнь снова появляется. Грустная жизнь! Все та же длинная процессия беженцев. Но поток менее плотный и, прежде всего, гораздо более медленный. Два дня назад именно машины перемещали эту человеческую массу. Сегодня кажется, что темп задают большие телеги крестьян, эти телеги, многие из которых тащат за собой тяжелые машины с неработающими двигателями. Доминируют велосипедисты и пешеходы, измученные своей тяжелой поклажей. Много солдат, которых никакая военная власть не пытается организовать.
Площадь des Epars. Процессия печально движется между двумя рядами просителей. Вокруг статуи Марсо и на всех тротуарах, окружающих площадь, тысячи людей отчаянно тянутся к битком набитым машинам, которые не останавливаются, чтобы их подобрать.
Появление одинокого мужчины на п машине вызывает взрыв жадности. Десятки людей сбиваются в кучу, чтобы вцепиться в мой Citroën. Они просят помощи.
У меня нет возможности двигаться дальше. Несмотря на все мои объяснения своих обязанностей, моего морального долга остаться в городе, люди умоляют меня увезти их куда угодно, на юг или на запад, подальше от этого города страданий и смерти, подальше от приближающихся захватчиков. Старая дама преследует меня со своими мольбами, повторяя: «Я заплачу вам, сэр». И, чтобы я не сомневался на этот счет, отчаянно протягивает мне пачку банкнот…
Я с трудом выбираюсь из толпы и спешу спрятать свою машину, решив пока не показывать ее; это слишком жестоко.
В префектуре много людей. Меня ждут, чтобы получить пищу и и хлеб для общин и центров приема. Распределив продукты, я возвращаюсь на площадь des Epars, чтобы найти несчастных людей, которых я там оставил.
Два полюса притяжения — это два больших отеля в Шартре, Hotel du Grand Monarque и Hotel de France, которые стоят лицом друг к другу на огромной круглой площади.
Владельцы и сотрудники ушли, а клиенты остались. Для большинства из них - это банальная история, повторяющаяся до бесконечности: разбитая машина, брошенная где-то на обочине; до ближайшего города дошли пешком, при чем удалось сохранить багаж; и здесь, в гостинице, все ждут мифическую помощь...
К этим первым клиентам присоединились все обломки, которых забросила сюда дорога.
Везде люди, в номерах, в залах, на лестницах. Люди едят за столами, заваленными остатками от предыдущих гостей. Столовое серебро лежит на мебели. По углам на матрацах сидят измученные семьи. Те, кто не мог попасть внутрь, устроились снаружи, на стульях и креслах, рядом со своим багажом. Все слои общества, все возрасты, все полы смешались в трагической неразборчивости.
Как только я прихожу, меня окружают. Я стараюсь успокоить этих несчастных, но дав им понять, что о дальнейшей поездке не может быть и речи. Последний поезд ушел прошлой ночью, и у меня больше нет ни одного автобуса и ни одного грузовика. Я пытаюсь заставить их понять, что они должны смириться с тем, чтобы остаться здесь. Конечно, будут трудности со снабжением, но я постараюсь решить эту проблему. Ни в коем случае нельзя снова отправляться в путь, пешком, со стариками, детьми, багажом. Приемные пункты у нас есть, при необходимости создадим другие, пустых помещений хватает, увы! Но бомбежки? Но немцы ? У нас отличные укрытия от бомб, а немцы обычно атакуют беженцев только самолетами, чтобы заставить их бежать. Мы не должны поощрять их замыслы. Слишком много беженцев блокировали дороги, мешали нашим солдатам, приводили к поражению в боях. Вы должны смириться с тем, что остаетесь здесь. Я повторяю свою речь от группы к группе, речь, которую я уже произносил много раз… Но у меня быстро складывается впечатление, что я играю роль проповедника в пустыне.
Продолжаем давать знаки легковушкам, извозчикам на телегах, всем проезжающим машинам. Иногда нам удается смягчить водителя, вызвав жуткую перегрузку его машины; или же, после долгого ожидания, кое-кто принимает безумное решение снова отправиться пешком…
И всегда на смену уехавшим прибывают новые беженцы: это бесконечный круг!
