ИРА! ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО! Книга
Страница первая
Преображенский И.А.
IRA! CA IRA!
Ира! Все будет хорошо!
Из дневника Сергея Алексеевича
Издательство ХХХХХХХХХХ
Москва
Страница вторая
Издательство ХХХХХХХХХХ
ББК хххххххххххххх
хххххххххххх
Преображенский И.А.
IRA! CA IRA!
ИРА! ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!
М.: Издательство ХХХХХХХХХХХХХХ, 2006 – ххххх с.
ISBN ххххххххххххххххххххххх
ISBN хххххххххххххххх
© Сологубовский И.Н. 2006
Страница третья
Valenudo est bonum optimum!
Здоровье – высшее благо!
От публикатора
Дневник Сергея Алексеевича мне передал Никита, его сын. Наши семьи знакомы давно, и волею судеб я стал свидетелем трагедии, обрушившейся на Ирину Владимировну, его жену, и самого Сергея Алексеевича.
Вот что мне сказал Никита в конце нашей встречи:
– Разбирая бумаги отца, я нашел его дневник 1999-2000 годов. Есть личные записи и в компьютере. Я не хотел сначала никому говорить о нем. Все это, записанное день за днем, очень личное… Но теперь, когда прошло столько лет, я подумал, что если отец сделал эти записи, то он хотел что-то сказать… очень важное… всем нам…И если вы, его близкий друг, сочтете, что дневник стоит опубликовать, то пусть так и будет…
С этими словами он протянул мне дневник, дискетки и семейную фотографию с надписью, сделанной почерком Сергея Алексеевича:
Любите друг друга!
Берегите друг друга!
И все будет хорошо!
CA IRA!
Одиннадцать месяцев Сергей Алексеевич, его семья и врачи боролись, пытаясь спасти Ирину Владимировну. Все это время он делает записи в компьютере и в дневнике, ведет разговор с самим собой, пытаясь понять, что случилось с его любимой и что происходит с семьей, обществом, страной…
С разрешения Никиты я решил опубликовать часть этого дневника, изменив некоторые имена и фамилии. Мной добавлено несколько примечаний, а также то, что я нашел в Интернете, набрав для поиска слова «кома» и «стволовые клетки»…
Страница четвертая
Из дневника Сергея Алексеевича
НИ ДНЯ БЕЗ СТРОЧКИ[1]
25 апреля 1999 года. Хаммамет[2]. Почему-то мне захотелось вести дневник. Может, потому, что время уходит, время моей жизни, и мне кажется, что я так и не успею сделать что-то очень важное в этом мире…
Говорят, что каждый человек – это ненаписанная книга. И если я уйду, неожиданно и негаданно, как все уходят, то со мной уйдет то, что я мог бы сказать и написать.
Говорят, что мысль о смерти вероломна: захваченные ею, мы забываем жить. Но я очень хочу жить!
И я весь в раздумьях: зачем писать? И для кого?
Кончается век. Кончается столетие. Кончается тысячелетие. Столько событий в Поднебесной! И, может, наступило время высказаться. Каждому из нас. Откровенно. Подвести итог. Оценить пройденный путь. И попробовать вступить в новый век, в новое тысячелетие новым человеком.
Так для чего ты живешь?
Мне кажется, что человек рожден для того, чтобы делать добрые дела и помогать своим ближним.
Мне кажется, что есть в этом мире близкий мне человек, который прочитает эти страницы в трудную минуту, когда я не смогу к нему прийти, потому что буду очень далеко – и на сердце ему станет легче и светлее…
Я хочу протянуть ему руку…
И еще мне кажется, что Свобода, Равенство и Братство – это кредо честного человека. И за них стоит побороться!
Одним словом, ни дня без строчки!
Ca ira!
И еще. Я бы хотел, чтобы вы, мой друг, представили себе место и время, когда появились первые строчки этого дневника. Будто вы случайно включили телевизор, вы не знаете, на какой программе вы включили, потому что просто захотелось что-то посмотреть, и вы видите белый коттедж на берегу моря, спрятанный в тени зеленых раскидистых пальм, и вы догадываетесь, что действие происходит где-то далеко, в неизвестной южной стране. Камера панорамирует по маленькой комнате: скромная мебель, по полу разбросаны какие-то бумаги, в углу стол и на нем компьютер. Открыта дверь на террасу и доносится шум моря. За компьютером сидит мужчина, неопределенных лет, к зрителям он повернут спиной. Мужчина стучит по клавиатуре. Текст, который он печатает, воспроизводится бегущей строчкой внизу экрана. На экране вы видите надпись «Год 1999, последний год столетия». Экран превращается в два экрана, которые воспроизводят одновременно: экран слева – события последних десяти лет в России, экран справа – жизнь нашего героя, тоже за последние десять лет.
И, конечно, звук, должен быть звук, еще один, не только шум моря... Да, женский голос…за кадром…
Женщина читает вслух свои письма и стихи. О Любви…
А мужчина печатает свои письма. О Работе…
Женский голос:
Если мужчина и женщина проходят по улицам,
которые только им и видны,
По окраинным улицам, впадающим в сумерки,
в бриз, в океан тишины,
С древним или современным пейзажем,
больше похожим на музыку, чем на пейзаж…
Если там, где ступают они,
вырастают деревья,
И засохший асфальт начинает сверкать
как витраж…
Если при виде мужчины и женщины
Кварталу горластому не до речей,
Замирают дети у дома
И падают на мостовую связки ключей,
И одышки становятся вздохами…
– то все это не от того ль,
Что любовь настолько редка,
Что увидеть ее –
Словно почувствовать сладкую боль?
Обмереть, задохнуться, загрустить,
не поверив глазам,
Словно услышать наречье,
на котором когда-то разговаривал сам,
От которого что-то такое осталось
на кончике языка –
Что-то на шепот похожее, на шепоток,
шорох замерзшего шепотка[3].
Мужчина печатает:
«Я знаю, зачем я здесь, в Тунисе. Я работаю и зарабатываю. Это спасение. Наше спасение!
И еще…, как бы сказать и никого не обидеть... Нет, это не в твой адрес… не в твой…
Когда один человек просит у другого чего-то материального, он не должна забывать, что это материальное зарабатывается в поте лица своего и поэтому надо уважать его труд. Пусть даже он… лакей. Пусть даже он, призовем на помощь лаконичность и образную яркость Володи Маяковского, в баре б… подает ананасную воду!
Но это труд, его труд, который дает возможность жить и помогать другим. И в нашей тяжелой жизни будем ценить труд честный, труд скромный, но достойный. Ты не представляешь, как я был потрясен, когда тогда, в девяносто третьем, ты мне сказала о том, что перешиваешь чужое пальто. Мне стало стыдно, стыдно за себя, горько за всех нас, грустно за нашу жизнь, когда люди, далеко не глупые, образованные, по-своему талантливые, вынуждены зарабатывать себе на кусок хлеба, соглашаясь на любую работу…, или перешивать старые платья.
Об этом тяжело писать, но я хочу, чтобы ты знала, как мне порой тяжело видеть хама или истеричку, которых я должен обслужить с улыбкой и все сделать для того, чтобы они отдохнули так, как они хотят....
А что ты ожидал, спрашиваю я себе? Что все будут умными и интеллигентными, что для них будет интересно слушать твои легенды о Прекрасной Царице Элиссе и Мужественном Герое Ганнибале[4], для которого Любовь Женщины выше всего на свете?
– Извольте подать ананасную воду!
Это тоже мой труд. И иногда кажется, что нет сил больше. Нет! Не могу больше!
Но утром снова встаешь и говоришь себе: надо работать, надо зарабатывать эти… как их там, баксы…
Вот такое длинное отступление. Зачем я это написал? Почему меня это так мучает?
Неужели я до сих пор так и не понял, как несправедлив этот мир и что нам не от кого ждать помощи?
Нет, этот мир таков, каким мы сами его создаем. Мы – это ты сам, твои родные и близкие, друзья и товарищи.
Так что все в наших руках!
Поэтому тысячу раз прав Булат Окуджава: «Возьмемся за руки, друзья!»
25 мая. Ира, привет![5]
Туристы прилетели, улетели, да еще дон Педро свалился на меня. И прочее, прочее... А в голове все твое письмо. И голова раскалывается... Все шло нормально, а теперь опять проблемы. Так, начнем с главного. По твоему письму я понял, что ты больше не можешь работать. Туризм – это очень тяжелая работа. Это нервы. Это потеря здоровья. А тебе необходимо лечиться. Но я прошу тебя проработать этот сезон в Москве. Последний туристический сезон для нашего агентства.
Ясно, что Наше Дело пора закрывать. Рано или поздно. Наши дети нам на помощь не придут. У них свои планы и свои судьбы. Как бы это ни было печально для нашего агентства, которое мы с таким трудом создали, но это факт. Главная проблема: тебе нет замены. В любом деле нужен локомотив. Ты все могла делать, ты все тянула в Москве, а без тебя – никто не сможет. Поэтому после твоего ухода офис в Москве закрывается. И все ложится на меня. Далее – медленное сокращение работы, распродажа всего, закрытие Нашего Дела и в Москве, и в Тунисе. И непредсказуемые последствия всего этого.
