Тунис. Одиссея эсминца "Жаркий", ушедшего из Крыма

https://proza.ru/2021/02/02/63

Памяти старшего лейтенанта Российского Императорского флота, командира эсминца «Жаркий» Александра Сергеевича Манштейна, скончавшегося 2 февраля 1964 года и похороненного на христианском кладбище в Бизерте (Тунис)

100 лет назад   корабли Русской эскадры,  покинувшие  в ноябре 1920 года Крым, пришли в тунисский порт Бизерта.

21 декабря 1920 года, первые два корабля Русской эскадры,  эскадренные миноносцы "Беспокойный" и "Пылкий"  прибыли к   месту своей последней стоянки в тунисском порту Бизерта.

23 декабря к Бизерте приплыл пароход "Великий князь Константин", на борту которого находилась маленькая Настя, Анастасия Александровна Мантштейн- Ширинская.

2 января 1921 года в Бизерту пришел эсминец «Жаркий».

17  февраля 1921 года  последние из 33 кораблей Русской эскадры дошли, после всех перипетий, до Бизерты.

ОДИССЕЯ ЭСМИНЦА «ЖАРКИЙ»

По видеорассказам Анастасии  Александровны Ширинской-Манштейн, дочери Александра Сергеевича Манштейна, командира эсминца «Жаркий», записанным во время съемок фильма «АНАСТАСИЯ», ее книге «Бизерта. Последняя стоянка», книге «Недавняя быль» Николая Смирнова, радиста эсминца «Жаркий», книге «Нищие рыцари» Дмитрия   Новика, члена экипажа эсминца  «Жаркий», моей книге «Анастасия Ширинская. Судьба и память»   и другим документам.

Из воспоминаний Анастасии  Александровны  Манштейн -  Ширинской:  

"2 января 1921 года, в 6 часов утра, мы проснулись от стука в каюту:
- Зоя Николаевна, Зоя Николаевна, «Жаркий» пришел!
В утреннем тумане, на гладкой воде рейда, маленький миноносец - наконец на якоре - спал... спал в настоящем смысле слова. Никого не было видно на палубе. Ничего на нем не двигалось. Люди проспали еще долго, и мы поняли почему, слушая их рассказы о последнем переходе».

ПЕРЕКОП

Октябрь 1920 года. Огромные пространства Российской империи охвачены Гражданской войной. Крым удерживала Белая армия. После заключения мира с Польшей Красная армия могла сосредоточить на крымском перешейке против этой армии   свои силы...
Неравный бой начался ночью 27 октября и продолжался три дня (по новому стилю 9-11 ноября). Пробиваясь по направлению к Юшуню, корниловские и дроздовские дивизии, донские казаки шли в беспощадный бой.

 Дмитрий   Новик рассказывает:  
«Большое поле, покрытое окровавленными трупами, походило на какое-то страшное, бежево-красное озеро. Со стороны добровольцев сами генералы вели свои полки в атаку. Некоторые были убиты, многие ранены. 29-го позиции пали в руки неприятеля, лучшие полки были истреблены».

Когда 28 октября   (10 ноября по новому стилю) 1920 года в 4 часа утра вышел приказ по Черноморскому Флоту об эвакуации Крыма, большинство людей не хотели этому верить. «Как могли мы до такой степени не знать правды?» - вопрос, который так часто задают себе свидетели великих потрясений, когда все уже кончено! Этот же вопрос не раз задавали себе русские, оказавшиеся в изгнании.
Но еще  4 апреля 1920 года командованием  Белой армии  были приняты меры по подготовке  переправки, в случае необходимости,  воинских частей  за рубеж. Были определены крымские порты погрузки и численное распределение войск по портам.
12 октября 1920 года командующим Черноморским флотом и начальником Морского управления был назначен контр-адмирал Кедров,   а начальником штаба   - контр-адмирал Н. Н. Машуков.
27 октября 1920 года были назначены в порты погрузки старшие морские начальники, коим были даны соответствующие инструкции на случай эвакуации. В Евпаторию был назначен контр-адмирал Клыков, Ялту - контр-адмирал Левитский, в Феодосию - капитан I ранга Федяевский и в Керчь - контр-адмирал М. А. Беренс.
30 октября Кедров телеграфом оповестил командиров полков, что пароходы для войск поставлены по портам согласно директивам главкома. Эвакуация будет обеспечена,   если на Севастополь выступят Первый и Второй корпуса, на Ялту - конный корпус, на Феодосию - кубанцы и на Керчь - донцы. Кедров настаивал на точном исполнении плана дислокации.
Командующий Красной армией Фрунзе обратился к командованию Белой армии с предложением о капитуляции, обещая сохранить жизни тем, кто сложит оружие.
Командующий Белой армией генерал Врангель на послание Фрунзе не ответил. Он  обратился к Армии, Флоту и населению:
«По моему приказанию уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства с их семьями и тех отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага.
Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих. Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.
Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье».

Действительно, покидающих Россию ждала полная неизвестность.
Анастасия Александровна  рассказывает:
«Что мог думать генерал Врангель, получив письмо представителя Франции де Мартеля от 1 ноября: «Де Мартель предполагает пока, как единственно возможное, русским офицерам, преимущественно специалистам, перейти на французскую службу, для чего придется принять и... французское подданство».
Проще говоря, русским офицерам, в том числе и морским, предлагалось,  потеряв   свою Родину, искать выгодную замену!
Мог ли Врангель сообщить об этом предложении людям, против своей воли покидавшим Россию, которую они любили  и защищали с оружием в руках; морякам, чей бело-синий Андреевский стяг покидал навсегда колыбель Черноморского флота под бронзовым взглядом Нахимова?!

Анастасия Александровна  рассказывает:
«Вспоминая об этих последних севастопольских днях, я, как на большой картине, вижу толпы людей, куда-то озабоченно стремящихся. Не помню ни паники, ни страха. Может быть, оттого, что мама умела в самые драматические минуты сохранять и передавать нам, детям, свое спокойствие. А скорее всего, она умела скрывать собственный страх. До последней минуты мы не знали, как уедем.

Миноносец «Жаркий» стоял  в доках с разобранными машинами. Папа получил приказ его покинуть и перевести экипаж на «Звонкий». Папиному возмущению не было конца: «И не говорите, что я потерял рассудок! Я моряк! Я не могу бросить свой корабль в городе, в который входит неприятель!»
…
«Пока все грузились, мы сидели дома, а папа упорно добивался в штабе, чтобы миноносец был взят на буксир. На все аргументы у него был ответ:
«Машины разобраны, а мы уходим через три дня? Я остаюсь без механиков, которые не хотят покинуть Севастополь? Я найду людей, мы сами соберем машины в дороге. Я прошу только, чтобы меня взяли на буксир».
После разговора с Кедровым он добился своего. Вернувшись на «Жаркий», не теряя времени, он послал людей вернуть с заводов отдельные части разобранных машин. Это было самое спешное. Надо было также снабдить корабль самым необходимым: хлебом, консервами, нефтью...
30 октября мы узнали, что «Жаркий» будет взят на буксир «Кронштадтом», большим кораблем-мастерской. Оставалось только надеяться, что после долгой стоянки он сможет поднять якорь, давно заржавевший и покрытый морской травой.
31 октября к вечеру почти все корабли были на внешнем рейде, и мы с облегчением увидели, что и «Кронштадт», грузно переваливаясь на волнах, тоже направляется к ним. Миноносцы, стоявшие у пристани около «Жаркого», в свою очередь двинулись в путь. Вскоре мы остались совершенно одни...
Помню последние часы на Корабельной стороне. Багажа у нас почти не было. Вещи собрали быстро. Все самое дорогое из знаменитой корзины не вынималось: иконы, старые фотографии и рукопись Манштейна ( генерала Русской армии 18 века. Прим.публ.).
Последнее горестное воспоминание: молодой кавалерист успел нас известить, что он видел, как погиб на Перекопе  папин брат Сергей Манштейн. Раненый, он упал с лошади и был сразу же зарублен. Ему не было еще и 25 лет».

ИСХОД

Анастасия Александровна продолжает свой печальный рассказ…
«Мы простояли два дня у пристани, ожидая, чтобы нас взяли на буксир. Все вокруг нас было в движении; никогда, вероятно, не видел севастопольский порт такого скопления судов и людей.
Перегруженные войсками транспорты, глубоко осев в воду, направлялись к внешнему рейду. Помосты у пристани дрожали под тяжелыми шагами грузившихся полков. Казаки расставались со своими лошадьми.
К вечеру 31 октября (13 ноября по новому стилю) небо над городом озарилось красным заревом пожара - горели склады американского Красного Креста, обосновавшегося в большом здании около вокзала. Долго еще отблески пожара освещали небо, и траурный звон колоколов севастопольских соборов сопровождал отбывающих.
В этом безудержном движении мы были приговорены к полной неподвижности: «Жаркий» со своими разобранными машинами и пассажиры, тесно расположившиеся в узком пространстве маленького миноносца, - около тридцати женщин и детей со своим скромным багажом. Устраивались, как могли, на палубе, в кают-компании, на койках кают и в кубрике.
В маленькой папиной каюте мы могли спокойно расположиться на одеялах на полу, не боясь, что на нас наступят. Мы были «у себя», и, несмотря на голые, серой краской выкрашенные металлические переборки, несмотря на тесноту, я почувствовала себя в полной безопасности. Вероятно, оттого, что здесь, более чем где-либо, мы были «у папы».
На маленькой письменной доске перед иллюминатором стояла фотография Государя Николая Александровича в белой морской форме; над койкой - большая икона Спасителя. У этой иконы своя, уже длинная, богатая пережитым история.
Папа спас ее с тонувшей баржи при эвакуации Одессы. Золотой венчик с нее был содран каким-то «воинствующим безбожником», который, не находя в ней больше ничего интересного, бросил ее в море...
Пройдут года... Другие войны... Другие переезды... Икона останется в семье...»

