СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ:
JEAN MOULIN. "PREMIER COMBAT". Жан Мулен. ПЕРВЫЙ БОЙ. Русский перевод. часть 1
26.05.2023 10:35
Уважаемый читатели!Мы начинаем публиковать русский перевод книги
JEAN MOULIN
PREMIER COMBAT
Préface du Général de Gaulle
LES ÉDITIONS DE MINUIT
Замечания и мнения, а также предложения о публикации в бумажном (книжном) варианте просим направлять на емейл:
sweeta45@mail.ru
С уважением
Франсуаза Бертран
Николай Сологубовский
26 мая 2023 года
ЖАН МУЛЕН
ПЕРВЫЙ БОЙ
Предисловие генерала де Голля
© 1947. LES EDITIONS DE MINUIT, для бумажного издания.
© 2013, LES EDITIONS DE MINUIT, для электронного издания www.leseditionsdeminuit.fr
ISBN 9782707326928
Перевод Николая Сологубовского и Франсуазы Бертран
ПРЕДИСЛОВИЕ
МАКС, чистый и добрый товарищ для тех, кто верил только во Францию и умел героически умереть за нее.
Он сам никогда не расскажет о ключевой роли, которую он сыграл в нашей борьбе, но мы не без волнения прочитаем Дневник, написанный Жаном Муленом о событиях, которые привели его, начиная с 1940 года, к тому, чтобы сказать «нет» врагу.
Силу характера, дальновидность и энергию, которые он проявил, невозможно оболгать.
Его дело живет! Пусть будет жить его имя!
Шарль де ГОЛЛЬ,
1 июня 1946 года.
ВВЕДЕНИЕ
Не без волнения я представляю публике страницы рассказа моего брата о черных днях 1940 года в Шартре и о своем героическом сопротивлении нацистским зверям.
Они были написаны в Монпелье весной 1941 года, во время одного из его тайных визитов к семье. Его воспоминания о событиях, которые произошли несколько месяцев раньше, были на удивление яркими.
Я до сих пор вижу своего брата, склонившегося над бумагой и описывающего почти без помарок и час за часом этапы своей борьбы и мученичества.
До этого я знала только от третьих лиц или по мимолетным намекам, до каких высот патриотизма он поднялся в трагические дни немецкого нашествия.
Он не любил хвастаться и, столь уверенный в себе в других отношениях, был сдержан в своих чувствах, что поражало даже самых близких ему людей. Думаю, что он не хотел вспоминать драму 17 июня.
Закончив свой труд, он дал мне прочесть Дневник и доверил его хранение. Мы почти ничего не сказали друг другу, но наши мысли и сердца стали еще более едиными, чем когда-либо. Прежде чем предпринять на свои собственные средства свою первую поездку в Лондон, он хотел оставить для Истории это свидетельство немецкого варварства, садизма и подлости.
Публикуя Дневник, я подчиняюсь его воле. На этих страницах можно найти некоторые оценки, которые покажутся суровыми. Мы должны вернуться в атмосферу июня 1940 года и пережить состояние патриота, приложившего сверхчеловеческие усилия для противодействия разгрому, и руководителя, готового погибнуть на своем посту, но не признать этого поражения. Если бы он был жив, он мог бы пересмотреть некоторые из этих суждений. Мы упоминаем об этом, чтобы не бросить в кого-то камень.
На мгновение он подумал о том, чтобы взять Дневник в Лондон, но это могло скомпрометировать поездку, имевшую решающее значение для будущего Сопротивления.
Я отвезла рукопись в Прованс вместе с другими бумагами, которые могли бы его поставить под удар, в местечко «Ла Лек», затерянное в Альпилях, столь родное для моего брата. Именно там, возвращаясь из Лондона 31 декабря 1941 года, он должен был приземлиться на парашюте.
После Освобождения я раскопала спрятанные бумаги. Если не считать ржавчины на скобках, плесени и пятен, страницы остались неповрежденными
Почему я так долго не издавала этот Дневник? Потому, что даже после Освобождения были сомнения в истинной судьбе Макса и моей главной целью было разгадать тайну его исчезновения.
