Россия и Тунис. Мужество ученых и журналистов и осторожность дипломатов

2024 год – трехсотлетие Российской Академии наук!

В 1724 году была образована Российская Академия Наук, с которой началась научная традиция в русской арабистике.

Россия и Тунис в XVIII веке

Отрывок из книги «ДИАЛОГ ЦИВИЛИЗАЦИЙ. Очерки об истории российско-тунисских отношений в XVIII – XX вв».

 Н.А. Жерлицына, Н.А. Сологубовский, С.В. Филатов.

Институт стран Азии и Африки при МГУ им. М.В.Ломоносова. Москва, 2006

Очерк первый

Открывая неведомые миры

Связи России и арабского мира, неотъемлемой частью которого является при всем своем своеобразии Тунис, уходят в далекое прошлое. Наши отношения переплетены политическими, экономическими, духовными узами, которые никогда не прерывались, и мы уверены, что в XXI веке они получат новое динамичное развитие. Сегодня же хотелось увидеть, как все начиналось и какой путь мы прошли друг к другу, открывая неведомые миры.

Взаимный интерес России и арабских и средиземноморских стран возник давно. К IX – XI вв. относятся первые упоминания о русах арабскими авторами - историками, географами, путешественниками: Ибн Хордадбехом, Ибн Фадланом, аль-Масуди, Ибн Хаукалем[1]. А русская «Повесть временных лет» (XII век) содержит информацию географического и этнографического характера о странах средиземноморского бассейна[2].

«Африка существовала как земля для путешественников», – писал К.Г. Паустовский. В изучении Африки и Ближнего Востока в России, в ознакомлении русского общества со странами этих регионов на протяжении нескольких веков большую роль играли записки путешественников и паломников. Сообщаемые ими в XII – XVII веках этнографические сведения невелики, но представляют бесспорный историографический интерес.

Паломнический жанр в русской литературе, восходящий к первому дошедшему до нас отечественному письменному памятнику о путешествии на Восток игумена Даниила (начало XII века), в XVIII веке достиг подлинного расцвета и подробно проанализирован в труде С.А. Кириллиной, профессора кафедры истории стран Ближнего и Среднего Востока Института стран Азии и Африки при МГУ им. М.В. Ломоносова[3].

Этот век, по мнению С.А.Кириллиной, в значительной степени превзошел предшествующие столетия[4] по числу произведений этого жанра и подарил нам 9 паломнических описаний[5], авторство которых принадлежит Иоанну (Ивану) Лукьянову (1700–1703 гг.), Макарию и Селиверсту (1704–1707 гг.), Андрею Игнатьеву (1707 г.), Ипполиту Вишенскому (1707–1709 гг.), Варлааму (1712–1714 гг.), Василию Григоровичу-Барскому (1723–1747 гг.)[6], Серапиону (1749–1751 гг.), Игнатию Деншину (1766–1776 гг.) и Мелетию (1793–1794 гг.).

Из этих «Хождений», неравноценных как по своему объему, так и по своей историко-культурной значимости, выделяется, по мнению С.А.Кириллиной, «истинный шедевр – живые зарисовки по свежим следам» Василия Григоровича-Барского, «многотерпеливое и многолетнее странствование» которого длилось почти четверть века.

Наибольший успех выпал именно на долю записок этого неутомимого пилигрима, от которого, по тонкому замечанию отечественного арабиста М.А. Родионова, «можно отсчитывать начало пути, в ходе которого сочинения о путешествиях по воде и по суше все более заменялись путешествиями мысли и духа»[7]. Рукописные копии «Странствований» Василия Григоровича-Барского получили широкое распространение в России задолго до первого издания в 1778 г. Интерес к этой теме был настолько большим, что впоследствии они неоднократно переиздавались, а также публиковались в отдельных извлечениях, пользуясь неизменным уважением любознательных читателей и привлекая пристальное внимание исследователей дореволюционной поры»[8].

Хотя центром притяжения христианских паломников всегда был Иерусалим с литургической «сердцевиной» всего православного богослужения – храмом Гроба Господня, паломнические маршруты, проходившие по территории Османской империи, включали в себя, наряду со Святыми местами Палестины, также многочисленные христианские места поклонения и храмы Османской Турции, Греции, островов Средиземноморья, Большой Сирии, а также Египта.

В XVII–XVIII вв. христианское паломничество приобрело стабильные формы. Его организация османскими властями и церковными структурами различных христианских конфессий благоприятствовала свершению «епитимийного подвига» ради любви Божьей и Святых мест[9].

В частности, иерусалимский паша[10] или замещавший его высокопоставленный чиновник – мутасаллим несли личную ответственность за организацию посещения христианскими паломниками – мукусийюн  и Иерусалима, и реки Иордан[11].

 «Тем не менее, как и в прежние времена, паломники XVIII столетия неизбежно сталкивались с тяготами странствований, перенести которые можно было, лишь обладая стабильной физической и психической конституцией», пишет С.А.Кириллина. Странников подстерегали «великая нужда безводная» во время переходов по пустыне, «солнечная горячность неизмеримая», когда кожа с лица сползает «яко чешуя», «ветры, безмерно жестокия», «волны превеликия», «блистания, громы» вкупе с нападениями мальтийских корсаров на море, «велми трудный и страшный» путь по суше и «великий разбой… на дороге»[12].

Иоанн Лукьянов, почти достигший Иерусалима, но заблокированный на подступах к городу по причине бедуинского бунта, не мог сдержать перехлестывавших его эмоций: «Сколько бедства было на сухе и на море; на сухе было борение с мразами сильными, с водами, с дождями, с грязьми, с лихими переправами; страхи были от варвар от турецких разбойников, франков бегали; а тут пришли под Иерусалим да назад итти! Увы да горе!»[13].