Я наблюдаю грустные сцены. Женщина на пороге « Grand Monarque » рассказывает мне о себе. Она пришла из Парижа пешком с дамой, которая разделяла все ее невзгоды и которой она полностью доверяла. Но эта дама только что внезапно исчезла, украв у нее 6000 франков, все ее состояние. Я даю ей что-то. Она плачет и просит у меня разрешения поцеловать меня.
Есть сотни, тысячи других более печальных случаев. Потерянные дети, женщины ищут своих мужей. Сын, дочь, которые должны были соединиться с матерью и которые ждут ее, но… все напрасно.
О многих драмах рассказывают наивные граффити на стенах: «Мы уехали. Увидимся в Орлеане», или: «Потеряли Роберта. Едем в Пуатье…» и многие другие.
Я делаю все возможное, чтобы облегчить все эти страдания. Мне повезло найти поддержку среди беженцев, по крайней мере среди тех, кто понял бесполезность бегства.
Вопрос с гостиницами должен быть решен. В « Grand Monarque», среди клиентов, есть бывший французский консул, который соглашается по моей просьбе взять на себя управление этим импровизированным приемным пунктом и который в эти трагические дни будет для меня бесконечно ценным сотрудником.
Он быстро вместе с женой наведет порядок в этом «дворце чудес» и наладит снабжение продовольствием из Префектуры.
В Hôtel de France, весь персонал которого, как я думал, уехал — более того, состояние заброшенности здания оправдывало это предположение — какой-то мужчина утверждает, что он менеджер и что он получил от владельца задание управлять отелем. Хозяева, которых я видел, когда они уезжали, меня об этом не предупредили, но ведь все возможно. Главное, чтобы все были накормлены и размещены.
(Позже я узнаю, что этот так называемый управляющий был обычным самозванцем, использовавший большую часть винного подвала отеля для своего обогащения. Чтобы избежать осложнений и побыстрее провести, он установил единую цену: 20 франков! Бутылки были выставлены на прилавке с неслыханной скоростью: 20 франков за прекрасный Наполеон, 20 франков за виски, 20 франков за Clos Vougeot, 20 франков за Pernod!.. Затем этот тип несколько месяцев служил немцам, что ему обеспечило временную безнаказанность, но рано или поздно он предстанет перед французским правосудием.)
16:30
Не имея больше никаких источников информации, я опрашиваю беженцев и солдат, чтобы узнать, насколько глубоко продвинулись немцы. Вопреки тому, что думал командир Буржуа, противник яростно прорывался на запад, откладывая на потом оккупацию городков, расположенных южнее прямой траектории продвижения немцев. Вот так их войска, занявшие Дре, продолжили свое продвижение на Верней и Легль, в направлении Аржантана.
Похоже, что оккупация Шартра предназначена для колонн, идущих из района Парижа и наступающих на Рамбуйе и Ментенон, что даст нам некоторую передышку.
17 часов.
Я возвращаюсь к себе и обнаруживаю, что входные ворота взломаны и мой «ситроен» исчез со двора, где я оставил его час назад.
Два старика из хосписа, приехавшие в Префектуру за хлебом и продуктами для своего заведения, рассказали мне, как они бессильно наблюдали, как взламывают ворота и угоняют мою машину: «Это были, - говорят они, - французские солдаты. Они уехали всего четверть часа назад. »
Я не знаю, что меня больше опечалило: то, что я лишился машины в такой критический момент, или то, в каком состоянии оказались некоторые элементы французской армии!
Я так часто слышал, правда, от солдат истории о том, что их офицеры бежали первыми, захватывая машины, что нахожу оправдание несчастным, ограбившим меня.