Теперь, когда сомнения рассеялись, пришло время рассказать Франции о первом бое будущего руководителя Французского Сопротивления.
Когда вечером 17 июня 1940 года эсэсовцы или другие ублюдки, опьяненные своими наступлением, пришли арестовать его в префектуру города Шартр, Жан Мулен был всего лишь префектом, остающимся на своем посту в разгар всеобщего дезертирства, государственным служащим, выполняющим свой долг вопреки всему. Чудо, спасшее его тогда, к сожалению, не смогло повториться.
Прошло три года опасной жизни, напряженной работы, бессонных ночей, дискомфорта, постоянных переездов, физических усилий, деликатных переговоров по созданию крепкой и продуманной организации, кульминацией которых стали создание Национального Совета Сопротивления и его первое заседание в Париже 27 мая 1943 года. Менее чем через месяц, 21 июня, в Лионе, по доносу предателя, он вновь был схвачен нацистами. Но на этот раз он был уже не неизвестным префектом, а Максом, самым грозным врагом Бошей, человеком, который, при поддержке генерала де Голля, сплотил и организовал все живые силы Нации.
Конечно, в 1940 году, в Шартре немецкая жестокость была в апогее, но тогда издевательства над людьми, какими бы бесчеловечными и изощренными они ни были, все же были импровизированными, а не технически оснащенными адскими камерами пыток.
Узнаем ли мы когда-нибудь, каковы были мучения Макса в 1943 году в застенках гестапо, когда, храня все тайны Сопротивления, верный дружбе, фанатично преданный чести, он выдержал, истекая кровью, часы, дни и ночи страданий плоти и души от рук врага? До агонии, до смерти!
Мой брат! Ты всегда, даже в часы испытаний, дышал молодостью и жизнью, ты был самым молодым префектом Франции, ты был гордостью твоего отца и улыбкой твоей матери, ты соединил доброту с силой души и осознал этот вызов быть прирожденным творцом и человеком действия, страстно любившим жизнь и не боявшимся смерти! Ты верил, что твоя жертва не будет напрасной!
Пусть страна свободы и справедливости знает, что крайне необходимо, чтобы чувство гражданского долга возобладало над партийной узколобостью и чтобы французы снова услышали голос Жана Мулена и его страстный призыв: «Господа, это Франция! »
Лора Мулен
Ссылка:
Макс! Так во Французском Сопротивлении называли Жана Мулена.
ДНЕВНИК
(ШАРТР 14-18 ИЮНЯ 1940 ГОДА)
Телефонный звонок от Полковника дю Тийе, командира военным соединением, который сообщает мне, что немцы достигли Блеза и что Генеральный штаб принял решение о массовом отступлении до Луары. Он удивлен, что я все еще на месте и что я даже не эвакуировал остатки гражданских административных служб.
Я сообщил ему, что намерен как можно дольше удерживать гражданские службы, которые подчинены мне.
4 часа 30.
Я собрал всех начальников отделов в зале Генерального совета. Не раскрывая намерений Генерального штаба, я не скрываю от них, что ситуация ухудшается. Я намерен, до особого распоряжения, держать их в своем распоряжении независимо от связанного с этим риска. Я нахожу в их реакциях отличное душевное состояние.
5 часов.
Распоряжение Правительства обязывает срочно отозвать всех «специально уполномоченных». Это будут последние инструкции, которые я получу от центральной власти.
Это решение весьма серьезно, и оно опустошит административные, экономические и социальные органы. Почти все основные должности заняты «специально уполномоченными», причем особое назначение распространяется на мужчин в возрасте, подлежащих мобилизации, но сохранение которых на своем посту считается необходимым. Мой генеральный секретарь, два моих помощника префекта и я - «специально уполномоченные».
Кроме того, я знаю, что этот приказ будет иметь побочный эффект и ускорит отъезд и других чиновников.