В конце XVII в. в России появляется труд «Описание царства Алгерийского и Тунетанского», т.е. Алжира и Туниса. В первой русской газете «Ведомости», основанной Петром I, публиковались сообщения об Африке. В начале XVIII в. была издана на русском языке книга Иоганна Гибнера «Земноводного круга краткое описание, из старыя и новыя географии по вопросам и ответам через Ягана Гибнера собранное», в которой рассказывалось о цивилизациях в Африке, в том числе о «Берберийской (Либийской) земле», Марокко и Тунисе.

В XVIII веке, благодаря политике Петра Великого и Екатерины Великой, Россия стала державой с сильной армией и флотом. И перед ней встали две проблемы: торгового судоходства на Черном и Средиземном морях, где тогда еще русских мореплавателей было мало, и установления прочных, постоянных отношений со средиземноморскими странами.

Систематическое научное изучение мусульманского мира, языка, культуры и истории арабов началось в России именно с эпохи петровских преобразований, когда был заложен надежный фундамент отечественного академического и университетского востоковедения.

 В 1724 году была образована Российская Академия Наук, с которой началась научная традиция в русской арабистике.

Но и до этого шло накопление некоторых, как правило, практических, сведений относительно арабского языка и арабских стран.

В конце XVIII века в первых русских книгах и энциклопедиях, посвященных истории и географии, приводятся подробные сведения об Африке. Так, во «Всеобщем историческом оригинальном словаре», составленном священником Иоанном Алексеевым», изданном в Москве в 1793-1794 гг., автор пишет: «Главнейшия земли, из коих Африка состоит, суть: Египет, принадлежащий турецкому султану, под покровительством коего еще находятся Алжир, Тунис, Триполис, Варвария…»[14].

В России в это время также издан перевод книги д’Оссона «Полная картина Оттоманской империи», в которой описаны и проиллюстрированы гравюрами история ислама и халифата, каноны мусульманской веры. В предисловии к этой книге говорится: «Ни что столько не любопытно есть вообще, как познание о народах. Народ поелику более знаменит на лице земном, поскольку более же связуется с системою политическою всех прочих стран и областей; по стольку же более заслуживает знаем быти, особенно от своих соседей и Держав, сцепляющихся с оным видами политическими, или по торговле» [15].

Случалось, что из Московской Руси попадали иногда русские люди в плен к «агарянам» и «сарацинам». О русских рабах в варварийских регентствах[16] упоминается в книге американского историка С. Клиссолда, посвященной истории варварийского пиратства и рабства.[17] Русских захватывали для использования в качестве гребцов на галерах из-за их физической силы.

Около 1670–1680 гг. одним из таких бывших пленников было составлено замечательное «Описание Турецкой империи». По предположению издателя, автором мог быть «боярский сын» из Ельца Ф.Ф. Дорохин, служивший «рейтарем» и захваченный в плен турками. Во время тяжкой десятилетней неволи он побывал в самых разнообразных областях Турции и мог видеть много подвластных ей арабских стран. Им упоминаются Тунис, Иерусалим, Каир, Александрия, Триполи, Алжир.[18]

Из заметных литературных произведений конца XVIII века нельзя не упомянуть о «Несчастных приключениях Василия Баранщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света: в Америке, Азии и Европе, с 1780 по 1787 гг.». Этот купец по дороге в Геную попал в руки тунисских корсаров. Сбежать из рабства и вернуться в Нижний Новгород ему удалось только через восемь лет.[19]

Совершенно особенное место в истории изучения русскими Магриба занимают книги М.Г. Коковцова, капитана флота, участника Архипелагской экспедиции (русско-турецкая война 1768–1774 гг.) и Чесменской битвы 1770 г. Первая книга «Описание Архипелага и Варварийского берега…» издана в 1786 г. Вторая – «Достоверные известия о Альжире…» в 1787 г. Записки М.Г. Коковцова, одного из первых русских, кто побывал в странах североафриканского побережья, являются первоклассным источником по истории Туниса и Алжира последней четверти XVIII в. Описание это столь содержательно и значительно, что историки назвали Коковцова «первым русским африканистом». Он посетил Тунис, Карфаген, Бардо, Ля Гулетт, Сус, Сфакс, Бизерту в 1776-1777 гг. Вот как Коковцов описывает простых тунисцев: «тамошние жители… обще добронравны, трудолюбивы и странноприимство весьма свято соблюдают».

С южных окраин Российской империи в Тунис разными путями (в качестве пленников, рабов с невольничьих рынков и т.п.) попадали люди, нередко делавшие здесь блестящую карьеру.

Среди них особое место занимает Мухаммед Хайраддин-паша, книга которого, а точнее, лишь часть его объемистого трактата, посвященного сравнительному анализу политического устройства различных стран, вышла в 1868 г. в Париже на французском языке под названием «Реформы, необходимые мусульманским государствам».

Предтеча тунисского реформаторского движения и одно время великий, или главный визирь Туниса, а позже, – глава правительства Османской империи, Хайраддин-паша (1822-1890 гг.) был родом из Абхазии (тунисцы называли его черкесом). Он попал ко двору тунисского правителя Ахмед-бея (1837–1855) около 1840 г. Позже вошел в комиссию, трудившуюся над проектом создания в Тунисе режима ограниченной монархии. С введением 23 апреля 1861 г. тунисской конституции, Мухаммед Садок-бей становится первым конституционным монархом в мусульманском мире.

В свою очередь, Хайраддин-паша – первым в истории Туниса главой Верховного, или Большого совета, считавшегося «гарантом конституции» и блюстителем «принципа всеобщего равенства жителей страны перед законом»[20]. Конституцию эту, правда, скоро отменили, но Хайраддин-паша по праву считается выдающимся политическим и государственным деятелем своего времени. Ему Тунис обязан созданием светского учебного заведения, коллежа Садыкийа (1875 г.), которое стало в дальнейшем питомником национальной интеллектуальной и политической элиты.