СТОЛКНОВЕНИЕ

«С 1 ноября (14-го по новому стилю) мы были в море. В этот день около полудня, когда мы были еще  у пристани, за нами пришел буксир и повел нас на внешний рейд, чтобы пришвартоваться к «Кронштадту». Так как «Жаркий» шел на буксире, папа и его старший офицер получили распоряжение вести какое-то другое судно, но все это мы узнали много позже, и казалось, что они покинуты где-то в Севастополе.
Вечером мы вышли в море - огромный «Кронштадт», тащивший «Жаркий», а за ним два подводных истребителя и парусную яхту; эти последние без экипажа. «Жаркий» без командира и без старшего офицера оказался под командованием инженер-механика Бантыш-Каменского. С самого начала чувствовалось, что трудностей не избежать. Ночь была темная - на «Жарком» не было электричества, и бумажные бело-красно-зеленые фонари не могли заменить бортовые огни. Еще потеряннее казались мы в сравнении с огромной освещенной массой «Кронштадта» перед нами.
Пассажиры, измученные этим бесконечным днем, устраивались на ночь. В нашей каюте, прижимая Бусю к себе, я начала засыпать. Мама все время наклонялась к Люше и Шуре, изнемогавшим от приступов кашля. Вдруг страшный удар, от которого весь корабль, казалось, встал на дыбы, разбудил всех. В одну минуту все вскочили. Через открытую дверь на верху трапа я увидела море в огнях, обметаемое лучами прожекторов; доносились крики утопающих и резкие приказы.
Как произошло столкновение, никто точно никогда не узнает. Болгарское судно «Борис», водоизмещением около двух тысяч тонн, рискнув на неожиданный маневр, в последнюю минуту встало прямо перед носом «Кронштадта». Как эти хорошо освещенные корабли не увидел друг друга?
Теперь «Борис» тонул. Моряки с «Жаркого» тщетно старались предупредить «Кронштадт», который, дав задний ход, наседал на «Жаркий», продолжавший свой бег вперед... Матросы старались сдержать удар чем могли... В несколько мгновений радиоантенна и рея большой мачты рухнули, шлюпки были раздавлены, рубка помята.
Видела ли я или нет, как шлюпки подбирали тонувших? Позже я узнала, что французский буксир «Coq» принял «SОS». Наша первая ночь в море чуть не стала для нас последней, как и для «Жаркого». Но наши мыканья на этом не кончились.
Погода портилась. На другой день разразилась буря...».

ШТОРМ

«С восходом солнца заметили, что парусная яхта исчезла. Шторм оторвал и истребителей... Но самое страшное ожидало нас впереди. Старый боцман Демиан Логинович Чмель первым заметил, что один из двух буксирных тросов лопнул.
- Выдержит ли второй? - заволновался Бантыш.
- Возможно, что выдержит... Возможно, что не выдержит...
Старый моряк знал, что в море никогда нельзя ни в чем быть уверенным.
Второй трос лопнул! Мы это сразу почувствовали. Невозможно было стоять. Мебель, вещи катались в беспорядочной качке... «Жаркий», без действующих машин, без света, беспомощный, остался один в разбушевавшемся море, в то время как громада «Кронштадта» удалялась в темноте ночи...
Когда он заметит, что мы потеряны? Моряки, стараясь удержаться на скользкой палубе, кричали «Кронштадту» вслед. Старший гардемарин Хович звал на помощь, с трудом удерживая рупор. Ветер уносил их отчаянные крики...
И - о чудо! «Кронштадт» нас заметил!
Он возвращался медленно, грузно, разыскивая в бушующих волнах суденышко - маленький миноносец, освещенный только полудюжиной свечек: трудный маневр в штормовую темную ночь, особенно для транспорта его размеров.
Старому боцману потребовалось много умения и терпения, чтобы снова завести концы. Несмотря на свой возраст - 70 лет, крепко и прямо держась на ногах, исчезая иногда из глаз в пенистых брызгах, он упорно снова и снова заводил буксирные тросы.
К несчастью, буря продолжалась. Четыре раза рвались концы, и каждый раз надо было снова искать тонувший «Жаркий».
«Кронштадт» перевозил 3000 человек, и очень ограниченное количество угля позволяло ему дойти только до Константинополя. Он не мог терять время. Был отдан приказ переправить экипаж, пассажиров и ценные вещи с «Жаркого» на «Кронштадт». Навсегда запомнилась мне эта пересадка.
Малюсенький «Жаркий», пришвартованный к огромному «Кронштадту». Веревочные штормтрапы, болтающиеся над бушующим морем. Казалось, буря все сорвет, все унесет. Женщины и дети с трудом удерживались на качающейся, залитой водой палубе. Надо было подниматься по высокой вертикальной поверхности борта «Кронштадта».
Ясно вижу еще лица и руки людей, которые сверху, низко склонясь через фальшборт, тянулись, чтобы принять детей из рук поднимавших их моряков. Чудо, что никто из ребят не упал в воду! Зато узлы с последними пожитками исчезли в волнах.
Но кто мог о них думать в такой момент? Мы были живы и здоровы на устойчивой палубе «Кронштадта», забыв уже пережитое около мамы, которая прятала в своей меховой муфте маленькую, тихонькую Бусю.
Скоро мы нашли уголок, где пристроиться; часть семьи Кононовичей была на борту «Кронштадта», и они разделили с нами большую койку. Тогда же мы узнали, как они беспокоились о судьбе «Жаркого», следя за ним днем и ночью.
Теперь, когда мы были в безопасности, за ним следил Демиан Логинович Чмель. В то время как все были заняты пересадкой, ему на пятый раз удалось завести концы. Он знал, что на этот раз, в случае если они не выдержат, миноносец будет брошен. Для него теперь оставалось только одно: молиться святому Николаю Угоднику, не покидая своего наблюдательного поста. Он даже, по когда-то данному ему его предком Максимом совету, бросил в море на веревке икону святого покровителя моряков.
Последний трос выдержал!»

КОНСТАНТИНОПОЛЬ

Анастасия Александровна рассказывает:

«Переход через Черное море продлился менее недели, хотя мне казалось, что мы месяцами боролись с бурями. Константинополь - Истанбул - сказочное, яркое, цветистое воспоминание! После бурных ночей Черного моря бухта Мода при входе в Мраморное море представилась неожиданной картиной спокойных глубоких вод, залитых солнцем. Это скопище кораблей всех размеров, от броненосцев до моторных катеров, от больших пассажирских кораблей до барж, было настоящим плавучим городом».

Приказ генерала Врангеля  № 4771:
«Эвакуация из Крыма прошла в образцовом порядке. Ушло 120 судов, вывезено около 150000 человек. Сохранена грозная русская военная сила. От лица службы приношу глубокую благодарность за выдающуюся работу по эвакуации командующему флотом вице-адмиралу Кедрову, генералам Кутепову, Абрамову, Скалону, Стогову, Барбовичу, Драценко и всем чинам доблестного флота и армии, честно выполнявшим работу в тяжелые дни эвакуации».

По сведениям, представленным капитаном I ранга Н. Р. Путаном и опубликованным в «Histoire de la Tunisie», за одну неделю,    с 12 до 18 ноября 1920 года, было  перевезено 145 693 человека, из которых 6628 раненых и  больных, на 138 военных и торговых судах, русских и  иностранных.
За исключением близнеца «Жаркого» эскадренного миноносца «Живого», потерянного в Черном море, обломки которого нашли много лет спустя на дне Черного моря, на севере от входа в Босфор, всего в 50 километрах,   все корабли собрались в бухте Мода...