Но у Правительства, конечно, есть свои причины и, в частности, желание вывести из тисков врага как можно большее количество квалифицированных кадров, способных продолжить свою работу по другую сторону линии сопротивления. Тем более, что как выполнять этот приказ проконсультироваться в министерстве невозможно. Я не знаю, где Правительство сейчас, и с этой ночи у меня нет телефонной связи за пределами Шатодена.
Наконец, в одной из последних программ, которые мы смогли послушать перед полным отключением электричества, радио сообщило эту новость.
Я пытаюсь смягчить строгость текста, который не содержит никаких исключений, попросив мэров, с которыми я смог связаться, оставить вместе с собой людей, которых они считают необходимыми для функционирования жизненно важных служб муниципалитета и военных служб. Несмотря на эти указания - правда, вопреки доведенному до меня письму постановления Правительства – все или почти все специально уполномоченные, кроме тех, кто зависел непосредственно от моей власти (аппарат префектуры, начальники административных служб, комиссары полиции) покинули свои посты через несколько часов, на рассвете 14 июня.
Таким образом, усилилась и без того значительная паника, вызванная в департаменте бомбардировками и передвижением сотен тысяч беженцев.
А с утра возобновилась бомбежка Шартра, более интенсивная и смертоносная, чем накануне.
В течение нескольких дней сеть «ячеек» воздушного оповещения была нарушена из-за передислокации нашей авиации, о налетах противника больше не сообщалось заранее, поступали только сигналы от местных дозорных. Это означало, что чаще всего бомбы падали до срабатывания сирен. Сегодня и сирен уже нет, военные дозорные тоже покинули город. Серьезно пострадали районы аэродрома, Почты, Госпиталя и железнодорожного вокзала, все дороги, ведущие на юг и запад, и в особенности улица Гран-Фобур. За Почтой гостиница «Bœuf Couronné» и весь квартал соседних домов горели от зажигательных бомб.
У нас больше нет ни газа, ни электричества, ни телефона и радио. Я участвую в спасательных операциях. Команды, увы! становятся все малочисленнее. Но оставшиеся храбрые становятся тем более преданными и смелыми, чем меньше их число.
Где кадры Гражданской Обороны? Этой ночью муниципальный директор ГО сбежал вместе с несколькими своими сотрудниками.
Где пожарные и их техника? Мэр отпустил их сегодня утром, с вместе с пожарными машинами, под руководством капитана и генерального секретаря мэрии, взгромоздившихся на пожарную.
Исчез и директор водоканала города. В безумной панике, прежде чем бежать, он уволил механиков гидростанции и перекрыл вентили, так что через несколько часов город лишится воды.
Однако ночью я лично обратился к мэру Шартра по телефону с просьбой сохранить специальных уполномоченных всех основных муниципальных служб, в частности Гражданской обороны и пожарной охраны.
11:00.
Вместе с молодым лейтенантом артиллерии, который остался командовать автозаправочным парком, я занимаюсь раздачей бензина беженцам, которые продолжают прибывать. Я узнаю от него, что топливо теперь представляется бесплатно и что на маршрутах Шартр-Шатоден и Шартр-Ножан-ле-Ротру созданы дополнительные склады топлива. Мы должны развернуть их как можно больше, чтобы облегчить маневр наших войск.
15:30.
Париж взят! Эту новость приносят нам беженцы. По нашему сектору у меня нет никаких уточнений о продвижении немцев после сообщения полковника, командующего соединением. Телефонная связь с Дре отключена уже несколько дней, а служба курьеров жандармерии, которую я организовал для ее замены, была прервана прошлой ночью по приказу командира из-за жестоких бомбардировок.
Из сообщений, доставленных мне вчера, я знаю, что в Дрё больше не осталось мирных жителей и что последние подлежащие эвакуации общины были эвакуированы заблаговременно. Для этого города, пострадавшего первым, я смог предоставить необходимые транспортные средства и персонал.
Но я беспокоюсь о мэре и помощнике префекта, у которых есть приказ оставаться до последнего момента. Они нуждаются в указаниях, и я также хотел бы их морально утешить. Люди, лишенные новостей, начинают заниматься самыми худшими предположениями. В городе уже ходят слухи, что немцы добрались до Дрё. Я должен знать ситуацию хотя бы для того, чтобы опровергнуть это.