Русский ученый Л.Ф. Костенко, посетивший Тунис в 1870-е гг. и лично встречавшийся с Хайраддин-пашой, писал: «Я был удивлен его познаниями относительно географии России, его первоначальной Родины» [21].

Политические, культурные и торгово-экономические связи России с арабскими странами вызывали интерес в литературно-художественных кругах России. Так, Л.Н. Толстой в период учебы в Казанском университете на отделении арабо-русской словесности изучал арабский язык, знакомился с книгами об арабских народах, их судьбе и культуре.

Екатерина II: «Торговля – мое дитя»

Период конца XVIII – начала XIX вв. был временем установления первых контактов между Российской империей и Тунисом, который был тогда автономной провинцией Османской империи. После русско-турецкой войны 1768–1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мирного договора торговые суда России впервые получили право свободного плавания по Черному морю и прохода через проливы Босфор и Дарданеллы.

«Торговля – мое дитя», любила говорить Екатерина II[22].

 Она предприняла меры, направленные на установление торговых отношений с Тунисом и другими средиземноморскими странами. В декрете Сената от 18 ноября 1784 г. говорится, что задача русской дипломатии – установить торговые связи с Варварией и Египтом «ввиду того, что в этих местах существует большая потребность в большом количестве разнообразных металлических издельях, гвоздях, сукне, красной русской коже, оконном стекле», и «мы можем поставлять в Варварию металл и разнообразные металлические изделия, русскую красную кожу, стекло и деревянную утварь»[23].

Государыня оказывала покровительство компаниям, которые устанавливали прямые торговые связи с другими странами. В 1763 г. она разрешила тульскому купцу Володимирову и учрежденному им предприятию вести торговлю в Средиземноморье. Екатерина владела 20 акциями этой компании и даже предоставила для охраны торговых кораблей правительственный фрегат[24].

В статье 2-й Кючук-Кайнарджийского мирного трактата 1774 г. говорится: «Для выгодностей и пользы обеих Империй имеет быть вольное и беспрепятственное плавание купеческим кораблям… Купцам пребывать в областях своих столько времени, сколько интересы их востребуют, и обещают им ту же безопасность и свободу, каковыми прочие дружеских дворов подданные пользуются»[25].

Статья 12 гласит: «Когда Российский Императорский Двор похочет сделать коммерческие трактаты с Африканскими, то есть Триполитанским, Туниским и Алжирским кантонами, Блистательная Порта обязывается употребить власть свою и кредит к приведению в совершенство помянутого Двора намерения, и быть в рассуждении вышереченных кантонов, ручательницею в наблюдении ими всех тех кондиций, которые в оных трактатах постановлены быть имеют»[26].

Именно с этими событиями связано и прошение Арно Генри Ниссена, голландского консула в Тунисе, на имя посланника России при Высокой Порте А.С. Стахиева от 18 апреля 1780 г. с предложением своих услуг в качестве представителя интересов России в Тунисе:

«Имею честь представиться Вашему Превосходительству, так как узнал, что Ее Величество Императрица повелела вести мирные переговоры с регентствами Варварии, чтобы расширить торговлю своих подданных в Средиземноморье… Осмелюсь умолять Ваше Превосходительство оказать мне честь поддержать перед Ее Императорским Величеством просьбу назначить меня консулом в Тунисе, обязанности которого я обязуюсь исполнять со всей преданностью, старанием и аккуратностью, так же, как я всегда исполнял и продолжаю исполнять обязанности консула Голландии, оказывая всестороннюю поддержку и всевозможное внимание ее подданным, которые занимаются торговлей в этом регионе. Равную заботу получат и подданные Ее Величества…»[27].

Царица не возражала, и с тех пор голландцы Ниссены передавали в своей семье по наследству обязанности русских консулов в Тунисе.

Черноморская торговля дала могучий толчок развитию юга России. Если в 1786 г. через черноморские порты было вывезено товаров на сумму 519 811 рублей, то в 1817 г. из одного только Одесского порта было вывезено товаров на 10 949 347 рублей. XIX век был золотым веком хлебной торговли, в международном обмене доля зерна составляла 15%. С начала века одним из основных поставщиков хлеба на мировой рынок становится Россия, что связано с успехами земледелия в южной России. Российские черноморские порты открылись для иностранной торговли. Рынком сбыта южной пшеницы являлся уже не ограниченный и неустойчивый внутренний рынок, а заграничный, в основном европейский, куда через южные порты пошла пшеница. Южнорусское земледельческое хозяйство всецело связывалось с мировым рынком. Мировой спрос и мировая цена через одесскую хлебную биржу определяли выгодность зернового производства и его размеры. С начала XIX в. динамика роста экспорта хлеба была следующей: в 1801–1805 гг. в среднем в год вывозилось 19,873 тыс. пудов, в 1826–1830 гг. – 23,950 тыс. пудов, в 1856-1860 гг. – 69,254 (один пуд равен 16,38 кг).

Главные статьи русского экспорта (данные 1835 г.): пшеница озимая и яровая, ячмень, семя конопляное и льняное, свечи сальные, воск, кожи воловьи, медные и железные изделья, шерсть, веревки и канаты.

Русский морской экспорт в страны Средиземноморья находился в руках греков, для них торговля с Россией была чрезвычайно выгодна. Участие русских купцов в средиземноморской торговле было невелико. Греки пользовались также и разрешением, выдаваемом в виде патентов – «баратов», перевозить товары на своих кораблях под русским флагом, что называлось «правом флага». Екатерина II предоставила право князю Г.А. Потемкину снабжать иностранные суда русским флагом.

В 1847 г. в русские порты прибыло и отбыло до 14 тыс. судов, среди них менее 2 тыс. имели русский флаг. Да и у тех немногих, которые ходили под русским флагом, было лишь название русских судов, экипажи состояли из греков и итальянцев.