Анастасия Александровна рассказывает:
«Папа, прибывший в Константинополь раньше нас, снова был на борту «Жаркого», и мы с ним чувствовали себя снова «дома». Буся словно поняла, что ей не надо больше прятаться; Люша и Шура почти перестали кашлять. Мне даже удалось объесться сладкими, на бараньем жире приготовленными турецкими пирожными. Несмотря на то, что на большинстве судов был   поднят желтый карантинный флаг, папа с мамой смогли побывать в городе.
Они вернулись оживленные, почти веселые, и мама рассказывала, смеясь, как папа потерял одну из мягких туфлей, которые выдают посетителям при осмотре Айя-Софии. Он стоял на одной ноге, стараясь до нее дотянуться и не решаясь дотронуться до пола необутой ногой из боязни оскорбить мусульманские обычаи. Они были еще под впечатлением от этого города, который для русских всегда был сказочной Византией, а теперь полностью находился во власти союзников, которые жестоко давали чувствовать свою победу туркам, нашим вчерашним врагам, а сегодня -  нашим сотоварищам по несчастью, которые встречали нас с сочувствием и готовностью помочь...»
…
«Эта стоянка в Константинополе позволила «Жаркому» обрести свой привычный вид. Все пассажиры с него сошли, и папа с экипажем работал над сборкой машин. Нам оставалось только ждать; не нами решалась наша судьба. Но каким тяжким было ожидание для тех, кто на перегруженных кораблях был лишен самого элементарного удобства! Как размещались они на «Владимире», большом пассажирском дальневосточном транспорте, который, будучи рассчитан на 3000 человек, имел на борту 12 000?!»

12 ноября главный комиссар Франции в Константинополе Дефранс дал знать своему правительству, что Лондон предписал адмиралу де Робеку... полную нейтральность. «По словам английского главного комиссара, представительство Его Величества не хочет принять никакую ответственность в этом деле. Что касается судьбы беженцев, он заявил, что вся ответственность ложится на Францию, которая признала правительство Врангеля».
Франция не отказалась от своих обязательств. Переговоры с представителями Балканских стран позволили высадить армию и штатских: вскоре узнали, что добровольцы будут интернированы в Галлиполи, донские казаки - в Чатальдже около Константинополя, кубанцы - на Лемносе. Турция, Сербия, Болгария, Румыния и Греция соглашались принять гражданское население. Оставался  Черноморский флот, который  по прибытию в Константинополь был переименован в Русскую эскадру под командованием вице-адмирала Кедрова.
28 ноября адмирал де Бон сообщал в Париж: «Военный флот, имея на борту приблизительно 6000 офицеров и членов экипажа, не может здесь оставаться. Я прошу разрешения немедленно направить его в Бизерту».  Но, по мнению министра иностранных дел  Франции Жоржа Лейга, «отправка русских в Тунис или же на какую другую часть французской территории сопряжена с непреодолимыми трудностями».
И все же, не найдя другого выхода, 1 декабря Совет министров Франции принял решение направить Русскую эскадру  в тунисский порт Бизерта. Тунисский бей дал на это согласие.

Николай Смирнов рассказывает:

«Долгое время стояла уже русская эскадра на Константинопольском рейде. Суда подкрашивались, приводились в порядок после тяжелой службы гражданской войны и эвакуации. Чистились котлы, перебирались машины, и дух личного состава оправлялся от потрясений последних месяцев. 

Неизвестность понемногу рассеивалась, было уже точно известно, что в Константинополе больше не останемся.  Когда же узнали, что портом назначения является Бизерта в далекой Африке, то все пришли в дикий восторг. Скверное состояние механизмов и котлов, скверная угольная пыль, которой снабдили нас французы – ничто не обескураживало и с большой энергией начали готовиться к походу. Первый дивизион миноносцев уже ушел по назначению под своими машинами, скоро должен был последовать и второй, в котором состоял и наш «Жаркий». 

Даже не жаль было покидать красочную столицу Востока – Царьград, с которым у каждого беженца связано столько воспоминаний. Предчувствие интересного похода волновало всех, только известие, что нас поведут на буксире, вызывало град проклятий. Действительно, я не знаю более обидного положения, когда стройный, красивый миноносец с мощными машинами плетется на буксире у плебея – портового катера. Нам, как самому исправному в дивизионе, дали самый маленький буксир «Голланд». Слабое утешение: разве что он не справится и нам позволят идти самим. 

Длинный караван судов ранним утром тронулся в путь».

Русская эскадра, не принадлежавшая больше никакому государству и находящаяся под покровительством Франции, вышла в море  под конвоем французских кораблей. 
Первый конвой, вышедший из Константинополя в декабре 1920 года с заходом в гавани в Наварине и Аргостоли, находился под начальством Бергасс Пти-Туара, командира французского крейсера «Эдгар Кине» («Edgar Quinet»), и состоял из четырех дивизионов.

Во второй дивизион   входил эсминец  «Жаркий» под командованием старшего лейтенанта Александра  Сергеевича Манштейна.

Корабли  шли с французскими флагами на грот-мачтах, а на корме  каждого корабля  развевался Андреевский флаг.

Николай Смирнов рассказывает:

«Нас конвоирует французский авизо «Bar le Duc» («Бар ле Дюк»). Обидно видеть этот корабль, душа возмущается против права французов конвоировать русские боевые суда…  

Нельзя сказать, чтобы вид кораблей, идущих на буксире, был привлекателен – черепашьим ходом, не более четырех узлов, шли мы по Мраморному морю. Не было ни ветерка, ни зыби – плавно скользили суда по гладкой бирюзово-синей поверхности вод. Пары были подняты, одна из машин в полной исправности, другая заканчивалась сборкой, так что «Жаркий» каждую минуту мог дать ход. 

Отряд идет уже Дарданеллами, местом недавних жарких боев за овладение Константинополем. Берега пролива усеяны многочисленными корпусами разбитых союзнических военных судов, на низких берегах  Галлиполийского  полуострова видны  кладбища павших солдат.

Проходим мимо Галлиполи, на рейде которого стоит много транспортов, среди которых одиноко мелькает силуэт единственного военного судна «Георгия Победоносца». Теперь, через много лет, слово «Галлиполи» известно каждому русскому, тогда же это была только маленькая деревушка, где лишь начали располагаться остатки русской армии. Уныло белели палатки среди открытого, голого поля и резкий ветер продувал продрогших людей. 

Уже после полудня мы обогнали потерпевшего какую-то аварию «Дерзкого», плавно покачивавшегося на якоре. И даже, несмотря на его аварию, позавидовали его праву идти самостоятельно. Со стороны Мраморного моря показались идущие большим ходом подводные лодки, быстро нагонявшие нас. Это была красивая картина – глухо стуча дизелями, стройные корпуса подводных лодок вздымали перед собою горы пены. Приятно было видеть эти новые, аккуратные корабли на фоне Архипелага; Андреевский флаг реял по ветру – как мало это напоминало русский развал. Лодки скрылись вдали».

Старый линейный корабль «Георгий Победоносец» чудом не разбился о скалы Сицилии. Эсминцы  «Жаркий» и «Звонкий» чуть не потонули и, поскольку машины отказывались служить, моряки пытались идти под парусами.

И произошла трагедия: сопровождающий русские корабли французский авизо «Бар ле Дюк» погиб в ночь с 14 на 15 декабря 1920 года у мыса Доро.

«Как не затонул «Жаркий» в эту страшную ночь?! – спрашивает Анастасия Александровна. – Идя на буксире у «Голланда», у которого самого машина была не в порядке, он вдруг лег на левый борт, и один из буксирных тросов оказался у эсминца  под кормой. Огромные волны, прокатываясь по палубе, сносили все, что было возможно: бочки с нефтью, вспомогательную динамо-машину, сорвали прожектор с мостика. Пожар бушевал в кают-компании. «Голланд» не двигался с места.
И в эти безысходные минуты... зловещий, срываемый бурей, пришел призыв о помощи:
«SOS»; «SOS»…
 И ничего больше...
Это были последние позывные французского авизо «Бар ле Дюк». Он ударился о скалы и раскололся. На помощь пришли русский миноносец «Звонкий» и английский миноносец. Они спасли семьдесят французских моряков. Другие, в том числе и три русских морских офицера, погибли...

Николай Смирнов рассказывает об этих событиях:

«Ветер усиливается, дует порывами, по гладкой поверхности Эгейского моря бегает рябь. Скоро появились барашки, море стало беспокойным, маленькие крутые валы сердито разбиваются о борт «Жаркого». Начинается шторм, под напором ветра трудно устоять на ногах. Буксир натягивается и ежеминутно грозит лопнуть. Кренометр показывает размахи в 78^о. «Голланд» едва справляется с волной. Средь мрака и ужаса я принимаю SOS «Бар ле Дюка», налетевшего на камни. Сердце сжимается над участью несчастных моряков разбитого судна.  

Почти одновременно у нас лопается буксир и штуртросы. Размах качки резко усиливается, волны нередко перекатываются через миноносец. На юте старший офицер с группой матросов, стуча зубилами, яростно работают над исправлением повреждения. Благодарим Бога за предусмотрительность командира (старшего лейтенанта Александра Сергеевича Манштейна. Прим.публ.) – пары у нас подняты. Через несколько минут, исправив штуртросы, мы получаем возможность дать ход и, пройдя еще некоторое время среди разъяренной стихии, находим прибежище в тихой бухте острова Эвбеи. Укрытая со всех сторон горами, на склонах одной из них видны развалины древнего храма – она закрыта от ветров. Только изредка полоски ряби пробегают по бухте. А там, вдали – море кипит и клокочет. Скоро присоединился к нам и «Голланд». 

