1924 год.Русская Эскадра. Советская делегация в Бизерте.

«Как бы пригодились   Ленинграду орудия главного калибра линкора «Генерал Алексеев»!

А.Н.Крылов   

Воспоминания академика А.Н.Крылова  о посещении в 1924 году  кораблей Русской Эскадры  в Бизерте.

Отрывок из книги  Николая Сологубовского "Анастасия. Судьба и память".

«В конце ноября 1924 г, я получил предписание с уведомлением, что морской атташе Е. Беренс (старший брат контр-адмирала Михаила Андреевича Беренса, и.о.командующего  Русской Эскадры в Бизерте. Прим.публ.) и я должны выехать в Париж, явиться там к и. о. торгпреда Скобелеву и включиться в прибывающую из Москвы комиссию из т. т. Ораса, Ведерникова и Иконникова, я — председателем и Беренс — членом. На эту комиссию возлагалось: осмотр находящихся в Бизерте судов военного черноморского флота, уведенных туда Врангелем, подготовка их к буксировке в Черное море; на предварительные расходы в мое распоряжение открывался кредит в 10000 ф.ст.

         По прибытии в Париж почти целый месяц ушел на переговоры нашей комиссии с французской, назначенной французским Морским генеральным штабом, и т. Скобелева с представителем французского правительства де-Монзи. В последних числах декабря наша комиссия с назначенным для связи французскими властями лейтенантом  Arzur выехала через Марсель в Бизерту.

         Был мертвый штиль, ночь была темная, безлунная, на небе ярко блестели Юпитер, Марс и Венера, точно указывая плоскость эклиптики, и на темном фоне неба по эклиптике совершенно ясно выделялся зодиакальный свет, что мне и много плававшему Беренсу пришлось видеть в первый раз.

         В Бизерту мы пришли около полудня; нас встретил чиновник местного портового управления и свез в гостиницу, где для нас были отведены комнаты, и сообщил, что главный командир порта вице-адмирал Jehanne (Жанн) примет комиссию на следующий день.

         Бизерта — небольшой приморский городок с бухточкой, в которой стоят рыбачьи суда, расположен как по берегу моря, так и естественного глубокого (около 12 м) и широкого (около 150—200 м) водопротока, соединяющего почти круглое, диаметром около 35 км озеро с морем. На этом озере в 30 км от берега моря устроена военная гавань, мастерские, жилые дома, портовое управление близ селения Сиди-Абдаля. Здесь же находились и суда, подлежащие нашему осмотру.

         На следующий день вице-адмирал Жанн принял меня. С обычною в таких случаях любезностью он расспросил о цели нашего приезда и перешел от чисто официальной как бы к частной беседе.

         По некоторым печатным воспоминаниям французских моряков я знал, что Jehanne — старая морская фамилия и что в 50-х и 60-х годах адмирал, носящий эту фамилию, был начальником Французского морского училища, командуя кораблем “Borda”, поставленным на мертвые якоря в Бресте. На этом корабле и помещалось Французское морское училище. По этим воспоминаниям видно было, что Жанн пользовался таким же уважением и любовью воспитанников, как у нас начальник Морского училища, предшественник Епанчина контр-адмирал Римский-Корсаков.      

         Я спросил Жанн, не его ли отец был начальником Французского училища, столь популярный среди моряков. — „Да это был мой отец. Откуда вы о нем знаете?"— „Это не трудно, стоит прочесть воспоминания моряка о том времени".

Наша беседа перешла на системы морского образования и продолжалась еще около 20 мин., как будто мы не в первый раз в жизни виделись, а были старые знакомые, встретившиеся после долгой разлуки.

         Жанн вышел в соседнее помещение, где я ему представил членов нашей комиссии, а он меня познакомил с председателем французской комиссии контр-адмиралом  Bouis (Буи), сказав ему: „Вот вы были начальником Морского училища, командуя “Borda”, адмирал Крылов отлично знает биографию моего отца. Вы видите, что я с ним так заговорился, что заставил вас ждать. Адмирал 32 года состоит профессором Морской академии; вы будете иметь не раз случай беседовать о системах морского образования и узнать много интересного".

         Таким образом, сразу установились хорошие отношения между комиссиями.

Вскоре был подан паровой катер, и мы отправились для осмотра судов,

         Ближайшим был „Корнилов", бывший „Очаков", старый крейсер; его осмотр продолжался недолго, ибо наша комиссия решила, что вести его в Черное море нет надобности, а надо продать на слом.

         Следующий корабль был линкор „Генерал Алексеев", первоначально „Император Александр III". Я прежде всего обратил внимание адмирала Буи на силуэт корабля: четыре башни, все в одном уровне, две боевые рубки и две трубы, две мачты американского образца (точнее, образца Шухова, предложившего гораздо раньше такую конструкцию) с наблюдательными постами, и более ничего, тогда как на французских линейных кораблях были построены целые замки и минареты. Беренс добавил: „Стоит только в ту сторону выстрелить — не промахнешься".

         На „Александре III" была еще одна особенность — броня была собрана не просто впритык, плита к плите, а на шпонках, сечением в двойной ласточкин хвост; для этого на броневом (Мариупольском) заводе был построен прочный и вполне точный шаблон той части борта корабля, к которому должна была прилегать броня, которая пригонялась таким образом вполне точно плита к плите, без малейших щелей и уступов, неизбежных при обычной установке.