Есть и другой вариант: ты продолжаешь работать еще один сезон, вопрос о будущем мы решаем спокойно, продуманно: готовим надежную замену тебе в Москве, а мне в Тунисе. И зарабатываем деньги на старость. И уходим на отдых. Твой С.
26 мая. Ира прислала ответ:
«Хорошо, я буду держаться. Как бы ни было мне трудно. Твоя Ира»
1 июля. «Ни дня без строчки...» Эту фразу я снова вспомнил на бизертинском кладбище, где рядом с фамильными склепами итальянцев и могилами французов увидел надгробия с русскими фамилиями.
Тунис. Бизерта. Последнее пристанище Русской Черноморской Эскадры. Мы медленно шли по кладбищу, на мою руку опиралась Анастасия Александровна[6]. Она показывала могилы с разбитыми мраморными плитами, могилы без надписей, могилы, знакомые только ей, и рассказывала о судьбах русских морских офицеров и матросов. Судьбах людей, которые сохранились в ее памяти…
И грустное предчувствие кольнуло меня в сердце…
А что останется от меня? Ира, моя верная подруга. Мои дети. А что знают они обо мне? Какие-то обрывочные сведения. Нет, конечно, я им дорог, но ведь и мой покойный отец мне дорог, я его вспоминаю часто, он приходит ко мне во снах, но что я знаю о нем? Генерал Советской Армии, коммунист, он прожил такую богатую событиями жизнь, он столько интересного, героического и печального, рассказывал о Революции, о Великой Отечественной, он мог написать такую захватывающую книгу... Но время ушло, он не успел написать, он замолчал, молчат его товарищи и друзья, а говорят другие, и лгут они без зазрения совести. И о Революции, и о Красной Армии, и о Советском Союзе...
Анастасия Александровна грустно размышляет: «Мы никогда ничего больше не узнаем. Те, кто мог бы ответить, давно уже в могилах. Русские лежат в чужой земле, во Франции, в Тунисе, в Сербии, в Бразилии...»
И запомнилась мне еще одна ее фраза, сказанная перед руинами Карфагена: «Надо уметь видеть и слышать то, что может казаться простой грудой камней».
Много работы с туристами. Но пытаюсь читать, «читать много, но немногое», как сказал Апулей. Пусть урывками, но читаю о древнем Карфагене, о берберах и славянах, и ищу совпадения. Да, да, совпадения, связи, потому что уверен, что даже древний мир был одним огромным сообщающим сосудом, что люди в том древнем мире были тесно связаны между собой. Так что же сказать о нашем современном мире? Только одно: мы все братья и сестры!
И моя мечта: закончить книгу об истории Туниса и написать книгу размышлений об истории России. Я собираю материалы и вношу свои ценные находки в компьютер. И еще одна идея: сколько русских погибло здесь, в Северной Африке, в годы Второй мировой войны, сражаясь с нацистами! Неужели их боевые подвиги останутся неизвестными?!
4 сентября. Вернулся в Хаммамет… Я снова и снова буду возвращаться в лето 1999 года! Какое было трудное лето! Но об этом потом....
Был три дня в Москве, отметил с семьей день рождения. Я не мог не прилететь к Ире, Никите, Татьяне, Анне, Свете и Илье[7]. Я должен был их увидеть, поддержать в трудные времена…
С Ирой обговорил все вопросы. Она в грустном состоянии, все очень трудно, и она просто устала. Это физическая усталость от душевных невзгод, постоянного напряжения и ожидания плохого. Конкуренты используют самые подлые приемы, не гнушаясь прямым шантажом и анонимными доносами.
Но мы вместе! И это главное!
За три дня в Москве я выполнил самый минимум своей программы. Куча досье и проблем, которые нужно было решить, чтобы продолжать работать и жить. И ни одного просвета, ни одной свободной минуты…
5 сентября.Хаммамет. Утром проснулся – тихо и спокойно, и вдали все также шумит Большое Голубое. Так наши предки называли Средиземное море.
13 сентября. Черный понедельник, траур в России… В этот печальный день, после взрыва на Каширке, мы снова услышали друг друга. Я получил по Интернету грустное сообщение от Иры и сразу позвонил ей.
Ее голос был тихий и усталый.
– Ты в курсе?
– Да.
– Ты видишь, что происходит, как мы живем?
– Да.
– Сегодня я перевезла бабусю с дачи, но как жить теперь в Москве?!
– Я получил твое сообщение, вижу, что много отказов…
– Люди теперь всего боятся. Куда ехать, когда такое творится? А как твои туристы?
– Все нормально, погода хорошая, отдыхают. Береги себя, Ирочка. Всего хорошего.
– Пока.
Бабушка живет на Каширке, около метро Коломенская. Что делать? До взорванного жилого дома – километров пять…
И снова в ИНТЕРНЕТе я искал новости из России. Среди того, что я нашел, меня потрясла фотография руин восьмиэтажного дома, в котором еще вчера жили москвичи, жили своими заботами и радостями, своими планами и мечтами, а теперь из этих руин извлекают трупы.
Последние цифры, опубликованные сегодня: 56 погибших, в том числе шесть детей.
Фотография появится завтра в «Московском комсомольце». И люди увидят эту фотографию и прочитают то, что написал Александр Морозов…
....Александр Морозов. Он совсем недавно отдыхал у меня вместе с Катей Деевой, тоже журналисткой «МК»… Вот что пишет Александр.
«МК», 14.09.99. «Вкус войны»:
«Вчера в Москве в 5 часов утра прогремел очередной взрыв. По адресу: Каширское шоссе, дом 6, корпус 3, была полностью разрушена жилая восьмиэтажка.
В этом доме было прописано, по разным данным, от 123 до 150 человек. Перед подписанием номера из-под завалов было извлечено 33 трупа. Поиски оставшихся в живых продолжались...
Вчера мне – впервые в своей жизни – было страшно заходить в метро. Взрыв, вырвавший из объятий воскресного сна, казался отзвуком детской хлопушки. Но от Варшавского шоссе до Каширки, где от заложенной мины рухнул дом, лишь несколько километров страха. Страха, уже охватившего Москву...
И еще пишет та же газета 14.09.99: «ПО КОМ ЗВЕНЯТ СТЕКЛА В МОСКОВСКИХ ОКНАХ?»
«Два исконных русских вопроса снова терзают душу: «КТО ВИНОВАТ?» и «ЧТО ДЕЛАТЬ?». Ответ на первый вопрос ищут, как принято выражаться, компетентные органы. А что делать – каждый москвич решает по-своему. Одни спешно вывозят детей на дачи, другие тщательно обшаривают подвалы и чердаки своих многоэтажек в поисках подозрительных предметов, третьи, положась на русское авось, полночи ворочаются со снотворным, моля Всевышнего: «Только б не мой дом!.."»
Покаемся: мы долго не замечали, что в нашей стране идет война. Чечня, Дагестан – это где-то там, далеко. Там, далеко, рыдали женщины над телами убитых детей, гибли наши же, российские мальчики...»
И «МК» задает вопрос: «О чем заставили вас задуматься взрывы в Москве?»
Вот мой ответ, русского человека из далекой Африки:
Те, кто держит власть в России, знают, кто организовал взрывы.
Те, кто отвечает за безопасность граждан России, знают тоже.
Что делать? Выгнать из Москвы всех, кто похож на кавказца? А кто мне докажет, что это не русский Ваня заложил взрывчатку, и что не русский Володя, получив деньги, не привел взрыватель в действие?
Есть террористы. У них нет ни национальности, ни корней, ни души. Это подонки, которые терактами зарабатывают себе большие бабки.
Есть организаторы-професссионалы, которым тоже платят большие деньги.
Есть вдохновители террористов. Те, кто дает приказ о теракте. У них тоже нет национальности, а есть огромные деньги. И честолюбивые планы. Всемирного масштаба.
И у всех у них нет ни Бога, ни совести. И жизнь человеческая для них ничего не стоит.
Главное для них – деньги. Сворованные, награбленные у русского, у чеченца, у еврея, у араба...
Итак, терроризм – это то, что постоянно порождается и будет порождаться бешеными деньгами. Кровавыми деньгами!
Отнимите деньги у организаторов и покровителей и террористы станут послушными овечками или одинокими волками, которых останется только отловить и уничтожить. Потому что человек, поднявший руку на другого человека, – это зверь. И с ним только одно обращение – как с жестоким зверем.
Продолжаю искать в ИНТЕРНЕТе. Вот еще одна статья, и еще, и вот другие публикации… И в них прямо говорится о том, чьи деньги являются первопричиной взрывов в Москве. Будь прокляты эти баксы!
18 сентября. Утром светило солнышко, день обещался быть хорошим. Проводы туристов, встреча новых туристов. Отели в Хаммамете, отели в Суссе. Размещение, информация обо всем. Обратно ехал один поздно вечером и засыпал за рулем. Я больше всего боюсь заснуть за рулем. Однажды это уже было… и меня спас случай…
28 сентября. Ради здоровья и отдыха других. Моих туристов. И ради них я сделаю все. Этим и живу.