Переждав бурю в тиши, мы привелись в порядок, выяснили, что шторм причинил нам достаточно бед. Унесло бидон с машинным маслом, погнуло стойки, поломало стеньгу. Еще долго гудели электромоторы помп, выкачивая из трюмов воду. Когда на горизонте значительно утихшего уже моря показались остальные суда нашего отряда, мы могли их только пожалеть».  

БИЗЕРТА

Анастасия Александровна вспоминает:
«Рано утром 23 декабря 1920 года «Великий князь Константин» вошел в бизертский порт. Обогнув волнорез, поврежденный немецкой миной, он шел теперь вдоль канала...
Мы стояли на палубе и смотрели на маленький, чистенький, живописный и спокойный город, европейской части которого было только 25 лет...
«Константин» отдал якорь у противоположной стороны канала, у южного берега, который казался малонаселенным. Никто из беженцев не понимал, почему французы выбрали для стоянки именно это место. Только много позже я узнаю с удивлением, что французское правительство, соглашаясь принять русский флот в Бизерте, рекомендовало адмиралтейству принять меры предосторожности...
Адмирал Дарье (Darrieus), морской префект в Бизерте, сообщал в Париж 25 декабря: «Русский флот стал на якорь у южного берега узкой части канала и в бухте Каруба. За ним наблюдают катера и патрули на суше. Дредноут «France» проверяет узкую зону канала и централизует сведения».
Он добавлял: «Я видел адмирала Кедрова... По его словам, он никогда не слышал о предложении Врангеля отдать флот в залог Франции». Префект одновременно объяснял, что невозможно оценить корабли, пока они находятся у русских. Адмирал Кедров принял меры, чтобы помешать вмешательству французских техников, объяснив сразу же, что в его распоряжении находятся «русские квалифицированные инженеры»...
Но если русское командование было в курсе обсуждаемых вопросов, то большинство моряков ничего, кроме смутных слухов, о них не знало, и те, кто оставались на кораблях до 1925 года в надежде спасти их для России, прожили эти годы замкнутой жизнью вне окружающего их мира».
…
«Наш «Константин» пришел  в Бизерту одним из первых, и мы с радостью приветствовали появление каждого нового корабля. Праздником показался всем день, когда за волнорезом появились огромные башни «Алексеева»:  на его борту  в Бизерту прибыл Севастопольский Морской корпус».
Особенно торжественно был отмечен приход «Генерала Корнилова»: адмирал Кедров со своим штабом стоял на мостике своего крейсера и приветствовал каждое русское судно, уже стоявшее в бизертском порту.
К 29 декабря все суда, покинувшие Константинополь с первым конвоем, были в Бизерте, все... кроме эсминца «Жаркого».

Приключения экипажа «Жаркого

Николай Смирнов  рассказывает:

«О радость! Принял радио о разрешении идти самостоятельно и отряд вышел в море: «Жаркий», ему в кильватер «Голланд». Шли мы на одной машине, против ожидания очень хорошо – до 12 узлов. Море почти совсем утихло, яркое солнце слепило глаза. Почти бесшумно скользил миноносец по тёмно-синему морю, на горизонте выделялись фиолетовые силуэты бесчисленных островов архипелага. Недалеко от Пирея у нас засорилась сетка питательной донки, пришлось застопорить машину. «Голланд» злорадно предложил взять на буксир. Поток густых ругательств повис в воздухе, нахальный буксир услали довольно далеко. Через несколько минут снова запыхтела машина и «Голланд» под градом насмешек стал быстро отставать. Пришлось сбавить ход. Море совершенно успокоилось, стало похожим на громадный котел расплавленного серебра.   

Встретили американский пароход, команда высыпала на палубу, дивясь на давно не виданный в этих водах Андреевский флаг. Около полудня появился на горизонте «Georgios Averoff», производивший учебную стрельбу. Прошли мимо Афин и Пирея, не останавливаясь. С каким-то странным чувством смотрел я на развалины Акрополя, окруженные кучей белых домиков, с которыми у меня связано столько воспоминаний. К вечеру мы пришли к Коринфскому каналу, ожидая очереди ввода в него. 

Наутро мы вошли в узкую щель канала. Он был настолько узок, что можно было спокойно спрыгнуть с палубы на берег. Шли двухузловым ходом, что вызывало яростную ругань в машине. Редко мне приходилось видеть более красивую картину – отвесные скалы подымались ввысь, далеко наверху синела узкая полоска неба, на фоне которого ясно выделялся железнодорожный мост – мачты самых больших судов не задевают его. 

О, культура! Отвесные скалы расписаны объявлениями: мелькает мыло, ликеры и тому подобные завоевания современной цивилизации. Не обошлось и без комичного недоразумения. Наш боцман, старый морской волк, превыше всего ставит благо родного корабля. Чужие бросательные концы, кранцы, уключины – все исчезало у нас в подшкиперской. Его зоркий глаз заметил плывущий в канале кранец. Несколько распоряжений – и кранец тащат крюком на палубу. И – горькое разочарование: это не кранец, а буек для обозначения фарватера. Боцман был очень сконфужен. 

Наконец вышли из канала и присоединились к стоящему на рейде нашему отряду с «Алмазом» во главе. Была отправлена на берег – в городок Коринф партия за халвой и хлебом. Со стоящего на рейде французского конвоира заметили это нарушение правил и русский сигнальщик-гардемарин, прикомандированный в распоряжение французов, просемафорил нам выговор, чем вызвал необузданную ярость командира. Еще полчаса слышались ругательства, от которых не поздоровилось бы целой Франции, да в придачу и гардемаринам. Скоро снова застучал шпиль, и мы пошли далее, имея портом назначения Аргостоли на Кефалонии. Позади нас в кильватер, вздымая на восьмиузловом ходу горы пены, плелся «Голланд» - получалось впечатление, что он мчится, как миноносец. 

Шли Патрасским заливом. Дул легкий ветерок, вздымающий легкую рябь. На покрытом облаками небе иногда открывался просвет и тогда лучи солнца скользили по свинцовой воде, окрашивая ее в темно-голубой цвет, по красивым скалистым берегам залива – ежеминутно меняя панораму. Нас быстро обгонял красавец – английский истребитель. Просвистели захождение, команды замерли смирно, и через короткое время его белый силуэт скрылся вдали. 

Приближались к Патрасу, второму по величине городу в Греции, живописно расположенному на склоне горы. Красивая бухта манит к заходу. Командир, невзирая на строгое запрещение французов заходить в какой-либо порт, решительно направляется к волнолому. С «Голланда» панически семафорят, напоминая запрещение. Но командир решил, что у нас донки не в порядке и настоятельно требуют ремонта. До вечера мы простояли в Патрасе, над донками конечно работать не пришлось. За все время стоянки нас окружали тучи шлюпок, и любопытные греки просили разрешения осмотреть миноносец, им почему-то не разрешили. Свободную от вахт команду отпустили на берег, греки не препятствовали. «Голланд» скромно бросил якорь вне гавани. 

К вечеру вышли из Патраса, провожаемые маханием платочков толпы, собравшейся на волноломе. Начинало свежеть. Было уже совсем темно, когда мы подходили к Кефалонии. Принял SOS «Черномора», выскочившего на камни. Так как мы шли недалеко от него, то застопорили машины и кидали лот. Осторожно идя самым малым ходом, мы поздней ночью пришли в Аргостольскую бухту, залитую морем огней нашей эскадры. Наутро принялись за сборку второй машины. Все время стоянки в Аргостоли прошло в работе – под строгим оком адмирала нечего было и думать словчить на берег. Одну попытку сделали, но кончилась она печально – выговором. Вскоре пришел «Кронштадт», мы стали ему на бакштов, продолжали ремонт и одновременно принимали уголь. Наконец, после недели страданий все было готово, и в присутствии флагманского механика мы пошли на пробу. Лихо срезав нос «Edgar Quintet» ’у, мы, имея пары в двух котлах, дали 18 узлов. Проба сошла блестяще, машины работали спокойно и без стука, пар легко держался в котлах. После пробы нас навестил адмирал Машуков, благодарил командира и команду. 

Эскадра стала готовиться к походу, «Кронштадт» уже ушел. Адмирал разрешил нам идти совершенно самостоятельно, помня удачный поход из Константинополя и хорошее состояние механизмов. За день до выхода «Корнилов» дал нам пресную воду в цистерны, мы подкрашивались и чистились. Поздним вечером «Жаркий» покинул Аргостоли. 

Нам не повезло. Не успели скрыться вдали огни Аргостоли, как ветер начал крепчать. Через час уже яростно выл в снастях, крен становился все больше, пары начали падать. К утру пришлось изменить курс и направиться к итальянским берегам. Шторм не утихал. Громадная волна била в нос миноносцу, разбивалась о рубку и кипящим белым потоком бежала по палубе. Нос медленно подымался ввысь, обнажая красную подводную часть, тогда корма погружалась в пучину, из которой, подобно островкам, выглядывали орудие и минный аппарат. Иногда волна с шумом и грохотом била в радиорубку, где я нес вахту. Сорвался с места крепленый болтами умформер, едва удалось его принайтовить. Винты вылезали из воды и, вращаясь с бешеной скоростью, сотрясали корпус. «Жаркий» прокладывал себе путь среди разъяренной стихии, давая едва 7-8 узлов. Только когда показались итальянские берега, волна стала утихать, и мы смогли прибавить ходу. 