Я решаю поехать в Дрё. Мне было трудно уговорить жандарма сопровождать меня, командир посчитал задание опасным и уже вечером отдал приказ своему подразделению отступать из Шартра.
Я сажусь за руль. На всем нашем пути нас бомбят и обстреливают самолеты, волнами летящие с севера и на высоте от 200 до 50 метров. На этой дороге, где еще вчера толпились тысячи беженцев, никого, кроме нескольких измученных солдат, которые идут, ничего не зная...
После нескольких остановок под деревьями мы, наконец, прибываем в Дрё. Я нахожу в Мэрии мэра, господина Виоллетт, и помощника префекта, господина Рессье.
Подразделения колониального полка только что вышли из города, говорят они мне, но полковник должен быть еще там. Мы приветствуем его. Он заканчивает последние приготовления к отъезду.
Я спрашиваю у него новости. В нашем районе маневр отхода армии вроде бы проходит в ожидаемых условиях, и он не думает, что немцы уже появились в департаменте. Он выразил мне свои сожалениях, что не смог получить разрешение на защиту города Дрё. Я становлюсь свидетелем его отъезда.
Затем с помощником префекта и мэром мы совершаем поездку по городу. Вокруг ни души, и стояла бы мертвая тишина, если бы постоянно не слышался зловещий гул немецких самолетов.
В машине, которая везет нас, грустно, никто не говорит ни слова, но мысли у каждого из нас одни и те же. Итак, все кончено! Боши войдут в департамент, не встречая никакого сопротивления, кроме как со стороны редких отступаюших частей.
Я смотрю на господина Виолетт, сидящего рядом со мной. Это его город, который завтра, может быть, даже через несколько часов, будет сдан врагу; именно этим городом, иногда с некоторой грубой хваткой, он правил в течение тридцати лет. Нет ни квартала, ни улицы, ни уголка в городе, которые не были бы ему чем-то обязаны.
Его оппоненты говорили о нем, «что у него каменная болезнь». И это правда. Он строил, строил постоянно, больницы, родильные дома, школы, санатории, жилые массивы для рабочих…
... Теперь, когда мы едем по этим улицам, усыпанным руинами, видя, как все разрушается, я думаю, что прекрасно носить имя строителя.
Убедившись, что все предписанные мною меры приняты, и дав субпрефекту, который тоже «специально уполномоченный», необходимые инструкции для его отъезда, я покидаю Дре.
Через час там появились вражеские мотоциклисты.
По возвращению в Шартр мы видим поразительную картину. Гигантский шлейф дыма поднимается на тысячи метров в небо и словно сплетает огромную траурную пелену над собором.
Это взорван склад горючего авиабазы, который медленно горит.
Около семи часов вечера. Во дворе префектуры я с неприятным удивлением вижу, что все мои сотрудники погружены в грузовики и готовы к отъезду. А я ведь отдал официальный приказ всем остаться на своих постах.
В ярости я призываю своих людей спуститься и приказываю всем вернуться на свои посты до особого распоряжения.
Я не узнаю своих сотрудников. Некоторые женщины находятся в ужасном состоянии. Мужчины, которые еще вчера во время бомбежки отказывались спускаться в подвалы и работали вместе со мной, охвачены страхом. Старый ветеран войны 1914 года, с репутацией мужественного человека, всего несколько часов назад добровольно отправившийся на опасную миссию, полностью потерял контроль над собой.
Ветер паники, который до сих пор щадил их, теперь пронесся над ними. Нервы на исходе. У всех только одна цель: бежать.
Я увещеваю их, я заклинаю их. Они подчиняются и в них оживает профессиональный автоматизм, но я чувствую, что, за некоторыми исключениями, включая моего начальника штаба и моего личного помощника, я больше не могу на них рассчитывать.
Помещения префектуры заполнены народом. Руководители отделов, еще не уехавшие по распоряжению администрации, остаются на местах, готовые отправиться в путь. Префектура кажется единственным убежищем.