Снова вторник, снова отлет туристов и прилет новых. Стоит отличная погода. Над всем Тунисом прекрасное голубое море. Да, небо как глубокое море. Что же еще надо для отдыха и хорошего настроения?
А в России плохо. И мне плохо. Очень плохо!
10 ноября. Снова аэропорт, снова прощание. Теплые слова благодарности, прощальные слова туристов: «Мы вернемся, мы обязательно вернемся в Тунис!»
Прилетели новые туристы. Последняя группа. Привезли гостинцы от Ирочки. Черный хлеб, водку и селедку – традиционный набор для русского за рубежом. И новые видеофильмы, и записи современных песен. И новые книги! Вот это настоящее богатство! У меня постепенно создается такая библиотека! Филиал Ленинки в Хаммамете! Шутка ли сказать, я уже четырнадцать лет работаю в Тунисе!
А в ноябре погода в Хаммамете стоит такая хорошая, настоящее теплое московское лето, море ласковое, под солнцем загорать – одно удовольствие. И крутимся мы с Алексеем[8], чтобы туристам было комфортно и интересно. Завтра – моя очередная автобусная экскурсия в столицу. И мой рассказ пойдет о царице Элиссе и полководце Ганнибале, о жестокости Рима и стойкости защитников Карфагена, о судьбе Русской эскадры и русских, не по своей воле оказавшихся далеко от Родины, в Африке.
А ты, оказавшийся на чужбине по своей воле? Что о тебе скажут? Что расскажут?
12 ноября. Из головы не выходит Чечня. Все это очень дурно пахнет. Нас, русских, православных, хотят стравить-столкнуть с арабами, мусульманами. «Свободная» пресса и «независимое» телевидение Запада рисуют нас извергами, убийцами мирных жителей Чечни. Так и звучит в сообщениях и комментариях один подлый рефрен: бойтесь русских, они жестокие, они убивают чеченцев только потому, что эти люди хотят жить свободно и хотят верить в Аллаха. И ни слова о террористах, о поставках американского оружия, о долларовых инъекциях в «борцов за свободу и независимость».
Опять Западу нужен образ врага, и этим врагом опять стала Россия. Пока она не будет расчленена на тысячу Чечней, «защитники демократии» не успокоятся!
Из головы не выходит Чечня… С кем же воюет наша армия? Сколько же там террористов, что целая армия не может с ними справиться? Странная война. Не понимаю, для чего бомбить целую деревню, если в ней несколько террористов? Для чего бомбить город, если лагерь террористов в нескольких километрах от него? Кто вооружил террористов, как не русские генералы? Кто подпитал их долларами, как не московские толстосумы и западные покровители?
Война – это всегда кровь невинных людей. Бомбы и ракеты не разбирают, на чьи головы они падают. На головы местных боевиков или наемников, натасканных зверствовать, мучать, убивать, или на головы мирных жителей, стариков, детей, матерей…
И гибнут граждане России!
Бомбы и ракеты сеют ужас и страдания, они несут отравленные семена ненависти и мести, и всходы на этом чеченском поле будут ужасными. А ведь это поле – это тоже Россия!
Великая и добрая Россия! Обратись же со словом к братьям и сестрам своим в Чечне! Найди убедительные слова, которые успокоят людей и покажут им истинных виновников трагедии, виновников и среди чеченских лидеров, и среди русских политиков.
Протяни чеченцам руку примирения!
Соверши добрые дела и останови эту кровавую бойню на своей земле!
Ведь слезы даже одного ребенка вызывают невыносимую боль, и не стоят ни гроша уверения политиканов и боевые рапорты генералов, когда страдает хоть один ребенок и мучается хоть одна женщина.
Подумай о будущем своем, Великая и Неделимая Русь! Ведь ты снова стала жертвой спровоцированной извне (опять извне!) войны. Гражданской войны!
13 ноября. Перефразируя фразу Юлия Цезаря – «Мне уже 16 лет, а еще ничего не сделано для бессмертия!» – могу сказать: «Мне уже под 55, и уже поздно что-то делать для бессмертия». И, конечно, стоит добавить: «Не умеешь жить – так сумей хоть посмеяться над своей жизнью».
14 ноября. «Я не умею жить вне любви. Я всегда говорил, действовал, писал, только движимый любовью». Я подписываюсь под этими прекрасными словами Сент-Экзюпери.
Никогда ничего не поздно! Это я понял неожиданно для себя утром. Было прекрасное, тихое, теплое ноябрьское утро, каким начинается день только в Хаммамете. И захотелось мне написать книгу...
Судьба одной женщины. Судьба одного мужчины. Долгожданная встреча, невольным свидетелем которой я стал. «Тайны человеческой жизни велики, а любовь – самая недоступная из этих тайн». Кажется, именно так сказал Тургенев.
1 декабря. А природа – она все чувствует. Над Хаммаметом разразилась страшная гроза. Гром не стихал, и крупные градины бомбили нашу грешную землю... Я стоял потрясенный и вконец вымокший, потому что пытался спасти машину от градин, а природа неистовствовала и грозилась снести все: и этот дом, и этого человечка, такого маленького, прижавшегося к стене... А человечек молился и говорил, что он больше не будет проказничать и будет очень послушным заинькой...
Гроза прошла и принесла очищение и покой... И пожелание, чтобы мы все были добрее и лучше......
18 декабря. Весь день работал как проклятый. Каждый из нас живет, потому что надеется. Надеется, что выкрутится из этих проклятых проблем, которые сваливаются на нашу голову. Надеется на лучшее. Надеется на будущее.
19 декабря. Как все fragile в человеке! Как хрупко его сердце! «Надолго ли хватит?» – поет Окуджава в моей машине.
Вчера решил проверить себя: сделал
Нет, ничего я не заработал, смог только свести концы с концами, есть только долги, и каждое утро я снова и снова встаю и спрашиваю себя: что я заработаю сегодня?
Я устал, устал как собака, но выхода из туннеля не вижу. И поэтому только работа и работа, и пусть меня простят все, если я не пишу и не звоню, если меня хватает вечером только на то, чтобы свалиться на кровать и забыться.
Один! И на чужбине! Сам выбрал такую судьбу. Выбор был? Был. Мог остаться в России? Мог! Поэтому не жалею ни о чем. Я увидел весь свет. И судьба мне подарила такие встречи, что каждая из них – сама по себе подарок на всю жизнь.
Я благодарен и тебе тоже. Ты слышишь меня? Ты понимаешь, что я обращаюсь к тебе? И что все сказанное мной тогда, наедине с тобой – это правда? И тайну нашу я унесу с собой…
Finis Vitae, sed non Amoris![9]
21 декабря. Ностальгия… Говорят, что это русская болезнь. Я постоянно вспоминаю Москву, родных и близких. Я их вижу. Вот Батя и Мама. А вот ко мне идет брат Леша. Меня приветствуют боевые друзья Бати. Москва и Харьков. Родная Украина и родная Россия.
Я часто вспоминаю моих московских друзей…
И все время думаю о моей семье, которая вдали от меня.
Жалею ли я, что так сложилась жизнь? И я снова и снова перебираю-перематываю эпизоды своей жизни – и ничего не стираю…
Ира, Иришка, Ирка – друг мой, любовь моя! Какая радость – родился сын Никита. Это потрясающее! И Танечка, доченька моя, появилась на свет! Какой праздник!
Шестидесятые годы, оттепель, все бурлит, все стремится к переменам – школа, одиннадцатый класс, киностудия ЛЮКС, детище моего друга Вани, наш фильм «Определенность», в котором мы размышляли о том, что делать и как жить, комсомольская путевка на БАМ, доброволец-рабочий, Московский Университет, Институт восточных языков, целина и первая трудовая медаль…
1970 год – лейтенант алжирских военно-воздушных сил. 1973 год – Агентство печати Новости. 1976 год – журналист в Гвинее. Это только начало жизни! Все впереди! Мы с Ирочкой молоды и полны сил! Мы любим нашу великую страну, Советский Союз, и готовы все сделать для ее процветания и могущества!
1985 год – Тунис, информцентр АПН, работаем с Ирочкой с полной отдачей, вместе переживаем и мечтаем о переменах к лучшему в нашей стране. И вдруг видим, что все рушится: и Советский Союз, и идеалы... Новые люди приходят к власти и требуют моего отречения от того, что мне дорого и свято. Издеваясь и подсмеиваясь, они склоняют к прямому предательству.
«Что вы там отстаивали? Что защищали? А теперь по-другому писать надо! Другие времена! Другие ценности! Кончилась эпоха строительства коммунизма! Кончилось ваше время! Теперь новый лозунг: нынешнее поколение будет жить при капитализме! И под новыми господами! Что, не понятно, на кого теперь будете горбиться?»
Я до сих пор вижу этого насмехающегося надо мной функционера. Из тех, на кого приклеился ярлык «новых русских». Нет в них ничего ни нового, ни русского. Хамы и одно у них на уме – как бы сколотить побольше долларов!
Русские не делятся на «старых» и «новых», а на честных и подлых!