Но что недопустимо и необъяснимо, так это то, что на смену жандармерии, отозванной по приказу военного начальства, никто не появился. Все окружающие меня, воевавшие в войну 1914 года, помнят рвение, проявленное жандармами по отношению к военным… Сегодня как бы они нам пригодились, но как напрасно мы их ждем! Мы не увидим , ни одного жандарма в течение трех дней, которые последуют за отступлением роты солдат из Шартра и которые предшествуют прибытию немцев. Действительно, в этой войне много тайн!..
17:30
Словно для того, чтобы обострить мое недовольство полицией, несколько добровольцев, которых я назначил жандармами, приходят и сообщают мне, что были замечены акты мародерства.
Наша скудная полиция нуждается в усилении. Я вызываю мистера Беснара. Я прошу его попытаться найти новых добровольцев среди боеспособных жителей Шартра. Но остались ли такие? Мы сомневаемся в этом. Ожидая добровольцев, я совершаю поездку по городу с двумя мужчинами, чтобы выяснить это и попытаться хоть немного напугать мародеров.
Во время поездки мы видим, что двери ряда магазинов, особенно продовольственных, взломаны, а двери и окна, оставленные открытыми, создают постоянное искушение для прохожих. Я даю указания, чтобы все они были закрыты, при необходимости, с помощью прибитых досок.
По возвращении в Префектуру мне рассказали об результатах попытки, которую я предпринял , чтобы найти двух других пекарей. Среди жителей Шартра, которые не уехали, нет никого, кроме старого рабочего с улицы Мюре, который самоотверженно продолжает свою работу. Вдруг из беженцев предлагают себя двое: парижанин, который говорит, что когда-то держал пекарню, и крестьянка, которая когда-то зарабатывала, готовя хлеб на ферме.
Я сразу же решил открыть две пекарни: на улице Солей д’Ор и на улице Пон-Сент-Илер. Чтобы придать этой операции видимость законности, я вместе с г-ном Беснаром присутствую при взломе дверей двух магазинов. Нам посчастливилось найти там значительное количество муки, а также соли. Кроме того, у меня есть в префектуре запас дрожжей, одна из редких вещей, которые мне удалось получить от Интенданса! Команды, отвечающие за воду, снабжают хлебопеков (более того, мы обнаружили источник воды очень близко в одном из склепов собора) а в соседних приемных пунктах мы находим нескольких добровольцев, которые по очереди месят тесто вручную. С сегодняшнего вечера у нас будет поставка хлеба в каждое заведение.
Запасы хлеба в Префектуре заканчиваются, и нам пора обеспечить его регулярное производство. Наконец-то у меня будут работать три пекарни!
19 часов.
Я только что узнаю, что бывший мэр Шартра г-н Видон остался в городе. Я сразу иду к нему домой. Я знаю, что он энергичный человек, способный оказать большую услугу. Я объясняю ему, вместе с г-ном Беснаром, чего я жду от него по всем вопросам, касающимся города и, в частности, по поводу муниципальных работ. Прежде всего, мы должны попытаться возобновить водоснабжение, и я знаю, что он единственный, которому известно, кто может это сделать.
Необходимо бороться с распространяющимися пожарами, обеспечивать безопасность, а также чистоту города. В связи с этим есть особо актуальные задачи. Мы должны очистить мясные лавки и гастрономы, владельцы которых ушли, оставив в них холодильники полными мяса. Но нет электричества, и скоро эти могильники грозят превратиться в очаги заражения по всему городу. Мы должны ликвидировать и похоронить сотни собак и кошек, которые, брошенные своими хозяевами, бродят по городу и начинают становиться опасными...
Мы не очень хорошо знали друг друга, Видон и я; мы были далеки политически. Но сегодня мы понимаем друг друга с полуслова. С самого начала и безоговорочно он заверил меня в своем безусловном сотрудничестве.
Это будет редкое качество в последующие дни.
20:30.
Посещаю центры приема беженцев. Почти все помещения заполнены. Но больше повезло тем, у кого поблизости есть подвалы или убежища.