Среди упаковок архивов и чемоданов я различаю в полумраке епископа Шартра, монсеньора Арскоуэ, который извиняется за то, что не может остаться — рукоположение священников требует, чтобы он отправился на юг департамента — и сенатор-мэр Шартра, г-н Жильбер, который также прибыл, чтобы объявить о своем отъезде. Он с женой и своим багажом. Трагические события последних дней, в течение которых он много работал, заметно утомили его. Более того, несколько часов назад он потерял свою невестку и племянницу во время бомбежки. Я также вижу несколько знакомых, таких как специальный комиссар, немного пьяный из-за того, что слишком поспешно опустошил свой погреб. Этот человек, как обычно сдержанный, громко говорит и раздает английские сигареты. Я призываю его к сдержанности.
21:00.
Время идет, у меня нет других новостей, кроме сообщения о появлении немецкого патруля в Дре, о котором мне сообщили только что прибывшие Виоллетт и Ресье. Об общей ситуации тоже ничего неизвестно, потому что мы остаемся без связи с внешним миром.
Я вызываю капитана Бертрана, бывшего начальника службы информации, которого я попросил как офицера связаться с соединением. Он не смог получить никакой информации.
Я чувствую, что люди вокруг меня все больше и больше нервничают и что мы одержимы этими тридцатью пятью километрами, отделяющими Шартр от Дре.
До сих пор я удерживал своих сотрудников, но по мере развития событий требуются новые решения. Я поеду с Бертраном расспросить Буржуа, командира склада... Р.И., который разместил свой штаб в замке де..., в Курвиле.
Я беру Ситроен. Посреди ночи, без фар, направляемся в Курвиль. Больше нет бомбежек, только грузовики и машины беженцев, которые в любую минуту могут столкнуться с нами, настолько водители «шокированы» перенесенными бомбардировками и стремятся проскочить поскорее на запад...
Мы находим командира Буржуа работающим при свечах в большом салоне замка.
Он быстро ввел меняв курс дела: «Я получил, говорит он мне, приказ идти на рассвете по дороге из Дре в Шартр через Шатонеф, чтобы задержать немецкое продвижение. Я должен попытаться связаться с остатками колониальной дивизии, о которой у нас нет никаких новостей. У меня около восьмисот человек, выздоровевших или из второго резерва… У меня всего около двадцати пулеметов! Вопрос решится быстро, увы!.. Однако сегодня вечером явились вражеские разведчики, чтобы проникнуть в Дре. Завтра рано утром моторизованные войска займут город и продолжат марш на Шартр. Никаких препятствий на их пути, кроме моих слабых сил и гипотетических частей колониальной дивизии. По-моему, немцы могут быть в Шартре в начале второй половины дня».
Поблагодарив командира Буржуа и пожелав ему и его бойцам всего наилучшего, мы возвращаемся.
Шартр все еще в огне. На улице Гран-Фобур участки стен, уцелевшие от бомбардировки, выглядят еще более трагично ночью, в бледном свете пожара.
Декот, начальник моего кабинета, сообщил мне, что жандармы только что покинули Шартр. Таким образом, последние военные покинули город. Персонал авиабазы эвакуировали три дня назад. Гарнизон ушел вчера. Эвакуированы и службы Интенданс, службы, которые должны обеспечить снабжение мирного населения!... А у нас тысячи беженцев, которых нужно кормить! Остался только штаб соединения и его начальник, командир Ле Тийе, которые уезжают завтра рано утром.
При наличии весьма четких информаций командира Буржуа об операции я решил воспользоваться ночью для эвакуации личного состава префектуры на юг департамента (в Клой, в 50 км от Шартра), под командованием генерального секретаря, который, в зависимости от событий, продолжит путь или вернет колонну.
То же решение в отношении начальников отделов, которые до сих пор вместе со мной. Борьба продолжается, они будут полезнее на другой стороне. Я благодарю их за помощь, которую они оказали мне в эти трудные времена.
(продолжение следует)
   |
0
0
0
Комментировать