Что делать? В декабре 1990 года я прощаюсь с Ирочкой и с детьми и покидаю Россию. Говорю: вернусь, как истинный славянин: или со щитом, или на щите! Моя новая профессия – предприниматель. Создаю первую оффшорную тунисско-русскую компанию UNIVERSAL MARKET COMPANY. Я ее управляющий. Розовые мечты и пустые надежды, работа от зари до зари и финансовые потери по собственной неопытности. И жадность партнеров, которая приводит компанию к краху…
Деньги, деньги! Будь они прокляты!
И все равно думаешь и думаешь только о них, и вся энергия уходит на то, как заработать эти проклятые зеленые, как поддержать материально Иру и детей. И как их заработать честно! Потому что были такие предложения, такие хитрые схемы и махинации, что…
Был ли я прав, отказавшись?
Потому что если не заработаешь, то..... И такое было. Все было. Спал на досках, один болгарский друг меня приютил в столице, и день за днем были только хлеб, чай и сгущенка. Все, больше ничего! Ох, эти роковые мои ошибки, мои просчеты, моя доверчивость... И предательство партнера-адвоката, которому верил, и этот адвокат, «человек закона» затаскал меня по тунисским судам и погубил нашу фирму. И хотелось выть, кричать и хотелось в петлю, но внутри меня сидел какой-то железный человек, и он говорил: «Держись, держись, ты должен выстоять!»
И я прошел свои круги Ада...
Да, русский человек, это как Ванька-Встанька, его бьют, а он снова встает…
И каждое утро я говорил себе: встань!
И, слава Богу, были честные тунисцы, которые меня поддержали в трудную минуту.
Я помню! Я помню все хорошее! И благодарен тебе, мой друг!
А могло бы кончиться все печально... В 1991 году в Тунис приезжает русский предприниматель Т., дело ставит с большим размахом, но расчеты его оказались построенными на песке, долги повисли на его шее веревкой-удавкой... и… самоубийство. Последний разговор с ним, он просит у меня денег взаймы, но у меня тогда не было ни миллима. Не было! Чем же я мог ему помочь?
Что спасло меня? Отчаяние и упорство. И поддержка Москвы! Как в эти трудные дни она мне помогала! Москва – это Ира и Никита! Это они спасли меня! Как они работали! На износ! По двадцать четыре часа! Как же им трудно было!
Наши сообщения друг другу начинались так:
– Привет, Москва! Как дела?
– Привет, Тунис! Все хорошо!
...И заканчивались всегда так:
– Держись, Ирочка! Держись, Никита! Я с вами!
– Держись, папуля! Мы с тобой!
И мы снова начали с самого начала. Мы создали туристическую фирму, она открыла для России новую туристическую Мекку – Тунис, дела пошли в гору! В бизнесе хорошо быть пионером, быть первым! – и мы воспрянули духом, и даже подумали, что уже встали на ноги, что у нас начинается нормальная жизнь, – как вдруг август 98 года![10]
Это был страшный удар!
Снова мы теряем все сбережения, снова остаемся ни с чем, снова долги петлей на шее... и снова только одно в голове: как и где честно заработать эти проклятые доллары?
Зачем я пишу это? Для чего? Неужели возможно все высказать и объяснить? И для кого? Что меня заставляет писать?
Страх! Что завтра я исчезну. Я это уже видел... в моих видениях ночных... Сколько друзей я похоронил, сердца которых не выдержали ни краха Советского Союза, ни краха судьбы своей. Я вспоминаю Эдика, Олега, Виктора… И опять этот пейзаж, печальный пейзаж подмосковного кладбища и недоумевающие лица друзей, с которыми столько прожито и которые провожают в последний путь своего товарища... Сердце разрывается от боли. От боли, что это неминуемо....
О, как я хочу, чтобы всем моим дорогим и близким, родным и друзьям, было хорошо и легко! И как я хочу, чтобы они жили долго и счастливо! И как только просыпается это желание во мне, я снова хочу жить, появляются силы и я переворачиваю горы... И я зарабатываю деньги, рассчитываюсь с долгами, помогаю семье и друзьям. И уверенно стою на ногах!
Ванька, ну-ка встанька!
CA IRA! ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!
22 декабря. Прилетела Ира. Праздник! Мы снова вместе!
24 декабря. На Европу опустилась рождественская ночь. Ира заснула, а я продолжаю работать за компьютером, со мной – русские и украинские песни. Не хочу никого обманывать, всем желаю только хорошее, об одном прошу, примите меня таким, какой есть. Мой мир – он мне дорог, он цельный и неделимый, это я сам. Не рубите по живому! Больно! Не рубите!
Я люблю всех вас!
И снова и снова мысли мои проходят дозором по границам моего Царства и всех надо защитить и всем помочь. И каждый из близких мне людей – неповторим и незаменим.
В эту ночь Рождества я посылаю всем моих ангелов, и пусть они каждому и каждой, кто дорог мне, скажут теплые слова, обнимут и приголубят.
Будьте счастливы! Да сохранит нас наша любовь друг к другу!
30 декабря. Кончается еще один год. Пишу под вечер, море затихает, и вокруг снова гармония цветов, красок и звуков, как часто бывает в Тунисе...
И если трудно, когда нет даже слов признаться как трудно, то будем посылать друг другу короткие послания – SOS-SMS! SOS-SMS! SOS-SMS! – которые будут напоминать о том добром, светлом и чистом, что еще осталось в нас....
1 января 2000 года. Хаммамет. Новый год нас встретил стихами Нины Дмитриевны[11]:
Я – праздник.
Я – рывок вперед.
Я – торжество.
Я – Новый год!
Я не стараюсь быть хорошим.
Но я завишу весь от вас!
Мой тост за тех,
Кто мне поможет
быть самым лучшим из годов.
За тех, кто дом иль
песню сложит,
За тех, кто спеть ее готов,
За тех, кто в море и на суше
Законов мира не нарушит!
Я за влюбленные глаза,
За вдохновенье, за горенье,
За лучшее судьботворение!
За все хорошее я – за!
Мое вам поздравление!
Баба Нина
7 января. Редкая минута. Мы с Ирой вдвоем. И никуда не надо спешить. Мы включаем караоке, и поем наши любимые песни. И среди них – любимая песня моей мамы:
Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная,
Видно, хоч голки збирай!
Вийди, коханая, працею зморена,
Хоч на хвилиночку в гай!
Сядем укупочцi, тут пiд калиною,
I над панами я пан!
Глянь, моя рибонька, срiбною хвилею
Стелется в поли туман.
Небо глибоке засiяне зорями,
Що то за божа краса!
Зiрки он миготят попiд тополями –
Та отбивае роса.
Ты не лякайся, що змерзнеш, лебеденько,
Тепло – нi вiтру, нi хмар,
Я тебе пригорну до своего серденька,
А воно палке, як жар.
Ты не лякайся, що своi нiженьки
Вмочиш в холодну росу.
Я ж тебя, вiрная, аж до хатинонькi
Сам на руках однесу.
Когда Ира заснула, я записал эту песню и подумал: сколько же ошибок я сделал? И мне стало стыдно.
14 января. И снова прошла целая вечность. На Новый год прилетели Танюша с друзьями и группой туристов. Было много работы, был праздничный Новый год, фотографии сохранили наши радостные лица, вот Ира, вот Танечка…
Да, еще были события в России: отставка Ельцина и приход Путина.
Так наступил новый год, новый век, новое тысячелетие, новая эпоха!
15 января. Были грустные проводы Тани и туристов, которые стали нашими новыми друзьями.
А сегодня я проводил в Москву Иру. Проводил и ...... осиротел. Снова один. И одиночество заставляет размышлять: что происходит, почему так? И с моей семьей, и с Россией? Мой дом, который я арендую, стоит сравнительно далеко от берега, но и здесь я слышу шум моря. Море совершает свою неустанную работу. Так и Россия, такая далекая от меня, но все равно она рядом, вся в движении и в беспокойстве, и гул кропотливой, созидательной работы доносится до меня. Нашими руками создается новая Россия!
И еще доносится шум крысиной возни вокруг России.
Написал грустные размышления: «Россия, город Вашингтон, улица Пориверсайд.....» Послать в московскую газету? Кому? И кто опубликует? Кому нужна твоя боль?
Один умный человек сказал:
«Никогда не думай, что для тебя сделает твоя Родина. Думай о том, что ты сделаешь для нее».
Я – русский украинец. Или украинский русский. Моя Родина – Россия. Мой мир – это моя семья, все те, кто дорог мне. Я знаю, что я должен и могу сделать, и я верен своему слову.
Присягают один раз в жизни!
Вошел в Интернет, читаю прессу. Заметка из газеты «Московский комсомолец». Автор – Филатова Инара. «ЧЕРНО-БЕЛЫЙ ЕЛЬЦИН». «Что хорошего и что плохого принесли стране годы правления Ельцина?» С таким вопросом социологи обратились к россиянам. И выяснилось, что с Б.Н. люди связывают больше плохого, чем хорошего (67% против 15%). Самым главным достижением Б.Н. опрошенные (23%) назвали демократические свободы (выборов, слова, вероисповедания, выезда за рубеж). На втором месте среди хорошего стоит «избавление от дефицита, карточек и очередей» — 16%. Зато в графе «плохое» имеется пункт «ухудшение условий жизни». Здесь галочку поставили 34% опрошенных.