Но нас постигло новое несчастье: оказалось, что «Корнилов» дал солоноватую воду, и начались вскипания во всех котлах. Пришлось застопорить машину, нас беспомощно понесло ветром и волнами. Уже начали подумывать о постановке паруса из подвесных коек, чтобы воспользоваться попутным ветром и добраться до берега, где можно было бы достать пресной воды».  

В своем рапорте от 30 декабря 1920 года капитан I ранга Бергасс дю Пти Туар (Bergass dy Petit Thouars), командир «Эдгара Кине», написал:

«Жаркий» запоздал. Кедров считает возможным и даже вероятным неподчинение командира... молодого, увлекающегося офицера, который прекрасно мог зайти в Грецию или в Катаро».
Но  «Жаркий» не мог дать о себе знать, так как все радиоприборы были «выведены из строя».  Беру в кавычки, а почему – вы узнаете из рассказа Николая Смирнова.  «Жаркий» покинул Аргостоли только через четыре дня: вторая машина была собрана экипажем, и он мог двинуться в путь своим ходом.
Анастасия Александровна рассказывала:

«Мой отец не может быть обвиненным в неподчинении: сложившиеся обстоятельства заставили его войти в Котрон и на Мальту. Конечно, он мог этого избежать, покинув Аргостоли на буксире. Сделал ли он все возможное, чтобы «Кронштадту» удалось взять его на буксир? Он всегда утверждал, что все попытки оказались тщетными, что буря срывала буксирные тросы, унося миноносец в глубину бухты с опасностью для него быть разбитым на скалах. Но, рассказывая про эту неудачу, заставившую «Кронштадт» уйти одному, он прибавлял: «Путь добрый!», и глаза его весело блестели».

Николай Смирнов  рассказывает, как было на самом деле:

«О радость! Принял радио о разрешении идти самостоятельно и отряд вышел в море: «Жаркий», ему в кильватер «Голланд». Шли мы на одной машине, против ожидания очень хорошо – до 12 узлов. Море почти совсем утихло, яркое солнце слепило глаза. Почти бесшумно скользил миноносец по тёмно-синему морю, на горизонте выделялись фиолетовые силуэты бесчисленных островов архипелага. Недалеко от Пирея у нас засорилась сетка питательной донки, пришлось застопорить машину. «Голланд» злорадно предложил взять на буксир. Поток густых ругательств повис в воздухе, нахальный буксир услали довольно далеко. Через несколько минут снова запыхтела машина и «Голланд» под градом насмешек стал быстро отставать. Пришлось сбавить ход. Море совершенно успокоилось, стало похожим на громадный котел расплавленного серебра.   

Встретили американский пароход, команда высыпала на палубу, дивясь на давно не виданный в этих водах Андреевский флаг. Около полудня появился на горизонте «Georgios Averoff», производивший учебную стрельбу. Прошли мимо Афин и Пирея, не останавливаясь. С каким-то странным чувством смотрел я на развалины Акрополя, окруженные кучей белых домиков, с которыми у меня связано столько воспоминаний. К вечеру мы пришли к Коринфскому каналу, ожидая очереди ввода в него. 

Наутро мы вошли в узкую щель канала. Он был настолько узок, что можно было спокойно спрыгнуть с палубы на берег. Шли двухузловым ходом, что вызывало яростную ругань в машине. Редко мне приходилось видеть более красивую картину – отвесные скалы подымались ввысь, далеко наверху синела узкая полоска неба, на фоне которого ясно выделялся железнодорожный мост – мачты самых больших судов не задевают его. 

О, культура! Отвесные скалы расписаны объявлениями: мелькает мыло, ликеры и тому подобные завоевания современной цивилизации. Не обошлось и без комичного недоразумения. Наш боцман, старый морской волк, превыше всего ставит благо родного корабля. Чужие бросательные концы, кранцы, уключины – все исчезало у нас в подшкиперской. Его зоркий глаз заметил плывущий в канале кранец. Несколько распоряжений – и кранец тащат крюком на палубу. И – горькое разочарование: это не кранец, а буек для обозначения фарватера. Боцман был очень сконфужен. 

Наконец вышли из канала и присоединились к стоящему на рейде нашему отряду с «Алмазом» во главе. Была отправлена на берег – в городок Коринф партия за халвой и хлебом. Со стоящего на рейде французского конвоира заметили это нарушение правил и русский сигнальщик-гардемарин, прикомандированный в распоряжение французов, просемафорил нам выговор, чем вызвал необузданную ярость командира. Еще полчаса слышались ругательства, от которых не поздоровилось бы целой Франции, да в придачу и гардемаринам. Скоро снова застучал шпиль, и мы пошли далее, имея портом назначения Аргостоли на Кефалонии. Позади нас в кильватер, вздымая на восьмиузловом ходу горы пены, плелся «Голланд» - получалось впечатление, что он мчится, как миноносец. 

Шли Патрасским заливом. Дул легкий ветерок, вздымающий легкую рябь. На покрытом облаками небе иногда открывался просвет и тогда лучи солнца скользили по свинцовой воде, окрашивая ее в темно-голубой цвет, по красивым скалистым берегам залива – ежеминутно меняя панораму. Нас быстро обгонял красавец – английский истребитель. Просвистели захождение, команды замерли смирно, и через короткое время его белый силуэт скрылся вдали. 

Приближались к Патрасу, второму по величине городу в Греции, живописно расположенному на склоне горы. Красивая бухта манит к заходу. Командир, невзирая на строгое запрещение французов заходить в какой-либо порт, решительно направляется к волнолому. С «Голланда» панически семафорят, напоминая запрещение. Но командир решил, что у нас донки не в порядке и настоятельно требуют ремонта. До вечера мы простояли в Патрасе, над донками конечно работать не пришлось. За все время стоянки нас окружали тучи шлюпок, и любопытные греки просили разрешения осмотреть миноносец, им почему-то не разрешили. Свободную от вахт команду отпустили на берег, греки не препятствовали. «Голланд» скромно бросил якорь вне гавани. 

К вечеру вышли из Патраса, провожаемые маханием платочков толпы, собравшейся на волноломе. Начинало свежеть. Было уже совсем темно, когда мы подходили к Кефалонии. Принял SOS «Черномора», выскочившего на камни. Так как мы шли недалеко от него, то застопорили машины и кидали лот. Осторожно идя самым малым ходом, мы поздней ночью пришли в Аргостольскую бухту, залитую морем огней нашей эскадры. Наутро принялись за сборку второй машины. Все время стоянки в Аргостоли прошло в работе – под строгим оком адмирала нечего было и думать словчить на берег. Одну попытку сделали, но кончилась она печально – выговором. Вскоре пришел «Кронштадт», мы стали ему на бакштов, продолжали ремонт и одновременно принимали уголь. Наконец, после недели страданий все было готово, и в присутствии флагманского механика мы пошли на пробу. Лихо срезав нос «Edgar Quintet» ’у, мы, имея пары в двух котлах, дали 18 узлов. Проба сошла блестяще, машины работали спокойно и без стука, пар легко держался в котлах. После пробы нас навестил адмирал Машуков, благодарил командира и команду. 

Эскадра стала готовиться к походу, «Кронштадт» уже ушел. Адмирал разрешил нам идти совершенно самостоятельно, помня удачный поход из Константинополя и хорошее состояние механизмов. За день до выхода «Корнилов» дал нам пресную воду в цистерны, мы подкрашивались и чистились. Поздним вечером «Жаркий» покинул Аргостоли. 

Нам не повезло. Не успели скрыться вдали огни Аргостоли, как ветер начал крепчать. Через час уже яростно выл в снастях, крен становился все больше, пары начали падать. К утру пришлось изменить курс и направиться к итальянским берегам. Шторм не утихал. Громадная волна била в нос миноносцу, разбивалась о рубку и кипящим белым потоком бежала по палубе. Нос медленно подымался ввысь, обнажая красную подводную часть, тогда корма погружалась в пучину, из которой, подобно островкам, выглядывали орудие и минный аппарат. Иногда волна с шумом и грохотом била в радиорубку, где я нес вахту. Сорвался с места крепленый болтами умформер, едва удалось его принайтовить. Винты вылезали из воды и, вращаясь с бешеной скоростью, сотрясали корпус. «Жаркий» прокладывал себе путь среди разъяренной стихии, давая едва 7-8 узлов. Только когда показались итальянские берега, волна стала утихать, и мы смогли прибавить ходу. 

Но нас постигло новое несчастье: оказалось, что «Корнилов» дал солоноватую воду, и начались вскипания во всех котлах. Пришлось застопорить машину, нас беспомощно понесло ветром и волнами. Уже начали подумывать о постановке паруса из подвесных коек, чтобы воспользоваться попутным ветром и добраться до берега, где можно было бы достать пресной воды.  