В правление Александра I, в 1802 г., русские землевладельцы получили право производить оптовую торговлю на построенных за свой счет судах. Через черноморские порты началась посредническая и транзитная торговля. Заключение мира на Венском конгрессе в 1815 г. и неурожаи в Западной Европе в 1814 г. открыли путь русским сельскохозяйственным товарам в Европу. В 1816–1817 гг. наблюдался наибольший подъем черноморской торговли хлебом. Черноморская торговля стала важным фактором в экономической жизни страны. В 1817 г. Одесса приобрела статус «порто-франко» – т.е. получила право свободной и беспошлинной торговли, там было зарегистрировано 104 торговых дома.

В 1799 г. Тунис посетили два судна под российским флагом, в 1800 г. – 8, в 1802 г. их было 19, в 1805 – уже 53 судна. Всего с 1799 по 1818 гг. Тунис с целью торговли посетили 137 российских судов с грузами зерна, ячменя, муки, вина, растительного масла, древесины, угля и другими товарами.[28]

 «Свободное сообщение» – один из первых интересов России

После победы над Наполеоном в 1815 г. акты Венского конгресса закрепили новую систему международных отношений – так называемую венскую систему, которая просуществовала более сорока лет. В Европе произошла перегруппировка сил: французскую гегемонию сменило политическое преобладание Англии, Австрии и России. Турция была поставлена вне системы венских договоренностей.

в течение XIX в. отношение России к перспективе расчленения Османской империи неоднократно менялась, в основе российской политики лежало стремление не допустить чрезмерного укрепления Англии и Франции в Восточном Средиземноморье. В Магрибе Россия, не имея никаких притязаний, неизменно стремилась к обеспечению мира и стабильности, столь необходимых для развития торговли.

Что же касается Константинополя и черноморских проливов, то т.н. «восточный вопрос» стал предметом споров в переговорах между Россией и Францией относительно раздела Османской империи. Русская сторона доказывала, что Константинополь служит «ключом к его дому», французская сторона возражала, что в таком случае Россия получила бы «ключ к Тулону, к Корфу, к всемирной торговле»[29].

Император Николай I писал в 1826 г. в инструкции для российского посланника в Константинополе А.И. Рибопьера: «Географическое положение государств определяет их нужды и пользы. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, что с того дня, как русские владения коснулись берегов Черного моря, свободное сообщение между этим морем и Средиземным стало одним из первых интересов России, а сильное влияние в Константинополе – одною из первых ее потребностей».[30]

«Ближний Восток …тесно связан с нами. В далеком прошлом Олег и Игорь (киевские князья – авт.), а в настоящем русская политическая жизнь не обходится без настойчивых вопросов Ближнего Востока. Может быть, еще теснее он будет связан с нами в близком будущем, когда нам придется проявить свое участие в сосредотачивающихся на берегах Босфора дилеммах мировой политики… Сколько очередных задач России тяготеют к Ближнему Востоку! Они ждут своего разрешения».

Такую оценку «восточного вопроса» и его роли в политической жизни России XIX в. дал журналист и путешественник Н.Н. Лернер[31].

 «В европейской политике существует несколько роковых вопросов, которым суждено разыгрывать роль Дамоклесова меча. Вопросы эти никогда не разрешаются и существуют постоянно в виде чего-то неоконченного, недосказанного. Они составляют постоянный фон тех движущихся и быстро сменяющихся картин, из которых состоит современная политическая жизнь», – писал российский журнал «Отечественные записки» в 1864 г.[32]

Один из этих «роковых вопросов» – ситуация в ближневосточном регионе. «Восточный вопрос» волновал российское общественное мнение.

В 1896 г. С.А. Жигарев писал, что «восточный вопрос» возник для России, «сильнейшего славянского православного народа, с момента падения Византийской империи». «Россия преследует в Восточном вопросе две задачи: с одной стороны материальную – открытие проливов из Черного моря в Средиземное, а с другой – религиозно-национальную – освобождение из турецкого рабства и подчинения своих единоверцев и единоплеменников. Первая задача должна была принести нам политические и экономические выгоды, вторая – решить религиозно-нравственные задачи»[33].

Под «восточным вопросом» понимается комплекс противоречий и проблем в истории международных отношений последней трети XVIII–начала XX вв. На протяжении этого времени его участниками оставались одни и те же силы: Османская империя, европейские державы Англия, Франция, Австрия, Россия, интересы которых сталкивались на Ближнем Востоке и Балканском полуострове. Если на первом этапе Восточного вопроса (от 60-х гг. XVIII в. до Венского конгресса 1815 г.) основным направлением политики Порты было противодействие русским устремлениям в регионе, то с началом второго этапа (с 1815 г. до Парижского мира 1856 г.) начинается борьба между великими державами, прежде всего Англией и Францией, за раздел «османского наследства» на зоны влияния.

Владения султана охватывали важнейшие экономические и стратегические районы: под его контролем находились черноморские проливы, крупнейшие порты Средиземноморья. В состав Османской империи входили богатейшие провинции, обладавшие сырьевыми ресурсами – отсюда и острейшая конкуренция за влияние в Константинополе и провинциях Османской империи. Особую остроту Восточному вопросу придавало развернувшееся национально-освободительное движение народов Османской империи.

Хотя взаимные интересы Англии и Франции сталкивались в районе Средиземного моря, все их противоречия отступали на второй план, как только они видели «призрак русских устремлений» в Османской империи. Государственные деятели двух стран постоянно твердили об «агрессивности восточной политики» России. «То, что по отношению к Турции называют Восточным вопросом, – утверждал знаток Востока Покеш-Остен, – есть только вопрос между Россией и остальной Европой»[34].