Среди «благ» ельцинской эпохи значатся также свобода действий для энергичных и свободных людей (12%), надежда на возрождение России (5%), улучшение качества товаров и услуг (4%), устранение угрозы новой мировой войны (3%). Из «негатива» — распад СССР (31%). Почти у каждого деяния первого Президента России нашлись как сторонники, так и противники. Например, как благо 7% россиян оценили «преодоление внешней изолированности России, улучшение отношений с Западом». И такое же количество граждан обвинило Ельцина в «усилении зависимости России от Запада». Ничего хорошего о Ельцине не смогли сказать 46%, а ничего плохого — лишь 2%.
Вот мнение директора Института социальных исследований, автора книги «Русский крах» Жака Сапиро, в французском «Le Nouvel Observateur»: «Либеральная политика, осуществлявшаяся в период правления Ельцина, привела к обнищанию страны и разрушению государства. Процесс создания новых предприятий прекратился. Сегодня в России еще труднее создать предприятие, чем во времена Горбачева – засилье мафии для мелкого предпринимателя стало еще более губительным, чем административные уловки на начальном этапе перестройки».
Россияне стали жить хуже. Вот что констатирует Жак Сапиро: «Достаточно рассмотреть структуру потребления продуктов питания. В ее основе – картофель и другие содержащие крахмал продукты, отсутствует необходимое количество животных белков. Такой рацион был характерен для 50-х годов. Продолжительность жизни мужчин сократилась до 60 лет. Наблюдается распространение таких, казалось бы, искорененных заболеваний, как дифтерия и туберкулез. Более миллиона детей не посещают школу. С другой стороны, несколько тысяч нуворишей имеют умопомрачительные доходы. Между этими двумя группами – пропасть».
16 января. Продолжая читать Сапиро, отметил про себя, что средний россиянин живет 60 лет. Мне осталось 5 лет. Конечно, я еще повоюю…
«Я хочу уйти из жизни, не оставляя после себя ничего лишнего. Уйти достойно. Я хочу уйти, чтобы было все чисто, от всего освободиться. Чтобы ничего не было, кроме четырех стен».
Это слова Галины Улановой. Она ушла достойно.
И вот о чем я подумал:
Я хочу уйти из жизни, не оставляя после себя ничего лишнего. Уйти достойно. Я хочу уйти, чтобы было все чисто, от всего освободиться. Чтобы ничего не было, кроме четырех стен. И еще я хочу оставить в этих четырех стенах одну книгу. Для Иры, Никиты и Танечки. Для друзей. Кто-то будет огорчен и расстроен. Моим умолчанием. А кто-то найдет в ней то, что тронет душу, вновь пробудит живительные силы, и ему захочется сделать что-то хорошее и доброе родным, близким, живым...
И тогда я буду считать свой долг выполненным.
Продолжаю читать Жака Сапиро: «В эпоху правления Ельцина так и не появился средний класс. Прослойка, образовавшаяся к концу коммунистической эпохи, была ликвидирована. Инженеры, учителя, вся «научная и техническая интеллигенция», как говорили русские, обладала определенной политической независимостью. Именно они привели Горбачева к власти. Сегодня этот социальный класс больше не существует».
Я, моя семья – часть этого класса. Мои друзья – тоже «средний класс». И я действительно еле-еле свожу концы с концами. С Ирой мы сделали финансовый баланс нашего агентства за 1999 года. Мы работали как проклятые, но наш долг – 8 тысяч долларов. Откуда их взять? Как отдавать? Ира измучена, у меня опускаются руки. Голова идет кругом.
Работать! Работать! Работать! Только один выход.
Я подхлестываю себя кнутом.
ТРАГЕДИЯ
21 января 2000 года. Хаммамет. Стемнело. Я снова с трудом набираю московский домашний номер. Руки дрожат. Гудки. Гудки. Никто не подходит. Мобильный Никиты тоже не отвечает.
Нет. Не верю, не может быть. Не может быть!
В голове стучат-обжигают слова Нины Дмитриевны: «Ира в коме. Без сознания. Находится в Пятой градской больнице, в реанимации».
Набираю домашний телефон Никиты. Занят!
Татьянин домашний не отвечает. В Москве сейчас без десяти минут полночь.
Дозваниваюсь. Никита и Татьяна у Иры в больнице.
Пытаюсь понять. Ведь утром все было по-другому. Утром я позвонил Ире домой, чтобы узнать, как ее здоровье. Два дня назад, в среду, 19 января, она заболела гриппом. В четверг не пошла на работу. Я позвонил ей домой, и мы поговорили по телефону. Ничто не предвещало беды.
– Ира, как себя чувствуешь?
– Папа, у меня грипп. Надо просто отлежаться.
– Да, Ирочка, выздоравливай.
– Я устала, ничего страшного... просто надо поспать...
– Ни пуха тебе, мама...
В ответ – долгие гудки. Я продолжал целый день спокойно заниматься делами.
Сегодня утром я позвонил в Москву, чтобы сказать Ире, чтобы она прилетала 29 января в Тунис вместе с делегацией российских ученых и врачей на Международный Конгресс талассотерапии. Именно Ира оформляла документы на Николая Федотовича и Петра Сергеевича.
К телефону подошла Нина Дмитриевна.
– Сережа, Ире очень плохо. Ночью вызывали скорую.... я думала, что она умирает..... Вечером у нее была высокая температура, ночью температура спала, но Ира потеряла сознание, и я вызвала скорую, врач привел ее в сознание, ее вырвало, и она снова потеряла сознание. Губы синие, глаза под лоб. Кровать вся мокрая, она очень потела....Потом она снова пришла в себя и заснула. Сейчас она спит. Позвони часа через три.
Я позвонил через два часа. Эти проклятые два часа я буду помнить всю жизнь! Почему я не бил в набат? Почему? Почему?
– Ох, Сережа, беда, Ире снова стало очень плохо, я вызвала скорую, и ее увезли в больницу. Врач говорит, что, вероятно, у нее воспаление легких и плохо с сердцем.
Звоню Никите, Татьяне, Насте, Лене, Любе[12], родным и друзьям. Помогите! Помогите!
В двенадцать часов мне стало очень плохо, и это продолжалось долго... Я не мог понять, что со мной. Такого не было раньше. Будто тиски сжали сердце, нестерпимо заболела голова, в теле появилась дрожь, в глазах поплыли круги, я не мог встать из кресла, в которое рухнул...
Через час узнаю от Нины Дмитриевны, что Ира в реанимации. В коме. Без сознания...
Дозвонился до Наташи. Голос ее печальный, она сидит дома у телефона и ждет звонка Никиты, который уехал в больницу к маме...
Днем я еле-еле доехал до Туниса, съезжая на обочину, останавливаясь, и снова трогаясь в путь. В представительстве Аэрофлота сделал билет. Завтра утром вылетаю в Москву. Через Рим. Других рейсов нет. Света, Степаныч и Неля утешали, говорили, что все будет хорошо.
А в Москве в это время Настя и Люба обзвонили наших друзей. Николай Федотович и Петр Сергеевич сделали все, что в их силах. И уже ехала группа кардиологов в Пятую Градскую, и вот первое заключение: сердце бьется нормально. Это не был инфаркт, это что-то другое. Это инфекция! Вот что подозревают врачи.
Я еду к доктору Млуке, нашему тунисскому домашнему доктору, подробно рассказываю ему о том, что случилось с Ирой, он звонит своим друзьям. У тунисцев подозрение, что это вирусный менингит, нужно срочно делать пункцию.
В это время в Москве к Ире приезжают нейрохирурги и делают пункцию.
Дозвонился до Татьяны.
– Папа, наконец-то врачи установили диагноз. Это грипп, который вызвал интоксикацию мозга. Брали пункцию. Вируса не обнаружили. Это не вирусный менингит. Состояние стационарное, сердце бьется нормально, она дышит, но не приходит в сознание...
Я позвонил в Тунис, батюшке Дмитрию в Церковь Воскресения Христова. Он выполнит мою просьбу и обратится к Господу Богу за помощью.
Молю Бога об одном: «Пощади Иру, пожалей ее, она ни в чем не виновата!»
За что же ей такая кара? Если кто виноват, так только я! Она же мне говорила, что очень устала, что ей трудно тянуть на себе дела агентства, что она хочет отойти от дел, а я просил ее поработать со мной хоть еще один туристический сезон, и вот он кончился, этот сезон, будь он проклят, и вот...
Ира не выдержала...
Нет, теперь для нее только покой и только покой. Никакой работы! И только о ее здоровье буду думать!
Ира – это сердце моей жизни!
Позвонил Никита, голос его был очень печальный. Он говорил с трудом, сдерживая рыдания. Оказывается, лучше был бы вирусный менингит, тогда бы можно было четко знать, что делать. Но грипп дал сильнейшую интоксикацию мозга и...