Как   «Жаркий» пришел в Бизерту?

Предоставим сначала слово Анастасии Александровне:

«Бравый Демиан Логинович Чмель, назначенный на «Константин», так как не хватало опытных моряков, переживал с нами отсутствие «Жаркого». Каждое утро, с восходом солнца, он уже был на палубе и обозревал горизонт. Он и увидел его первым!
2 января 1921 года, в 6 часов утра, мы проснулись от стука в каюту:
- Зоя Николаевна, Зоя Николаевна, «Жаркий» пришел!
В утреннем тумане, на гладкой воде рейда, маленький миноносец - наконец на якоре - спал... спал в настоящем смысле слова. Никого не было видно на палубе. Ничего на нем не двигалось. Люди проспали еще долго, и мы поняли почему, слушая их рассказы о последнем переходе».
…Когда моряки «Жаркого»  выходили из Аргостоли, море было спокойное и целый день стояла хорошая погода, но к вечеру у берегов Калабрии их настиг шторм. Новые повреждения заставили искать убежище в какой-нибудь пустынной бухточке, избегая портов, которые могли быть в руках итальянских революционеров. К счастью, им пришел на помощь миноносец  итальянского флота под зелено-бело-красным флагом и дотащил их до Котрон.
Командир «Л'Инсидиозо» (L’Insidioso), который знал подвиги русских моряков  в Мессине, пострадавшей от  землетрясения, уничтожившего город, пригласил русских офицеров на обед. Узнав, что эти последние колебались за неимением приличного платья, он заявил, не без юмора, что приглашает не шинели, а товарищей в беде. Этот братский вечер вокруг гостеприимного стола, где вермут имел вкус времен давно прошедших, где воспоминания о глубокой древности, о Пифагоре и его законах отодвинули на миг тяжелую действительность, остался светлым пятном в трудном путешествии...

…Перенесемся в декабрь 1908 года. Мессина, город в Сицилии. Русские моряки  первыми приходят на помощь жителям этого города, пострадавшему от страшного землетрясения. Выпуску гардемаринов Морского корпуса, которые, невзирая на опасности, - землю продолжали содрогать подземные толчки,- спасали живых из-под развалин домов, было присвоено императором России Николаем II наименование Мессинского. Среди русских героев был молодой гардемарин Александр  Манштейн.

…В конце декабря 1920 года «Жаркий» шел в Бизерту. Вопрос нехватки горючего снова возник, когда «Жаркий» не встретился с «Кронштадтом» у берегов Сицилии, где он должен был загрузиться углем. Оставалось только одно: идти на Мальту, несмотря на запрет проникать в английские воды.
Избегая лоцмана, которому нечем было заплатить, «Жаркий» вошел в Ла Валлетту и стал на якорь посреди порта. Реакция портовых властей не заставила себя долго ждать. Английский офицер появился через пять минут. Он был любезен, но тверд: английский адмирал, будучи очень занятым, освобождал русского командира от протокольного визита и просил не спускать никого на берег.
- Замечательный народ, эти англичане! Умеют говорить самые большие грубости с безупречной вежливостью! - охарактеризовал командир Манштейн этот инцидент.
Но как быть с углем? Вопрос разрешился на следующее утро. Помощник начальника английского штаба, офицер, прослуживший все время войны на русском фронте, награжденный орденами Владимира и Станислава, дружески представился своим русским соратникам. Он предложил лично от себя обратиться к французскому консулу, который с полного согласия Парижа снабдил миноносец углем.
«Жаркий» покидал Ла Валлетту 1 января, в праздничный день нового, 1921 года, и вслед ему долетали на на разных языках, в том числе и на русском, пожелания новогоднего счастья, и несколько букетиков фиалок, брошенных с мальтийских гондол, плыли за его кормой.
Еще несколько  мучительных часов борьбы экипажа..,. и спасенный эсминец бросит якорь на рейде Бизерты.

А теперь слово Николаю Смирнову:

«Через некоторое время вдали открылся сигнальный пост, не прошло и получаса, как из-за мыса выбежал итальянский истребитель, на полном ходу направляясь к нам. Скоро можно было разобрать его имя: «Insidioso». Надо сказать, что он необычайно быстро и чисто подал нам буксир, еще на ходу спустив четверку. Он нас прибуксировал в Карону, небольшой военный порт. Уже вечерело и на ночь «Жаркий» бросил якорь на внешнем рейде. 

С рассветом взошедшее солнце окрасило пурпуровыми отблесками небольшой городок. Буря утихла и сотни рыбачьих судов вышли на промысел. Город просыпался от сна, потянулись хозяйки на рынок, развешивалось через улицы белье. Подняли пары и ходом около 12 узлов пошли во внутреннюю бухту – командир бил на впечатление и хотел лихо пришвартоваться, как в былые дни в Севастополе. Но, подходя полным задним к стенке, не рассчитал дистанции и винты запутались в якорном канате бешено закачавшейся рыбачьей шхуны. Посыпались проклятия, вздымались кулаки и весь этот рев покрывал мощный бас боцмана. Несчастье случилось – надо было что-либо предпринять. 

Вызвали водолаза, но он запросил за свою работу две тонны нефти, пришлось послать его к черту. Оставались собственные средства. И вот покупается несколько бутылок коньяку для ныряльщиков и в декабре месяце голые люди, под гогот собравшейся на стенке толпы, прыгают в мутную воду. Отвергнутый водолаз угрюмо следит за работой, по мере удачного ее хода его лицо становится все мрачнее. Из воды вылезали посиневшие задыхающиеся люди, закутывались в шубы, выпивали стаканчик коньяку и через некоторое время снова кидались в воду. Фут за футом распутывался канат и, через много часов упорной работы, торжествующий кочегар Аулов, получил, как окончательно распутавший канат, премию – бутылку коньяку. Зрители ему устроили овацию – действительно выдающийся ныряльщик. 

Во все время этих работ чистились котлы, перебирались донки. Команду повахтенно отпускали на берег на гулянку. Отношение итальянцев было хорошее, власти не придирались, а население даже приглашало к себе и угощало макаронами. К сожалению, нас постоянно смешивали с большевиками, и корреспондент местной газетки был очень удивлен, увидев в кают-компании портрет Государя.  Неся вахту в радиорубке, я принял настойчивые вызовы Адмирала с «Алексеева». Только успел запустить мотор для ответа, как в рубку прибежал командир (Александр Сергеевич Манштейн. Прим.публ.)

Произошел следующий диалог: 

- Остановите немедленно станцию! 

- Есть! Разрешите доложить, нас вызывает Адмирал. 

- Вы не можете дать ответа, у вас испорчена станция. 

- Никак нет, она в порядке. 

- А я вам говорю, что испорчена! – и несколько тише:  

- На мою ответственность. 

- Точно так, испорчена! 

Оказывается, что командир боялся нагоняя за долгую стоянку в Кароне и симулировал порчу станции. Действительно, потом в Бизерте он выручил меня от гнева начальства. 

После четырехдневной стоянки в Италии мы вечером вышли в море. Угля оставалось мало, так как в Кароне сожгли половину наших запасов; командир надеялся пополнить уголь на Мальте. Море было совершенно спокойно, днем проходили Этну. Громадная гора со снежной шапкой на небосклоне, из кратера вился легкий дымок. Прибавили ходу, чтобы до захода солнца прийти на Мальту. Громче завыли ветрогонки, зашипел пар в машине, «Жаркий» бежал 17-18 узлов, оставляя за собой пенящуюся полосу, исчезающую вдали. 

В наступающих сумерках открылось море огней – то была Валетта. Издали доносился гул молотов, завывание сирен, стук машин пробегающих катеров. Бросили якорь на внешнем рейде и начали чистку и драйку корабля. Не хотели перед англичанами ударить лицом в грязь. Только успели привести в порядок, как подошел моторный катер – визит английского офицера. В первый раз к нам отнеслись как к равным, корректно и по-джентльменски. За время знакомства с французами мы от этого отвыкли.  

Утром перешли во внутреннюю гавань и стали на бочку рядом с дредноутом «Ajax». Прибыли баржи с грузчиками, Которые в мгновение ока маленькими корзинками наполнили угольные ямы лучшим «кардифом». Кочегары были в восторге – такого угля они никогда еще не видели.  

1-е января 1921 года мы встречали на Мальте. В двенадцать ночи завыли сирены всей празднично иллюминированной эскадры. Утром был подъем флага с церемонией – незабываемо величественная и красивая картина. Четко звенели на чистом морозном воздухе рожки, сопровождаемые оркестрами на дредноутах. Под эту мелодию, мелодию войны, медленно ползли ввысь громадные полотнища флагов. Недвижимо застыли на своих местах команды. Грозными силуэтами выделяются дредноуты, застывшие на зеркальной глади бухты, окруженной расположенными на отвесных скалах старинными бастионами. Вообще Мальта – гнездо английского могущества на Средиземном море, поражает своею грандиозностью. 