«В том, чьей власти подчинены проливы Босфор и Дарданеллы, кроется разрешение для России пресловутого Восточного вопроса. К упорству турок, отказывавшихся предоставить нам свободное судоходство по Черному морю, присоединились впоследствии происки морских держав Европы, опасавшихся соперничества наших судов со своим флотом в Средиземном море», писал С.М. Горяинов в книге «Босфор и Дарданеллы»[35].

Русское консульство в Тунисе и семья голландцев Ниссенов

После заключения Кючук-Кайнарджийского договора Россия получила право назначать своих консулов в отдельные пункты Османской империи. В осуществление этого права в Средиземноморье появилась сеть русских генеральных консульств, консульств, вице-консульств, которые возглавляли как штатные, так и внештатные сотрудники Коллегии иностранных дел – иностранцы и русские.

Манифестом императора Александра I от 8 сентября 1802 г. было создано Министерство Иностранных дел России, заменившее Коллегию иностранных дел, основанную Петром I, а в 1819 г. в Министерстве был выделен Азиатский департамент.

Три «варварийские» регентства – Алжир, Тунис, Триполи – хотя и были фактически независимы от Высокой Порты, но формально считались османскими провинциями. Исходя из этого, русское посольство в Турции стало руководящим центром для всех миссий и консульств на Ближнем Востоке и в Магрибе.

В конце XVIII и в XIX в. российское посольство в Константинополе возглавляли такие видные дипломаты как А.С. Стахиев, Я.И. Булгаков, А.Я. Италинский, Г.А. Строганов, А.П. Бутенев, Н.П. Игнатьев и др. Именно к русскому послу в Константинополе стекалась вся дипломатическая переписка, относящаяся к российским интересам в странах Северной Африки, в том числе и в Тунисе.

Фамилия консулов Ниссенов, впервые появившись в дипломатической переписке в 1780 г., останется там на весь дореволюционный период отечественной истории, шесть поколений этой голландской семьи будут представлять российские интересы в Тунисе. «Учреждение нашего нештатного Агентства в Тунисе относится к давно прошедшим временам морских разбоев алжирских, тунисских и триполитанских корсаров. В течение всего истекшего столетия Агентство, а затем и Консульство, находилось в заведовании представителей семейства Ниссенов»[36].

Император Александр I «соизволил пожаловать за заслуги перед российской торговлей Антуану Ниссену бриллиантовый перстень в знак его высокого удовлетворения»[37].

Брат Антуана, Сезар Ниссен, продолжал вести дела подданных России в Тунисе с 1825 по 1835 гг. Сын Сезара, Генри Ниссен, представлял российские интересы в Тунисе с 1835 по 1867 г.

В 1867-1869 гг. шел процесс установления официальных консульских отношений между Россией и Тунисом. Генри Ниссен был назначен российским нештатным консулом. На этом посту ему наследовал его брат Карл Ниссен с 1867 по 1888 г. Племянник Карла, Генри Ниссен, заняв пост нештатного консула в 1888 г., не только принял российское подданство, но и посетил Россию с целью «выяснить вопрос о возможности открытия непосредственных торговых сношений между Россией и Тунисом».

«С тех пор, как Тунис был занят французами (с 1881 г. – авт.), страна эта приобрела немаловажное значение в смысле политическом и торговом. Министерство Иностранных Дел приобрело в лице тамошнего Консула внимательного и деятельного агента. Парижское посольство пользовалось доставляемыми Ниссеном сведениями для своих сообщений Министерству. В этом отношении особого внимания заслуживают донесения Консула о военном порте в Бизерте (1890 г.) и по триполитанскому вопросу в 1894 г. Инициативе Ниссена мы обязаны удачным водворением русского керосина в Тунис. Не менее забот было приложено им в деле ввоза русских овец. Наконец, при участии Консула состоялось в 1897 г. заключение декларации, определяющей условия торговых сношений между Россией и Тунисом»[38].

Установление французского протектората в Тунисе повлекло административные изменения: с 1888 г. тунисское консульство было переподчинено российскому посольству в Париже, а с 1908 г. стало входить в сферу ответственности российского консульства в Алжире. В 1907 г. Генри Ниссен был награжден орденом Святого Станислава 2 степени со звездой по ходатайству контр-адмирала И.Ф. Бострема, который во время плавания российского отряда судов по Средиземноморью имел продолжительную стоянку в Бизерте.

На протяжении впервой половины XIX века представители семьи Ниссенов неоднократно обращались к российским посланникам в Константинополе и напрямую в МИД России с прошениями об официальном назначении их консулами России в Тунисе. Но ответ из Санкт-Петербурга, как правило, гласил: «Российское правительство находит в настоящее время бесполезным иметь Агента в Тунисе».[39]

Лишь в середине 60-х годов XIX в., когда Россия начала оправляться от поражения в Крымской войне, доводы консула Ниссена нашли понимание у руководителей российской дипломатии.

В июне 1866 г. посол России в Константинополе генерал Игнатьев поддержал кандидатуру генерального консула Голландии Генри Ниссена в качестве консула России в Тунисе. При этом он отметил, что «наши дела в Тунисе велись оным семейством в течение многих лет безвозмездно и вполне удовлетворительно»[40].

Для российской дипломатии были две причины для установления связей с Тунисом: забота о русской торговле и защита православной греческой общины. Покровительство православному населению Турции и других стран традиционно считалось одной из наиболее важных задач в политике России.

Границы Османской империи во многом повторяли границы Византии эпохи ее расцвета. Под властью султанов оказалась примерно половина православного мира. Внутри Османской империи сложилась культурно-религиозная общность – православный миллет, в котором главную роль играли греки. Православный мир имел свою политическую иерархию с центром в Москве. Русский царь представлялся опорой и охранителем вселенского православия и существовало убеждение, что историческое призвание России заключается и в том, чтобы сделать свободными все православные народы.