Сердце Иры остановилось!
И снова забилось только через двадцать минут!
Двадцать минут клинической смерти!
В мозг не поступала кровь!
В мозгу начались необратимые процессы, необратимые... ...нет, не может быть, не может быть...
– Легкие не функционируют, – слышу издалека голос Никиты, – маме делают искусственное дыхание…
Последние слова врача, когда Никита уходил:
«Все, что можно, мы сделали»[13].
– На что надеяться? – звоню Петру Сергеевичу.
– На то, что сам организм спасет ее, что она сама справится… И на Добрые Силы на Небесах!
Добрые Силы, услышьте меня! Глаза мои уже сухие, я уже все выплакал, я могу спокойно разговаривать. И я хочу сказать, что это несправедливо лишать жизни Иру, святую женщину, она ни в чем не виновата.
Она ни в чем не виновата!
Наказан должен быть я!
Господи, спаси Иру, я умоляю, умоляю!
22 января. Иру перевезли в Первую инфекционную клиническую больницу, в отделение реанимации, с диагнозом: «лихорадка неясной этиологии, сепсис».
Телефонный разговор с Петром Сергеевичем.
– Я переговорил со всеми. Состояние Ирины Николаевны крайне тяжелое...
– ...крайне тяжелое... – отдалось тупой болью в моей голове.
– ...сепсис крови, гнойный менингит...и ... с сердцем плохо... . Такой букет, хуже не придумаешь. Врачи делают все: антибиотики, лекарства в огромных дозах... Будем надеяться, что ее организм справится. Остается только надеяться.
– Причина – инфекция, – размышляет Петр Сергеевич. – Да, возможно, все началось с гриппа... У нее не было ни инфаркта, ни инсульта... Но откуда взялся вирус? Нет ответа... только через несколько дней можно будет сказать, кто виновник.
– Врачи делают все необходимое, – добавляет Петр Сергеевич. – Но... системный ответ организма. Организм так бурно реагирует, что сам себя губит...
23 января. Москва. Были с Илюшей в Больнице. В истории болезни записано: «состояние больной крайне тяжелое, атоническая кома, лихорадка, на аппаратном дыхании. Зрачки на свет не реагируют, расширены максимально».
Разговаривали с дежурным врачом Надией Хайдаровной. Ее диагноз: «Состояние крайне тяжелое. Сепсис и септический эндокардит сердца. Пневмония легких и к тому же гнойный менингит и обширный отек мозга. Нет реакции на внешние возбудители. Даем антибиотики и антисептики. Надеяться можно только на ее внутренние силы».
Мы с Илюшей подходим к зарешеченному окну Ириного бокса номер 25. Бокс на первом этаже. Она лежит с закрытыми глазами. Лицо – красное, закрытые веки – белого цвета. Левая рука бессильно свесилась. Грудь периодически поднимается. Это работает аппарат искусственного дыхания. Ира будто спит.
«Живи, Ирочка, милая моя, живи!» – шепчут мои губы.
А вечером дома, на Ирином столе я нахожу ее записную книжку и в ней слова В. Бокова, записанные ею:
Снег вкруг нашей обители
намело, намело,
ах, зачем нас обидели
так тяжело?
Звонят друзья, звонят знакомые, печальная весть всегда быстро облетает Москву. Все очень переживают.
Я снова и снова пытаюсь восстановить картину того, что произошло.
16 января, в воскресенье утром, Ира прилетела из Туниса рейсом Аэрофлота. Самолет летел из Бразилии (рейс СУ 354 Сан –Паоло – Тунис – Москва). Вечером она пригласила к себе Тому и Наташу. Три подружки рассказывали друг другу новости и ничто, ничто не предвещало беды: Ира рассказывала о Тунисе, о том, как хорошо провела Новый год, какая хорошая погода в Тунисе...
17 января Ира приходит на работу. Все хорошо, все нормально. Вечером Ира отправилась к Никите. Он болел гриппом уже неделю и лежал в постели. Нужно было обязательно подписать у Никиты одну бумагу для банка, чтобы сделать перевод денег в Тунис для оплаты фактур отелей[14]. Ира провела весь вечер с Никитой и Наташей и долго играла с внуком Ильей, который тоже болел гриппом.
18 января, во вторник, Ира почувствовала легкое недомогание, простуду, появился насморк. Но она продолжала работать целый день.
19 января, в среду, Ира пожаловалась Нине Дмитриевне на сильную головную боль. Да еще кашель и насморк. И все равно Ира пошла на работу, где ее ждали неотложные дела. Сделав часть из них, она стала медленно собираться домой. Уходить ей, как потом рассказала Люба, не хотелось. Но ей становилось все хуже и хуже.
20 января, в четверг, Ира осталась дома, лежала в постели, жаловалась, что очень болит и кружится голова. Температура была за 38.
Наш последний телефонный разговор днем двадцатого января был самым коротким. Не забуду его никогда. И снова его вспоминаю:
– Ира, как себя чувствуешь?
– Папа, у меня грипп. Надо просто отлежаться.
– Да, Ирочка, выздоравливай.
– Я устала, ничего страшного... просто надо поспать...
– Ни пуха тебе...
Вечером температура поднялась до 38,5. Ира приняла несколько таблеток разных лекарств и заснула.
В ночь с 20 на 21 января – резкое ухудшение, сильное потовыделение, потеря сознания, обморок. Нина Дмитриевна не может найти ее пульс. Когда Ира пришла в себя, началась рвота. Нина Дмитриевна вызвала скорую помощь. Скорая приехала только в 4 часа утра!
Со слов Нины Дмитриевны, Ира была еще в сознании. Врач-мужчина ее послушал и сказал:
– Пейте валокардин. Ничего серьезного.
Ира спокойно выпила валокардин. Скорая помощь уехала. Ира уснула. Нина Дмитриевна не спала, прислушивалась к ее дыханию. Через час она услышала хрипы. Ира снова была без сознания. Нина Дмитриевна начала ее трясти, Ира пришла в себя.
Рассказывая об этой ночи, Нина Дмитриевна сокрушенно добавила: «Я и не думала, что это серьезно».
И снова приступ, снова не прощупывается пульс. Нина Дмитриевна снова вызывает скорую.
Вторая скорая приехала в 7 часов утра. Врач-женщина долго осматривала Иру, разговаривала с ней. И вновь приступ, снова начинается рвота, и Ира теряет сознание прямо на главах врача.
– Надо отправлять в больницу, – говорит врач и делает укол. Ира приходит в себя.
Врач обзванивает больницы, есть место только в Пятой Градской.
Ира сама оделась, сама сказала Нине Дмитриевне, что сложить ей в дорогу. И ни слова не сказала, что надо позвонить кому-то: ни Никите, ведь она знала, что он болен гриппом, ни Татьяне, ни мне в далекий Тунис.
Ира уходила спокойно, не предчувствуя ничего плохого. Она одна вышла из квартиры, сказала Нине Дмитриевне: «До свидания!», спустилась на лифте, вышла на улицу, посмотрела последний раз в окно, махнула маме рукой и села в скорую...
Нина Дмитриевна сразу позвонила Никите и сообщила, что маму увезли.
В этот момент я дозвонился до Нины Дмитриевны.
Что дальше было? По одной версии, в больницу Иру привезли в 11.30, оставили ее без присмотра в приемном покое, и в 12.30 произошло непоправимое – остановка сердца.
Другая версия. Вот что написано в истории болезни: «больная доставлена в ЦКБ МП (ГКБ 5) с диагнозом – острая левосторонняя нижнедолевая пневмония. В приемном отделении у больной после двукратной потери сознания отмечалась клиническая смерть (через несколько минут после поступления). Реанимационные мероприятия длились 20 минут».
Третья версия. Я ее записал со слов врача-реаниматора Пятой Градской, когда пришел в эту больницу за вещами Иры, и добился, чтобы вызвали врача, кто был с Ирой в тот день:
«Больная поступила 21 января в 12.30., – говорила женщина-врач, нервничая и смотря в сторону от меня. – И у нее внезапно остановилось дыхание. Сердце не прослушивалось. Но не было клинической смерти. Не было, я вам говорю. Была остановка дыхания. И не грипп у нее. Она шестнадцатого прилетела, а девятнадцатого заболела. А двадцать первого – остановка дыхания. Инфекционный менингит – вот что у нее».
Она не захотела больше разговаривать со мной и ушла. Обессиленный, я опустился на диван в коридоре и, собравшись с силами, записал ее слова как можно точнее. Я видел, как она уходила, сгорбившись от какой-то тяжести, и мне было ее жалко. Она ни мне, никому не скажет правду.
Где же правда? Почему будут проходить дни и месяцы и все так же меня будут спрашивать, и я буду спрашивать: что произошло с Ирой двадцать первого января?
Пройдет еще несколько месяцев, и меня спросит Александр Константинович: «Мы должны понять, что произошло в январе. Надо восстановить по дням, как менялось здоровье Ирины Николаевны и что могло влиять на него. Что явилось причиной? Каким вирусом она заболела? Почему впала в бессознание?»