Людей снабжают продуктами как могут. Раздал молоко, варенье, немного хлеба. Добрые женщины будут помогать сестрам Сен-Поль и курсировать между Префектурой, Сент-Фуа и центрами для раздачи еды. Имена этих женщин неизвестны. Они также заботятся за детьми и стариками, с больными и ранеными, которых нельзя больше принять в госпиталь, так как он настолько переполнен. Аббат Пешето, оставшийся в Шартре, тоже неустанно занимается благородным делом.
В соборе меня ожидало мучительное зрелище: на дне глубокого склепа, освещенного несколькими ночниками, лежит на тюфяках и носилках целое умирающее человечество. На всех лицах, резко вылепленных полумраком, можно увидеть следы бессонницы, лихорадки, страха. Старики, которые не в состоянии двигаться, больные и раненых, которые не нашли места в госпитале, все те, кто не способен спускаться в убежище с началом бомбежки, все они оказались здесь, без воздуха, без света, без самого элементарных удобств. Они защищены от бомбардировок, но лучше рискнуть попасть под бомбу, чем оставаться в этом смраде!…
Более того, кажется, что бомбардировки стали менее частыми и менее жестокими. Теперь самолеты нацистов злодействуют в других местах, более отдаленных.
Слишком поздно перевозить этих бедняг сегодня вечером. Но я хочу, чтобы завтра первым делом их подняли на поверхность.
Уходя оттуда, инстинктивно, словно в поисках успокаивающего видения, я направляюсь к двум открытым нами пекарням и нахожу своих людей, ожидающих, пока появятся первые хлебы. Дверца духовки открыта, чтобы я мог видеть, как подрумяниваются булочки. Еще мгновение, и мы попробуем наш горячий, хрустящий хлеб, настоящий хлеб Beauce...
Помню, в детстве я слышал, как один старый крестьянин рассказывал, как его мать заставляла его целовать перед едой кусок хлеба, который она ему давала. Я тогда не очень понимал... Сегодня, если бы я осмелился, я поцеловал бы этот белый хлеб, который нас спасет.
В другой пекарне выпечка закончена. Меня уверяют, что завтра, на рассвете, каждая печь выдаст еще по одной партии хлеба.
Я ухожу вполне довольным, но снова с грохотом начинается бомбежка. Затишье длилось недолго!
Я решаю реквизировать одну машину, потому что, если будут раненые от бомб, у нас больше нет транспорта.
На площади des Epars мне повезло найти старый Berliet с двумя специальными уполномоченными, которые готовятся к отъезду. Спешу поехать на машине в госпиталь, где мне сообщают, что, слава Богу, новых раненых нет.
Тем временем отступающие французские войска прибывают в Шартр. Грузовики припаркованы вдоль бульвара Шаслес, между двумя дорогами. Артиллеристы разместили свою батарею под деревьями на площади Марше-о-Бестио, напротив отеля Bœuf Couronné, который продолжает гореть.
Я расспрашиваю нескольких человек, как добраться до штаба частей, дислоцированных в Шартре. Но я смог найти только молодого младшего лейтенанта, который не способен ориентироваться в темноте ночи и не может дать мне никакой информации.
Возвращаюсь на площадь, на которую мои артиллеристы вынесли столы и скамейки. Я сажусь рядом с этими молодыми солдатами, и мы начинаем наш разговор. Они почти все «из глубинки», ребята из Лангедока и Юго-Запада. Я выражаю им свое удовлетворение тем, что они собираются защищать Шартр. Они скептически кивают головами. И тут же рассказывают мне о своем удивлении, почему мы постоянно отступаем, даже не вступая а бой с противником. Есть вещи, которые они не могут понять.
У них хороший боевой дух, несмотря на наши поражения, несмотря ни на что. И я чувствую, что нужно совсем немного, чтобы заставить их драться с яростью в животе, как это потребовал бы бой, в котором такие высокие ставки!
Проходит час, и они теперь рассказывают мне о своем доме, о своей семье, обо всем, что их ждет после... После чего?
3 часа утра.
Я иду спать, враг не войдет в город этой ночью.
(Продолжение следует)
Жан Мулен. Первый бой.
Русский перевод. Часть 2
   |