Уже ночью того же дня «Жаркий» шел к Бизерте – его последний поход. Пары легко держались в котлах, в топках которых горел кардиф; ход потому был велик – не ниже 16 узлов. Открылись плоские песчаные берега с фиолетовыми горами на горизонте. Изредка встречались группы белоснежных домиков. Уже показалась вдали Бизерта…»

На этом закончилась Одиссея эсминца «Жаркий», но не   история членов его экипажа…

Добавим, что второй конвой  Русской эскадры состоял  из двух дивизионов  миноносцев. Покинув Константинополь в январе 1921 года,  русские моряки  встретили циклон в Эгейском море. Разбросанные бурей корабли дошли до Бизерты через много дней. Последние два эсминца пришли  17 февраля 1921  года. 

ЭПИЛОГ С БЛАГОДАРНОСТЬЮ...

«Что все корабли дошли до места назначения, кажется чудом! Чудом, которым мы обязаны нашим морякам и деятельной помощи французского флота!» - напишет в своей книге Анастасия Александровна, вспоминая, как  десятки лет спустя ученики-курсанты Морского училища имени Фрунзе, в плавании на  корабле «Перекоп»   под красным флагом, слушали на рейде в Бизерте ее воспоминания о тех далеких временах...».
 И не только они!
В декабре 2010 года со мной случилось  несколько чудесных событий. 3 декабря я был в Санкт-Петербурге, куда приехал на конференцию «Судьба Русской эскадры в Бизерте. 90 лет спустя», приехал из далекой Бизерты, от Храма Александра Невского.  И вот стою около Александро-Невской Лавры и снимаю на камеру прекрасный, в белом зимнем одеянии Невский проспект. Ко мне подходит мужчина, спрашивает, не знаю ли я, где здесь конференция про Эскадру...
Мы познакомились, представились, он оказался... моим соседом по Подмосковью, из Троицка, а я – из Красной Пахры!    И я сразу дарю  ему копию своего фильма «АНАСТАСИЯ»...
А он мне говорит, что у него есть потрясающие документы...
14 декабря  2010 года Алексей Попов   прислал на мой E-mail дневник...   унтер-офицера, радиста с эсминца «Жаркий»!

И  с дневником пришло еще письмо....
«Уважаемый Николай!
Вам пишет Марина Попова-Смирнова, старшая дочь  радиотелеграфиста эсминца "Жаркий" Николая Александровича Смирнова. С большим интересом посмотрели всей семьей Ваш фильм "Анастасия". Очень хорошая работа, и спасибо Вам большое!
Дочери Анастасии Александровны - почти наши с сестрой ровесницы. Интересно было бы с ними  встретиться.
В записках папы не так много о Бизерте. Есть интересная,  на мой взгляд, глава "Гонки" (в приложении стр. 193, 204, 205 -  из нее) о матросских парусных гонках шлюпок эскадры  Бизерта - Сиди-Абдалла и обратно, в которых шлюпка "Жаркого", ведомая моим отцом, заняла второе  место (из сорока).  Отец привил мне любовь к морю и парусу. В 17 лет я выиграла  первенство Советского Союза среди девушек.
В записках больше о времени, предшествовавшем исходу  из Крыма, о службе на "Жарком" еще в Севастополе, о переходе Севастополь - Константинополь. Волнения в городе на Пасху 1919-го после бунта на французском корабле "Mirabeau". Буря во время  перехода через Черное море, столкновение с "Борисом" и  гибель последнего.
В 1993 г. отец написал короткое «Послесловие к Запискам». В приложении - последняя страница из него. Прилагаю также фотографию отца того времени (1919) и фото эсминца "Жаркий" в Севастополе.
Всего доброго

 Марина»

И я читаю, как молодой радиотелеграфист Николай Смирнов  описывает конец одиссеи эсминца «Жаркий».
Бизерта, день, 2 января 1921 года... Сохраняю  его текст, написанный от руки,  без изменений:
«Подошелъ лоцманскiй катерокъ. Дъло чуть не кончилось трагедiей – круковой съ катера упалъ въ воду, съ большимъ трудомъ его выловили передъ самыми винтами.
Идем каналомъ, соединяющимъ море с бизертскимъ озеромъ, могущимъ вмъстить цълый флотъ. Въ немъ видънелъсъ мачтъ русской эскадры. По берегамъ канала стоятъ толпы арабовъ въ бълыхъ бурнусахъ и рукоплещутъ. Такъ встръчали всъ русскiе корабли».

Вот продолжение его    рассказа:

«Бросаем якорь недалеко от «Алмаза». В последний раз загремел якорный канат, в последний раз якорь поднял фонтан брызг, флаг медленно пополз с гафеля. 

Мелькнули в памяти былые дни, когда, окруженный всплесками пены, разрывами неприятельских снарядов, мчался «Жаркий» на врага, Андреевский флаг веял на гафеле. Теперь он пришел на кладбище. Все мертво. Не шипит пар в котлах, не клокочет вода за кормой. «Жаркий» умер, но верю – придет час, и он воскреснет!»
Приведу еще одно свидетельство о вечере 2  января 1921 года….

Рассказывает Дмитрий Новик,  другой член  экипажа «Жаркий», в своей книге «Нищие рыцари», изданной в Париже в 1928 году:
«Александр Манштейн стоял перед офицерами и матросами, выстроенными на палубе «Жаркого». 
- Господа, плавание закончено. Если победа не увенчала наших усилий, наши души по крайней мере спокойны. Мы все исполнили   долг по отношению к Родине. Эскадренный миноносец «Жаркий», мы   возвратили тебе честь! Ты искупил единственную ошибку, которую  ты совершил.
Волнение, которое сжимало его горло, передалось и другим. Все знали, что «Жаркий» был первым кораблем Черноморской эскадры, который восстал  в начале революции против адмирала Колчака, бывшего тогда Главнокомандующим Императорского флота.
И Манштейн добавил:
- Завтра все будет по-другому, господа. Мы рассеемся во всех уголках мира. Но где бы мы ни были, всегда давайте помнить, что мы  - Русские. Если надо, будем нищими,   но все равно останемся Русскими, до последнего вздоха. Поклянемся, что во всех  испытаниях, которые нас ожидают,  быть Русскими!  И держаться также стойко, как наши отцы в  славном Прошлом.
За бортом «Жаркого» простирался залитый солнцем пейзаж   французской Африки. Для моряков начиналась новая жизнь вдали от Родины, потерянной надолго и, может,  навсегда».
История Русской эскадры. Будет ли продолжение?

28 декабря 2010 года   я получаю неожиданно еще одно письмо:
«Здравствуйте, Николай,
Меня зовут Андрей, я из Санкт-Петербурга, мы с Вами не знакомы, только сегодня узнал, что вышел Ваш фильм «Анастасия».  К сожалению, нашел его отрывки только на сайте YOUTUBE. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы смогли мне скинуть ссылку, где можно его скачать, потому как ни как не могу найти его полную версию в Интернете.
Мне очень хотелось, чтобы этот фильм был у меня, в связи с тем, что  мне приходилось встречаться с Анастасией Александровной в 1999 году, мы заходили в Бизерту на паруснике «Седов», на тот момент я был курсантом 5-го курса ВВМУ им. Фрунзе, ныне Санкт-Петербургский Военно-Морской Институт. Анастасия Александровна, конечно посещала наш «пароход», и лично у меня осталось неизгладимое впечатление от этой встречи, я был поражен мужественностью и любовью к родине этой женщины! Она много нам рассказывала о русской эскадре, о себе, что поддерживает здоровый образ жизни, что на тот момент еще делает заплывы в море...
Так же мы посещали церкви в Бизерте и в Тунисе, были на русском кладбище в Бизерте. Хотя «Седов» был гражданским судном и мы по воли случая имели статус не военно-морских курсантов, а гражданских, тем не менее на нём было организовано поднятие Андреевского флага. Все мы курсанты, а нас было около 25-30 человек были одеты в военную, парадную форму, так же с нами были два офицера из нашего преподавательского состава и непосредственно с участием Анастасии Александровны флаг был поднят. Мне тогда показалось, а может и нет, что для Анастасии Александровны этот момент, когда она сама поднимает Андреевский флаг, был очень важен! Этот флаг был освящен в церкви Бизерты, мы привезли его в собой в Петербург, так же освятили его в Никольском соборе, сейчас он хранится в музее нашего ВМИ».
С уважением Андрей Зуйков»
...
Так сближаются люди, так встречаются  и переплетаются судьбы... И есть всегда Кто-то, к Кому мы тянемся всей душой.

Таким человеком была Анастасия Александровна Манштейн-Ширинская!
Она сохранила и  память  о  Русской  Эскадре в Бизерте, и русские православные храмы в Тунисе.

Она сохранила Андреевский флаг эсминца «Жаркий». Теперь этот флаг мы можем увидеть в Казанском соборе Санкт-Петербурга.

Владимир Путин прислал ей свою книгу с дарственной надписью: «Анастасии Александровне Манштейн-Ширинской в благодарность и на добрую память. 23.12.2000».