А.А. Чарторыйский, товарищ министра иностранных дел России, писал в своей докладной записке от 29 февраля 1804 г. Александру I: «Поддержание отношений с греками и другими подданными той же веры, естественной покровительницей которых считается Россия, и которые всегда будут преданы преимущественно ей, пока смогут на нее надеяться, соответствует постоянным интересам России и в некотором смысле является делом ее чести. Эта политика проводилась всеми правителями России, начиная с Петра Великого, и отступление от нее могло бы не только привести к пагубным последствиям в области наших внешних сношений, но имело бы вредное действие и внутри страны, поскольку тем самым мы отказались бы от линии поведения, не только диктуемой интересами и достоинством империи, но и освященной в некотором смысле господствующей в стране религией»[41].

В XVIII в. одновременно шли три процесса: усиление России, вышедшей к границам с Османской империей, ослабление османов, вследствие внутреннего кризиса империи, и экспансия западных держав, под чью власть переходили утраченные турками земли. В деле защиты Россией интересов православных греков на Востоке этапным событием представляется заключение русско-турецкого Кючук-Кайнарджийского трактата 1774 г. Согласно этому договору, Высокая Порта предоставляла право российскому посланнику в Константинополе «ходатайствовать перед нею в пользу христиан, подданных султана»[42].

Под покровительство России подпадали все православное христиане – как славянского, так и неславянского происхождения. Православное население Османской империи к середине XIX в. достигало 12-14 млн. человек.

Это покровительство принимало различные формы: от разрешения грекам плавать на торговых судах под российским флагом и заниматься торговлей в портах Черного моря до поддержки борьбы за освобождение единоверцев от османского ига. Первое национальное греческое государство нового времени – Республика Семи островов – и первая балканская конституция 1799 г. были гарантированы самой Россией, получившей доступ в Средиземноморье.

Греки издавна вели взаимовыгодную торговлю с Тунисом, основывая там торговые дома. В книге современного тунисского историка К. Шатера приводятся сведения о количестве греческого населения в Тунисе в 1856 г.: 1250 человек[43].

То есть, греческая община была третьей по численности иностранной колонией в регентстве, уступая мальтийцам и итальянцам.

Отношения между греческой православной общиной, российско-голландским консульством и двором бея Туниса на протяжении всего XIX в. оставались доброжелательными и уважительными. Об этом свидетельствуют консульские донесения. В 1863 г. бей Туниса Мухаммед ас-Садок даровал православной общине участок земли в местечке Бухайра для строительства там церкви и расширения православного кладбища.

О таком знаке уважения консул сообщил в Санкт-Петербург, и император Александр II в качестве ответной любезности пожаловал бею Туниса орден Белого Орла[44].

А в 1872 г. Садок-бей подарил московскому зоопарку образцы африканской фауны – животных и птиц.

В 1881 г., когда в начале марта был убит российский император Александр II, тот же Садок-бей направил в Петербург телеграммы с соболезнованиями и разрешил устроить в Тунисе траурные мероприятия. На заупокойной службе в греческой православной церкви присутствовали все министры тунисского правительства, дипломатический корпус, офицеры тунисской армии. На улице был выстроен почетный военный караул, облаченный в траур.

 «Отправлены в Северную Африку»

Российское императорское Географическое общество, основанное в 1845 г. в Петербурге, внесло большой вклад в изучение африканских и арабских стран, в особенности Египта, Алжира, Туниса. В 1846 г. по Африке путешествовал А.А. Рафалович, врач и активный деятель Географического общества. Рафалович был направлен в Северную Африку в составе учено-врачебной экспедиции, организованной министерством внутренних дел. В «Журнале министерства внутренних дел» за май 1849 г. были опубликованы его «Записки русского врача, отправленного на Восток», в которых можно найти ценную информацию о Тунисе[45].

Рост интереса к Северной Африке выразился и в количестве публикаций в отечественной прессе. В 1849 г. «Отечественные записки»  публикуют перевод «Замогильных записок» французского писателя Франсуа Рене Шатобриана. Там, в частности, имеется описание руин Карфагена (мы к этим «замогильным» еще вернемся… Авт.).

В 1852 г. тот же журнал опубликовал «Путешествие Александра Дюма и компании в Тунис, Марокко, Алжир». Неоднократно помещались заметки о Тунисе и в российском журнале «Всемирный путешественник».

В 1876 г. в Санкт-Петербурге была опубликована книга русского географа и путешественника Л.Ф. Костенко «Путешествие в Северную Африку». Это была первая написанная российским автором и изданная в России полноценная книга о Тунисе, содержавшая самые разнообразные и весьма подробные сведения об этой стране. Часть книги посвящена описанию политической системы Туниса, истории правящей династии и портретам тогдашних тунисских деятелей, в том числе Хайраддин-паши.

В конце ХIX века в России появляется большое количество географической литературы и периодики, энциклопедий и путевых очерков, посвященных Магрибу и, в частности, Тунису. Так, в российском издании 1891 г. энциклопедии «Земля и люди. Всеобщая география» французского географа и социолога Э. Реклю Тунису отведена большая часть 11 тома и посвящены подробнейшие статьи. Журналы «Естествознание и география», «Вокруг света» публиковали не только очерки о различных областях жизни страны, но и многочисленные гравюры и фотографии. Продолжалось этнографическое и географическое изучение менее исследованных южных районов Туниса. Пример такого труда – книга врача и миссионера В.Г. Галузеева «Эпизоды из путешествий по Африке».

Поездки отдельных энтузиастов-путешественников сменились целенаправленным научным поиском. Русские экспедиции в Африку в начале XX в. организовывались большей частью различными научными учреждениями – университетами, музеями, дирекцией ботанических садов и т.д. Предметом их исследования были растительность, животный мир, полезные ископаемые. Расскажем о некоторых из них.