Ирина грудь, как сказала мне потом медсестра в Первой Инфекционной, была обожжена электродами: с таким трудом заставили ее сердце биться снова!
Врачи смогли запустить Ирино сердце только через 20 минут. Двадцать минут клинической смерти! Двадцать минут кровь не поступала в мозг![15]
Люба приехала первой в больницу, в первом часу. Но Любу к Ире не пустили, потребовали приезда членов семьи.
Света приехала, когда было уже поздно. Ее тоже не пустили к Ире.
Никита был в больнице в три часа дня.
Настя и Люба обзвонили наших друзей. Группа кардиологов сделала первое заключение, что сердце бьется нормально, что это не был инфаркт, а что-то другое. Нейрохирурги сделали пункцию.
Слова Татьяны:
– Врачи установили диагноз. Это грипп, который вызвал интоксикацию мозга. Брали пункцию. Вируса не обнаружили. Это не вирусный менингит. Состояние стационарное, сердце бьется нормально, она дышит, но не приходит в сознание...
Слова Никиты:
– Лучше был бы вирусный менингит, тогда бы можно было четко знать, что делать. Но грипп дал сильнейшую интоксикацию мозга, и сердце остановилось, и оно снова забилось только через двадцать минут. В мозг не поступала кровь, и начались необратимые процессы, необратимые...
Слова Петра Сергеевича:
– За Ириной Владимировной – самый хороший уход. Ее лечат лучшие врачи, поверьте мне. Теперь все зависит от нее – или как свеча она сгорит, или медленно-медленно организм победит болезнь.
Вирус или не вирус? И какой вирус? Никто из врачей, кто смотрел Иру, не мог сказать, что это за вирус.
Из истории болезни Иры: «21.01.2000 больная госпитализирована с диагнозом лихорадка неясной этимологии. При поступлении у больной развилась клиническая смерть с последующими реанимационными мероприятиями в течение 20 минут».
24 января. Утром снова к Ире. Окно. Решетка. Ира спит. Лицо уже не красное, и веки не белые. Ритмично вздымается грудь. Искусственное дыхание. Шепчу:
– Ирочка, милая, живи! Умоляю!
Днем подъезжает Никита. Идем к дежурному врачу Валерию Германовичу:
– Положение крайне тяжелое. Сепсис, затронут мозг, нет реакции на раздражители, легкие поражены, с почками плохо…
Врач пристально смотрит на меня и говорит медленно. Он хочет, чтобы я запомнил этот печальный диагноз.
– Все, что надо, делаем. Все, что надо. А обещать ничего не могу…
Вечером просматриваю свежие газеты. «Грипп никого не щадит». Читаю дальше: «Сколько бы ни говорили медики, что грипп – заболевание опасное, большинство из нас пребывает в уверенности, что их грипп не затронет... Грех! И дело не только в том, что осложнения гриппа порой смертельны...»
Ира ничего не сказала, не написала, ни мне, ни детям. Она и не думала, что это, ужасное, может произойти. И вот уже четвертый день она без сознания после клинической смерти.
Что делать? Врачи делают все. Что делать мне?
Из Ириной записной книжки:
«Что самое общее для всех? Надежда!» Это слово Ира написала большими буквами. «Ибо если у кого и ничего нет, то она есть!»
Из коротких записей последних дней пытаюсь понять ее внутренний мир перед болезнью.
«Нужно ощущать себя человеком… Для этого необходимо единственное – атмосфера простой человечности…»
«…Мы не замечаем, как иногда утрачивается это вековечное быть близким для близких…»
«Спеши, спеши на помощь им, тем, кто обижен и гоним…»
Кто обижен? И кто должен спешить?
«…Если человек не чувствует близости близких, он начинает душевно корчиться и задыхаться – не хватает кислорода»
Какое странное совпадение! Ире действительно задохнулась! Ей не хватило кислорода в прямом смысле!
И еще непонятные слова:
«Не ревновать и не клясть,
в грудь призывая все стрелы…
Дружба – последняя страсть
Недосожженного тела..»
Ревновать к кому? И клясть кого? Может, кто-то звонил ей? Может, она с кем-то встречалась? Может, ей что-то сказали?
И последняя фраза:
«…я не хочу другого постоянства, чем постоянства рядом быть с тобой».
Вот и все. Я снова перечитал... И внезапно осознал, что эти последние слова адресованы… мне?
25 января. «Состояние остается тяжелым», – отвечает справочная больницы. Никита лежит дома, грипп держит его в постели.
Два года назад Бате сделали операцию на сердце в клинике «Les Voilettes» в Хаммамете. Операция прошла успешно.
Позвонил Петр Сергеевич. Он говорил тихим, усталым голосом:
– Надежда? 50 на 50! Все может кончиться в любой момент – или выздоровление в течение нескольких месяцев. Подключены лучшие силы. Диагноз? Его трудно установить…Сейчас идет круглосуточный мониторинг. Академик Юсюк выделил двух доцентов для наблюдения: Маргариту Георгиевну и Елену Анатольевну…
Через окно я смотрел на Иру. Она спала. Крепко спала. Наступил шестой день ее сна.
26 января. Как страшно звонить утром... Нет! Нет! Не может быть плохой новости! Ирочка, я с тобой! Мы все с тобой! Выздоравливай! Пусть медленно, но выздоравливай! Дела пойдут на поправку! Вот увидишь! Ты только держись! CA IRA!
Дежурный врач: «Состояние без динамики. Искусственное дыхание. Появились симптоматические очаги. Без сознания. Глаза не открывала. Сердце и пульс – нормально».
Читаю газеты. Вот только заголовки:
Мир гибнет от гриппа.
Пик эпидемии ожидается к середине февраля. Вся Англия болеет гриппом.
Всемирная Организация Здравоохранения признала нынешнюю эпидемию гриппа самой тяжелой за последние десять лет.
Во Франции – три миллиона больных.
Штамм вируса гриппа СИДНЕЙ-97 свирепствует в США.
Вакцина не спасает! Эпидемия гриппа в 19-20 годах убила двадцать миллионов людей.
Что может спасти от гриппа? Интерферон и гриппоферон. Для профилактики – два раза в день по несколько капель. При заболевании – несколько капель каждые три-четыре часа.
27 января. В Москве зима. Снова выпал снег. Все белое-белое. Как в Ириной палате. Дозвонился до Валерия Германовича. Он медленно подбирал слова:
– Ну что сказать...положение тяжелое... дело дрянь... кровь в голове... отек продолжается... и кровь... скапливается... плохо и с легкими, и с почками... Сердце бьется ровно. Пульс – норма. Но... рефлексов никаких... абсолютно никаких рефлексов... нужно... быть... готовыми... к худшему... И вам к ней нельзя…»
Я все равно еду в больницу, подхожу к окну бокса. Ира спит, лежа на спине. А в голове иголками слова Валерия Германовича: «клиническая смерть, которую она пережила, плюс прекращение функционирования легких – и мозг остался без кислорода... это может кончиться фатально»
Делаю круги по двору. Не могу уйти, что-то притягивает к боксу. Что-то происходит в боксе, я это чувствую, а что, я не могу понять. Снова звоню в дверь отделения, дверь открывает маленькая медсестра:
– Как Ирина Владимировна?
– Она открыла глаза, – радостно говорит медсестра.
– Как? – Я готов ее расцеловать.
– Да! Ей делали рентген, и вдруг она открыла глаза. Я сама видела, – улыбается медсестра и убегает по длинному пустому коридору.
Я сразу звоню Никите, чтобы сообщить ему хорошую новость.
– Папа! Все будет хорошо, – говорит спокойно сын. – Худшее позади. Главное – сохранять спокойствие.
– Да, худшее было в пятницу…
– Откуда ты это знаешь?
– Я это почувствовал. 21 января днем мне стало очень плохо. Именно в тот момент, когда маме стало плохо, очень плохо, и это продолжалось долго... Я не мог понять, что со мной. Будто мои силы уходят, будто они кому-то нужны... Я только сейчас понял, что именно в тот момент... А сейчас я чувствую, что маме лучше, что она просыпается...
Я снова подошел к окну бокса. Ира лежала с закрытыми глазами. И я снова начал шептать слова молитвы, обращался к Господу Богу, умолял Иру держаться, умолял ее выздороветь...
И Ира открыла глаза! Она услышала меня!
Я продолжал разговаривать с ней. Я слышал ее тихий голос, она задавала вопросы: «Как Илюша? Как Оля? Как бабуля?»
Я подробно отвечал на каждый вопрос. Мама внимательно слушала. Она жива, она с нами. Она знает, что она не одна, что я рядом с ней.
– Спи, милая Ирка, отдохни, у тебя был трудный день!
И Ира снова закрыла глаза. Ее лицо стало спокойным. И я медленно отошел от окна бокса.
Вечером еду навестить Никиту. Его грипп не проходит. Звоню Петру Сергеевичу, рассказываю ему об открытых глазах Иры:
– И все-таки состояние крайне тяжелое, – тихо говорит Петр Сергеевич. – Но без изменения в худшую сторону. Я разговаривал с врачами. У нее гематома мозга... это кровоизлияние в мозг... все, что возможно, делается... будем надеяться...