         Когда мы подошли к трапу, я попросил адмирала Буи обратить внимание на сборку брони, не указывая, как она сделана. Корабль стоял уже в Бизерте четвертый год, ни разу не красился, так что вся краска и шпаклевка слезла и пригонка броневых плит была отчетливо видна. Адмирал сказал: „С’est epatant a peine que je crois mes yeux" (изумительно, я едва верю своим глазам).

         Я предложил сперва произвести общий осмотр корабля, а следующий день посвятить детальному его осмотру, с целью определить, что надо сделать, чтобы обеспечить безопасность буксировки, помятуя наглядный пример броненосца “Marceau”, выкинутого на берег милях в 4—5 от Бизерты, вследствие неумелой буксировки.

         Мне незачем было обращать внимание адмирала Буи на особенности нашего корабля. Ему особенно понравилось расположение противоминной артиллерии из орудий 130-мм калибра, расположенных за бронированным бортом в башённо-подобных щитах, по два орудия в отдельных плутонгах, разделенных броневыми траверзами один от другого и от остальной палубы — продольной броневой же переборкой. Каждая пара орудий имела и свой патронный погреб под броневой палубой с непосредственной подачей патронов элеватором прямо к орудиям. На французских судах таких отдельных плутонгов не было, на многих даже не было ни траверзных, ни продольных переборок, так что в батарейной палубе хоть кавалерийское учение производи.

Я обратил внимание адмирала и на наши снаряды, длиною 5,5 калибра, из которых некоторые лежали в кранцах. Привлекали его внимание и наши трех-орудийные башни для орудий 12-дюймового калибра и снаряды к ним, длиною по 6 ф. 5 д., т. е. в рост довольно высокого человека, и некоторые другие детали. Я нарочно все время молчал и только отвечал на редкие вопросы адмирала.

Когда мы сели на катер, то адмирал Буи мне сказал: «Amiral, c’est la premiere fois que je vois qu’est ce que c’est un cuirasse» (адмирал, я в первый раз вижу, что такое броненосец).

         Подробностям технического осмотра и подготовки линкора к буксировке по специальному их характеру здесь не место, как и составленному мною расчету самой буксировки на двух якорных канатах самого корабля.

         Оставались еще яхта „Алмаз", старый броненосец «Георгий Победоносец», обращенный в блоклиф, старый минный крейсер „Сакен" — все эти суда, по решению нашей комиссии, были предназначены в продажу на слом.

         Кроме вышеперечисленных судов, оставалось еще 6 эсминцев и 4 подводных лодки типа „Голланд".

         Рядом со стоявшим крайним эсминцем, можно сказать, борт о борт стоял французский эсминец того же возраста и того же водоизмещения (1350 т), как и наш.

         Разница в боевых качествах была разительной, как то наглядно показывает следующая таблица (академик публикует в своей книге эту таблицу).

         Само собой разумеется, что адмирал Буи не мог не обратить внимания на столь явно заметную разницу в боевом вооружении, которую он выразил словами: “Vous avez des canons, nous avons des petoires” (у вас пушки, у нас пукалки). Нечего и говорить, что по дальности, настильности траектории и величине разрывного заряда наши пушки приближались к французской шестидюймовке.

         — „Каким образом, — спросил меня адмирал Буи, — вы достигли такой разницы в вооружении эсминцев?"       

 — „Взгляните, адмирал, на палубу, кроме стрингера, в котором вся крепость, все остальное, представляющее как бы крышу, проржавело почти насквозь, трубы, их кожухи, рубки и т. п. — все изношено. А теперь посмотрите на ваш эсминец, на нем все как новенькое, правда, наш миноносец шесть лет без ухода и без окраски, но не в этом главная суть. Ваш миноносец построен из обыкновенной стали и на нем взято расчетное напряжение в 7 кг на 1 мм2, как будто это был бы коммерческий корабль, который должен служить не менее 24 лет. Наш построен целиком из стали высокого сопротивления, напряжение допущено в 12кг и больше, — местами до 23 кг/мм2.  Наш миноносец строится на 10—12 лет, ибо за это время он успевает настолько устареть, что не представляет более истинной боевой силы. Весь выигрыш в весе корпуса употреблен на усиление боевого вооружения, и вы видите, что в артиллерийском бою наш миноносец разнесет вдребезги по меньшей мере четыре ваших, и причем раньше, чем они приблизятся на дальность выстрела своих пукалок.

— „Comme c’est simple!" (вот как это просто!) – сказал Буи.

         Адмирал заинтересовался нашими компасами, дефлектором системы де Коллонга, картушкой Штемпеля, и я понял, что теорию девиации компаса и вообще компасное дело он знает. Оказалось, что до назначения начальником Морского училища он в нем преподавал теорию девиации, тогда я просил его принять на память о совместной работе компас с дефлектором де Коллонга и картушкой Штемпеля, а также великолепно изданную книгу Н. Н. Оглоблинского и гр. Ф. Ф. Ридигера «Руководство по девиации компаса», оказавшуюся в штурманской рубке корабля…

         …Но вся работа комиссии пропала зря — вмешались политики и дипломаты…»

Отрывок из книги А.Крылова «Мои воспоминания», которая была издана в блокадном Ленинграде. Издательство Академии Наук СССР. Москва – 1942 – Ленинград. Стр. 216-221. 

В  1942 году, в осажденном Ленинграде, академик Крылов, работая над этой книгой своих воспоминаний,  сказал своим близким: «Как бы пригодились сейчас  Ленинграду орудия главного калибра линкора «Генерал Алексеев»!

http://www.proza.ru/2012/04/24/99