Ученый-инженер Х.В. Гельман в 1891–1892 гг. был командирован по ходатайству Российского Географического общества в Алжир и Тунис для исследования песков в пустынях Сахары, ознакомления с ирригацией и сбора сведений о «борьбе с летучими континентальными песками». Свои выводы ученый изложил в работе «Отчет по поездке… в Тунис, Алжир, Италию и Францию», важность которой заключалась в разработке вопроса об ирригации российских степных земель. Гельман рекомендовал создавать систему плотин и артезианских колодцев по примеру тунисских[46].

Изучению опыта североафриканских стран по укреплению почв в условиях близости пустыни была посвящена командировка С. Синельникова в 1911 г. Ее результатом стала работа «Лесокультурные работы на неудобных землях в… Тунисе и Алжире», в которой содержится описание почв, климата, типов земледелия в Северной Африке, а также видов песков Сахары, методов укрепления почв и стоимости этих работ.

В 1902 г. Петербургский ботанический сад командировал своего сотрудника В.И. Липского в Северную Африку для ознакомления с ботаническими учреждениями и географическими особенностями стран Магриба. В работе «Ботанические учреждения и сады Северной Африки» он описывает ботанический сад Туниса и школу садоводства. Восхищение ученого вызвал Бельведерский парк в городе Тунис[47]. Этот лесопарк со зверинцем сохранился до сих пор и служит излюбленным местом отдыха горожан. С его возвышенных мест открывается панорама всего города и Тунисского залива.

Минеролог и геолог, преподаватель МГУ Я.В. Самойлов посетил тунисские рудники в 1910 г. и написал книгу «Месторождения фосфоритов Алжира и Туниса». Весной 1913 г. по Алжиру и Тунису путешествовал Д.А. Драницын, специалист-почвовед. Его наблюдения по геоморфологии долин рек, описания вади и пустынь имеют важное научное значение.

Маршрут Драницына был частично повторен зоологом Е.Н. Павловским, которого Российское Географическое общество командировало летом 1914 г. с целью проведения научных исследований. Им был собран обширный материал. Его «Заметка о поездке в Алжирию и Тунисию летом 1914 г.» была опубликована в «Известиях Русского Императорского Географического общества» за 1916 г.. В Тунисе ему удалось поработать в Пастеровском институте, директор которого профессор Ш. Николь помог ему собрать коллекцию скорпионов, которые были главной целью поездки ученого в Тунис.

Тунис представлял интерес для российских ученых не только естественнонаучного направления, но и гуманитарного. Знаменитый историк античности и археолог М.И. Ростовцев посетил Тунис весной 1897 г., его интересовали, в особенности, римское наследие в архитектуре Туниса и римская мозаика. Ростовцев посетил музей Бардо и Карфаген. Конец XIX в. был «золотым веком» французской археологии в Тунисе. Ростовцев, наблюдавший работу своих французских коллег на древнеримских руинах Туниса, записал в своем дневнике: «Какая чудная страна и какое поле для штудий и открытий»[48].

Другой русский путешественник, врач и антрополог А.В. Елисеев внес  весомый вклад в изучение мусульманской цивилизации и религии. В работе 1894 г. «Современный ислам и его задачи» он находит прямую связь между наступлением европейского колониализма на страны ислама и ростом религиозного фанатизма среди мусульман и его выводы настолько актуальны для современности, что можно только удивляться проницательности русского ученого, который предупреждал: «Восток, получив жизнь от ислама, в этом последнем и должен искать опоры в тяжелые годины утеснений; старый ислам, в котором уже не предполагали жизни, оказался еще способен пробудить дремавший фанатизм, а руководители его подняли высоко знамя пророка, приглашая всех последователей Корана соединиться в защиту ислама». Одним из первых Елисеев указал на роль ислама для будущего России: «Россия как страна, имеющая многие миллионы мусульманских подданных, должна быть живо заинтересована в том, что творится в тайниках мусульманского мира, и нам еще скорее, чем другим европейцам, придется считаться с каждым новым явлением, которое охватит или даже поколеблет весь ислам»[49].

 Франция вторгается в Тунис. «Трактат о порабощении». Реакция русской прессы

22 – 24 апреля 1881 г. французский экспедиционный  корпус в составе 35 тысяч человек под командованием генерала Ф. де Боскенара пересек алжиро-тунисскую границу.

26 апреля были захвачены тунисские города Эль-Кеф и Табарка, 29 апреля – город Беджа, а 1 мая – Бизерта. Французские войска подошли к столице Тунис.

27 апреля 1881 г. бей Туниса направил послания европейским государствам, подписавшим Берлинскую декларацию, чтобы поставить их в известность о начале французской военной интервенции в Тунисе и чтобы заручиться их поддержкой.

Так, в письме к канцлеру России А.М.Горчакову бей писал: «Захват Регентства французскими войсками происходит в условиях нарушения прав людей…. Правительство Республики (Франции – авт.) объявило всем европейским государствам, и мне в том числе, что в его намерения входит исключительно стремление наказать хмиров (горные тунисские племена крумир – авт.) за происшествие на алжирской границе. С этим наказанием мы никогда не были согласны, и, несмотря на наши открытые протесты перед правительством Республики, французские войска захватили нашу территорию и наши города...».

Далее бей писал в своем послании Горчакову: «... Призываю Вас во имя человечества и в качестве старого союзника, с которым я все время поддерживал связь, обеспечить помощь Вашего Превосходительства в создании срочной посреднической миссии для прекращения катастрофы войны, для достижения общего решения правительств, для обеспечения будущего страны и урегулирования претензий французского правительства»[50].