Благодарные тунисцы назвали одну из площадей Бизерты ее именем.

Каждый год  ее друзья собираются  в Бизерте, в Храме Александра Невского, построенного в тридцатые годы моряками как памятник кораблям Русской эскадры.  В комитете по его возведению активную роль сыграл старший лейтенант Александр Манштейн.

Иконостас Храма -  с линкора «Георгий Победоносец».  На стене храма – мраморная доска с названиями кораблей.   Золотыми буквами написано на ней название эсмонца  «Жаркий».
Наша   русская православная община  встречается, чтобы вспомнить  Анастасию Александровну, ее отца, Александра Сергеевича, Михаила Андреевича Беренса, последнего командующего Русской эскадры, радиста Николая Александровича и  других русских моряков,  о которых мы  всегда будем говорить с благодарностью – БЫЛИ!

За прошедшие годы в Бизерте создан Дом-Музей  памяти Русской эскадры при поддержке Посольства России в Тунисской Республике  и  благодаря усилиям Эльвиры Владимировны Гудовой.

Батюшка Димитрий Нецветаев совершает богослужения в Храме Александра Невского в Бизерте и в Храме Воскресения Христова в Тунисе.

Многогранна деятельность в России   и Тунисе Фонда имени Анастасии Александровны Манштейн-Ширинской и клуба «Жаркий».

Общественные российские и тунисские организации в Тунисе и  Бизерте   заботятся о могилах русских моряков.
В Севастополе  и Санк-Петербурге  хранят память о Русской эскадре…

Сегодня, 2 февраля  2021 года, когда российские соотечественники  вспоминают моряков  и офицеров Русской эскадры и  цитируют бережно сохраненные книги и документы, приведу выдержку из приказа командующего Русской эскадры  в Бизерте,  контр-адмирала Михаила Андреевича Беренса: 

 «Стараться всячески сохранять национальное русское достояние для его законного владельца».

Его слова звучат для нас, современников,  как приказ и сегодня.
Снова открываю  книгу Анастасии Александровны:
«Прошло время, когда после острого горя потери близких, с которым так трудно смириться, снова оживают их лица в «тихом пристанище духовного спокойствия».
Кто знает? Может, когда-нибудь перед Образом Спасителя при тихом свете лампады кто-нибудь подумает обо мне? Так передается память. Может быть, даже полюбит он дорогие мне слова Жуковского:
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской - их нет.
Но с благодарностию – были».
Напомню, что эти  слова  поэт Жуковский написал двести лет назад, 16 февраля 1821 года...

В этом мире все переплетено и это не случайно.

"Приходит момент, – сказала однажды Анастасия Александровна, – когда ты понимаешь, что должна сделать честное свидетельство о том, что видела и знаешь... Это, наверное, называется чувством долга? Я вот написала книгу... "Бизерта. Последняя стоянка" – это семейная хроника, хроника послереволюционной России, а главное, рассказ о трагической судьбе Русского Флота, который нашел причал у берегов Туниса, и судьбах тех людей, которые пытались его спасти".
В 2005 году за воспоминания, вышедшие в серии "Редкая книга" , Анастасии Александровне была вручена специальная награда Всероссийской литературной премии "Александр Невский" , которая называется "За труды и Отечество".

И будут новые книги и новые фильмы о ней и Эскадре.

Россия помнит!

ЭПИЛОГ С ВОЗВРАЩЕНИЕМ ЭСКАДРЫ В СЕВАСТОПОЛЬ

2 января …. года. Стоявшие  в севастопольской бухте  военные корабли  под флагами России    погрузились в ночную тишину. Анатолий Дейнеко, вахтенный начальник одного из них, крейсера "Москва", поднялся на мостик. Наползал густой предрассветный туман. Офицер вошел в рубку, сел на диванчик, раскрыл книгу «Бизерта. Последняя стоянка» Анастасии Ширинской-Манштейн и продолжил чтение эпопеи эсминца «Жаркий».  Но усталость после трудового дня взяла верх ... Пальцы разжались, книга опустилась на стол.
Лейтенант задремал…
Вдруг он вздрогнул. По севастопольскому рейду явственно прокатился гул орудийного  выстрела.
Лейтенант выбежал на мостик. Что за дьявол?! Бухты не узнать... В глубине силуэты кораблей, вспышки залповых огней. Офицер схватился за бинокль. С противоположной стороны, с моря, прямо на него выплывала из тумана колонна кораблей. На мачтах развеваются Андреевские флаги! Вот отчетливо обозначился головной корабль. Лейтенант узнал его по фотографиям из книги: эсминец «Жаркий»! На мостике -  командир корабля Манштейн. Машет рукой.
- Караул и музыканты наверх! - успела только мелькнуть мысль. Эсминец медленно прошел вглубь бухты, следуя к месту своей стоянки.
Из мглы выплыл новый корабль –  «Беспокойный», За ним -  эсминцы «Капитан Сакен», «Дерзкий», «Гневный», «Поспешный», «Пылкий», «Цериго», «Звонкий», «Зоркий». Появились огромный «Кронштадт», линейный корабль «Георгий Победоносец», крейсер «Алмаз»,  канонерские лодки «Грозный» и «Страж», подводные лодки «Тюлень» , «A.G. 22», «Буревестник», «Утка», на которой застывшая фигура Нестора Монастырева, летописца Русской эскадры......
Из тумана выдвинулись огромные грозные  башни главного калибра «Алексеева». На его борту  стояли молодые гардемарины: в Севастополь возвращался Морской корпус.
Приблизился «Генерал Корнилов»: адмиралы Кедров и Беренс с другими морскими офицерами стояли на мостике   крейсера и отдавали честь  родным берегам...
Зазвучали аккорды «Славься»...
Дрогнул древний колокол Херсонеса, загудели колокола Владимирского собора. Раздался перезвон севастопольских, санкт-петербургских, московских, киевских, минских  и других православных  соборов и церквей. Люди, радуясь и приветствуя друг друга, устремились к набережной Севастополя...
Родина получила весть о возвращении Русской эскадры из Бизерты...
И вдруг -  новая колонна!    Знакомые до боли силуэты линкоров "Севастополь", "Новороссийск", крейсеров "Дзержинский", "Михаил Кутузов", "Нахимов", "Красный Кавказ", "Красный Крым", "Куйбышев", "Керчь", "Слава", "Фрунзе"...
Развеваются советские военно-морские флаги...
Торжественный благовест…
Колонны  кораблей проходят одна за другой, словно видения истории России,  и исчезают в густеющем тумане Севастопольской бухты...
Настойчивый, пронизывающий,  металлический звон одного из колоколов разбудил вахтенного начальника. Он пришел в себя и прислушался. Судовой колокол отбивал шесть часов утра. Лейтенант вышел на мостик.
Та же  Графская пристань,  залитая светом, над которой развевается Андреевский флаг    рядом  с  флагом Советского Военно-Морского флота. В утренней дымке белые силуэты старых фортов, помнящих отгремевшие  войны,  строгие линии военных кораблей России и  просыпающийся к новому дню Севастополь, город Русской Славы...

Город, в котором есть Храм памяти о   моряках  Русской эскадры и площадь имени Анастасии Александровны Манштейн-Ширинской. И на мраморной доске высечены слова Александра Манштейна:

" Где бы мы ни были, всегда давайте помнить, что мы - Русские. Если надо, будем нищими, но все равно останемся Русскими, до последнего вздоха. Поклянемся, что во всех испытаниях, которые нас ожидают, быть Русскими! И держаться также стойко, как наши отцы в славном Прошлом."
"ПОТОМСТВУ В ПРИМЕР!"

Николай Сологубовский,

2 февраля 2021 года

Бизерта – Севастополь– Санкт-Петербург – Москва – Париж – Бизерта

 

Приложение

В московские книжные магазины поступила новая книга о судьбе моряков и кораблей Русской Эскадры, которая пришла из Крыма  в  тунисский порт Бизерта в 1920-1921 гг.  

«Николай Смирнов. Недавняя быль. Петербург - Севастополь - Бизерта - Рига. 1918-1923». 

Воспоминания участника легендарного перехода Черноморского флота из Севастополя в Бизерту (Тунис) в 1920-1921 гг. после поражения Белой армии в Крыму.

Автор, Николай Александрович  Смирнов, 1902 года рождения, служил в 1919-1923 гг. радиотелеграфистом на эсминце "Жаркий" под командованием старшего лейтенанта Александра Сергеевича  Манштейна . Рассказы повествуют о нелегком пути к отцу из послереволюционного Петрограда в Севастополь, о жизни в семье отца - военного инженера, об эпизодах Гражданской войны, о гибели отца, о службе на "Жарком" еще в Севастополе, о переходе  кораблей Черноморского   флота  из Севастополя   в Константинополь и затем в Бизерту,  о жизни  русских моряков в Тунисе..

Книга выпущена Издательством "Индрик", 2020 год.

Вы можете заказать книгу Н.А.Смирнова  с доставкой:

falanster1917@yandex.ru