Увы,   реакция А.М.Горчакова на послание бея была характерной для русских дипломатов той эпохи. Карандашом на бумаге с этим молением о помощи  - а ведь судьба Туниса могла бы кардинально измениться, если бы Россия пришла на помощь и хотя бы призвала Францию не вмешиваться во внутренние дела Туниса! -он сделал следующую печальную запись: «Пусть берут хоть весь Тунис, какое нам дело!»[51]

Столь безразличное «замечание канцлера, – пишет тунисский историк Наджмаддин Каздагли, – не требует особых комментариев для разъяснения позиции России к тунисской проблеме на данном отрезке времени»[52].

Мы бы назвали, вместо слова «безразличное», по -другому, но…

Сколько раз в истории России идиотские решения принимали русские дипломаты, забывавшие, что главное в их профессии -  СЛУЖИТЬ ИНТЕРЕСАМ РОССИИ!

2 мая  с кораблей был высажен 8-тысячный французский десант в Бизерте во главе с генералом Бреаром, который осадил дворец тунисского бея в Бардо (пригороде столицы), расположив вокруг артиллерийские батареи, оцепление и часовых. Генерал явился к бею в сопровождении французского консула Рустана для предъявления наглых, ультимативных требований.

Садок-бей попытался было заявить протест против «агрессии», но…

 Французские пушки уже были направлены на его дворец а ему было дано   на размышление всего два часа.  Именно такой срок ему дал французский генерал Бреар!

О. как бы нам хотелось, чтобы русские генералы брали пример с французов!

Бей, не получив русской поддержки,  был вынужден подписать продиктованный агрессорами-цивилизаторами текст «Договора о союзе и гарантиях», позже получившего название «Бардоский договор». Из него вытекало  установление протектората Франции над Тунисом, хотя этот термин данное соглашение не содержало вообще (он появится в более поздних документах).

Реакцию России на захват французами Туниса можно охарактеризовать как стремление уклониться от какого-либо вмешательства, чтобы не осложнять отношения с Францией: власть в Петербурге видела в Париже возможного союзника против австро-германского блока. Поэтому уже через два месяца после французского оккупации  Туниса, в июне 1881 г., управляющий МИД России Н.К. Гирс направил указание Карлу Ниссену вступить в официальные отношения с французским резидентом (бывший консул стал правителем!) в Тунисе. Россия признала факт перехода Туниса под «протекторат» Франции.

(Одному из авторов очерка,  сегодня, 28 апреля 2023 года, вспомнилось, как   власти России в августе 2011 года, когда  ливийский народ еще стойко и мужественно сражался с агрессорами,  признали  факт перехода Ливийской Джамахирии под… «протекторат США-ФРАНЦИИ и других членов альянса НАТО!

По мнению Н.Каздагли, «ход истории опровергает неоднократные высказывания российских высокопоставленных лиц о том, что «Тунис находится слишком далеко от нас, и события, происходящие на его территории, нас не касаются».

Сегодня другие времена, сегодня другая Россия, Путинская и Лавровская!

Сегодня в России – Год Африки!)

Но продолжим публикацию очерка, опубликованного в 2006 году…

Тунисский кризис, безусловно, имел международное значение, в том числе и для России. События в Тунисе совпали по времени с началом пересмотра политического курса России... после создания Тройственного союза. Поиски Российской империей путей сближения с Францией стали очевидными. Этот процесс был завершен спустя несколько лет и нашел отражение в заключении русско-французского союза...»[53].

К чести русских журналистов, - да, были люди в иные времена! -  реакция русской прессы отличалась от реакции дипломатов. Приведем только факты.

Газета «Голос» писала: «Генерал Бреар навязал договор бею, пристав с ножом к горлу».

Журнал «Дело» развивал эту образную мысль далее: «Тунисского властелина взяли, так сказать, за горло и заставили подписать под видом договора о союзе трактат о порабощении».

В очерке «Современная Тунисия» М.И. Венюков рассуждал по тому же поводу: «Трудно сочинить международный акт, который бы при совершенной любезности обеих высоких договаривающихся сторон, в сущности, предавал одну из них на произвол другой, разжаловал бы ее из самостоятельного государства в вассальную область»[54].

И если само царское правительство по дипломатическим соображениям  - не будем забывать эти соображения - избегало открыто выражать свою обеспокоенность, то оно не препятствовало – и отдадим царской власти тоже честь! - это делать печати.

Все крупные газеты России продолжали негативно комментировать происходящее в Северной Африке и далеко идущие последствия. Приведем еще некоторые оценки.

Газета «Порядок»: «До Туниса есть дело французам, до Франции есть дело Западной Европе, а до Западной Европы есть дело и нам, русским».

Журнал «Дело»: «Мы сожалеем о возвращении к политике завоеваний, в несколько дней померк нравственный престиж Франции».

Газета «Русские ведомости» суммировала: «Тунисским вопросом затрагивается вопрос о преобладании на Средиземном море, а тем самым и существеннейшие интересы почти всех европейских держав»[55].

Так воздадим хвалу честным русским журналистам!

В 1881 г. в Тунисе побывал корреспондент «Московских ведомостей» В.А. Горлов. Он стал свидетелем сопротивления тунисцев французской оккупации. «Мне, которому пришлось видеть окровавленные головы, прибитые французами к воротам Туниса, и пришлось беседовать интимно с высшими командирами французских отрядов – мне хорошо известно, что следует подразумевать под словами гуманность и великодушие войн, ведомых Францией». С нескрываемой  горечью пишет русский журналист  об этой «гуманности» и  «великодушии» и добавляет:

«Что бы ни говорили французы, единственная вина арабов состоит в том, что они борются за свое отечество»[56].

Прошло сколько лет, но за каждый прошлый год, как и сегодня в 21 веке, так и хочется возопить к справедливости:

«Что бы ни говорили сегодня американцы, англичане,  французы и иже с ними господа, связанные одной удавкой альянса НАТО,  но единственная вина и арабов, и африканцев, и азиатов в том, что они борются за свое Отечество!»

Продолжение следует…

От авторов: то ли еще будет в Истории? Ой-ей-ей!