Поздно ночью возвращаюсь в Теплый Стан. Ире стало лучше, она нуждается во мне. А вдруг будет ей снова плохо? Я гнал от себя дурные предчувствия, а они возвращались ко мне и терзали мое сердце. Не могу заснуть...
Как начинается болезнь человека? Может ли ее вызвать не вирус, а другой человек? Сознательно пожелав зла? Послав, как говорили древние, проклятья на голову своего недруга или своей соперницы?
Это еще одна версия... Остаются только молитвы, когда врачи делают все, что в их силах.
28 января. Нашел фотографию, которую мы с ней послали Никите и Татьяне. На оборотной стороне надпись: «Дорогие дети! С Новым Годом! Пусть это фото вам расскажет о том, как в новогоднюю ночь мы с Ирочкой будем вдвоем вспоминать вас и сердца наши будут разрываться от желания обнять вас крепко-крепко. Пусть Новый Год будет счастливым для Никиты и Татьяны! А значит, и для нас! Папа, Мама, декабрь 1986. Тунис».
Я смотрю на фотографию Иры и молю Бога, чтобы она выжила, поправилась, встала на ноги...
Ира, милая моя, умоляю! Проснись!
Вместе с Таней приехали в больницу. Врач спешит сообщить:
– Ирина Владимировна … Ее зрачки отреагировали на свет!
Какая радость! Это значит, что организм ее борется!
29 января. Иду к Ириному боксу. Издалека вижу, что у бокса стоит скорая и из бокса … на насилках… выносят… Во мне все оборвалось.
– Нет! Нет!
Бегу к машине. Открыта дверь бокса номер 26. Ирин бокс – номер 25.
– Слава Богу, нет, не за мамой. Ира, живи!
Санитары молча и недоуменно смотрят на меня. На носилках укрытое с головой тело.
Вечером снова читаю Ирины записи:
Не говори, что жизнь ничтожна;
Нет, после бурь и непогод,
Борьбы суровой и тревожной,
И цвет, и плод она дает.
Не вечны все твои печали.
В тебе самой источник сил.
Взгляни кругом: не для тебя ли
Весь мир сокровища раскрыл?
Кудряв и зелен лес дремучий,
Листы зарей освещены,
Огнем охваченные тучи
В стекле реки отражены...
...Звенит и льется птички голос,
Узнай, о чем она поет;
Пойми, что шепчет спелый колос
И что за речи ключ ведет?
Вот царство жизни и свободы!
Здесь всюду блеск! здесь вечный пир!
Пойми живой язык природы, –
И скажешь ты: прекрасен мир!
И.С.Никитин
Через четыре часа уезжаю в аэропорт. Надо лететь в Тунис. Там работа. Все завязано на меня. А сердце болит. На сердце тревожно.
Я улетаю и надеюсь, что увижу глаза Иры, обниму и почувствую ее тепло. Ирочка, милая, прости меня, не уходи! Вернись! Умоляю!
30 января. Хаммамет. Звонок Никиты.
– Мы только что были у врача. Есть положительная динамика. Началось дыхание. Сепсис побежден. Только в мозгу ситуация тяжелая.
Звоню отцу Дмитрию. Отвечает матушка Светлана.
– Да, мы молились и в литургии сказали о ней.
– Матушка, помолитесь еще раз. Ире очень трудно.
– Да, конечно. Да хранит вас Бог! Да хранит Бог Ирину Николаевну!
Начало Конгресса талассотерапии. А в мыслях – с Ирой. Дозвонился до Никиты.
– Постепенное изменение к лучшему. Реагирует на звук и свет. Медсестра попросила ее моргнуть – она моргнула. Но… положение остается крайне тяжелым. Врач мне сказал: «Не надо думать, что все позади. Ситуация очень сложная».
НЕПОПРАВИМОЕ?
1 марта. Москва. Наконец я нашел то, что искал. «Московские новости» (номер 6 от 15-21 февраля
Сегодня в реанимационном отделении питерского нейрохирургического НИИ имени Поленова лежат два десятка больных, со всей России, в том числе и дети. Они находились или находятся в так называемом коматозном состоянии. Мамы целыми днями рассказывают детям сказки и поют колыбельные песни.
Девочка Юля попала сюда с тяжелейшей черепно-мозговой травмой после аварии в декабре 1999 года. В феврале встретила в больнице свой день рождения уже в сознании – теперь поправляется.
Четырехлетний Никита тоже вышел из комы и вместе с бабушкой разрабатывает непослушную руку, штрихуя детские раскраски.
Девочка Вера впала в кому на операционном столе во время операции на щитовидной железе и уже больше трех месяцев не приходит в сознание. Над ее кроватью сидит мама, говорит с ней, поет песенки, гладит по голове и рукам, и никто не знает, слышит ли ее Вера и когда она маме ответит.
Замдиректора нейрохирургического НИИ имени Поленова профессор Виктор Олюшин отвечает на вопросы Виктории Волошиной.
– Что же это за состояние такое – кома? Мы знаем, что сон – это жизнь, это же все понимают. А если человек потерял сознание, и оно к нему не возвращается – месяц, два, три, годы? Это что, жизнь? Или нечто другое? Можно ли назвать живым человека, который лежит без сознания, не дышит, не глотает, находится на искусственной вентиляции легких, если сердце у него бьется только с помощью лекарств, и длится это годами?
– Эту проблему врачи начали обсуждать в начале 60-х, когда были созданы системы искусственной вентиляции легких. Если раньше подобные больные погибали, то теперь их жизнь стало возможно поддерживать сколь угодно долго. И тут возникла другая проблема: а надо ли это делать?
Нужно пояснить, что медики сегодня разделяют кому на длительную и необратимую. При необратимой организм медленно, но постоянно гаснет, человек перестает дышать, глотать, реагировать на раздражители, его переводят на аппаратное дыхание, и так он тоже может существовать очень долго. Но в законодательствах многих стран больного с такой необратимой формой комы, сопровождающейся «смертью мозга», считают умершим, и его органы разрешается использовать для трансплантации. Тогда больного отключают от аппарата, а его сердце, легкие, почки пересаживают и спасают жизнь другим людям».
Господи, неужели и Иру также расчленят? Какой ужас! Нет! Нет! Нет!
– Продолжительная кома, длящаяся годами, бывает и обратимой. И это действительно загадка – почему? Я слышала, что кому иногда называют социальной смертью...
– Да. есть три понятия смерти. Клиническая смерть – ну, например, ел человек вареники, подавился, не дышит, через три минуты у него остановилось сердце, нет пульса, нет сердцебиения, но из этого состояния его еще можно вывести… Есть понятие биологическая смерть – это когда уже сам Господь Бог человека к жизни не вернет. И есть социальная смерть: больной, находящийся в коме, – это умерший для общества человек.
– Как возникают такие состояния?
– По нашему опыту, чаще всего – во время хирургических операций, иногда совершенно пустячных, вроде удаления аденоидов, сопровождаемых наркозом. Не заметили вовремя остановку сердца, нарушение вентиляции легких, тромб и так далее. Вторая причина, когда врачебная помощь пришла поздно, – больной утонул, его откачали, сердце запустили, но поздновато, долгое время в мозг не поступал кислород – больной входит в длительное коматозное состояние. Был у нас мальчик Егорушка, играл в песчаном карьере, и его засыпало. Пока искали, несколько раз по нему прошлись, так он был утрамбован. Его реанимировали, сердце запустили, но он несколько месяцев был в коме. Теперь – молодцом, в школе не отстал, учится в своем же классе.
Газета рассказывает и другие удивительные истории.
25 ноября 1978 года умерла Элейн Эспозито из Штата Флорида. Она впала в кому 6-летней девочкой 6 августа 1941 года, когда ей делали операцию аппендицита. В коматозном состоянии она пробыла 37 лет и 111 дней! Другой американец, Пол Бейлей, умер в 1985 году, пробыв в коматозном состоянии 25 лет.
Американка Патриция Уайт Булл очнулась после 16-летнего пребывания в коме. Все эти годы она не могла ни двигаться, ни говорить, ни глотать. 26-летняя женщина впала в коматозное состояние в результате кесарева сечения. Во время операции в ее легких образовался тромб, она перестала дышать, а затем перестало биться сердце. Врачи вернули ее к жизни, но недостаток кислорода привел к повреждению головного мозга, и в сознание женщина так и не пришла. 16 лет больную кормили через зонд. Но она не была в полной коме. Ее глаза оставались открытыми и временами двигались. Иногда она шевелила рукой или ногой, но совсем не чувствовала боли и совершенно не реагировала на окружающих.
Мать пациентки, которую врачи сразу же вызвали, твердила, что произошло чудо. Внезапное выздоровление пациентки ошеломило и врачей: никто не ожидал, что она придет в сознание.
Пока врачи не рискуют делать прогнозов по поводу того, как будет проходить выздоровление. Ожившая старается восстановить свой словарный запас, чтобы описать состояние, в котором так долго находилась. Ее пальцы, целых 16 лет сжатые в кулак, постепенно обретают гибкость. Она заново знакомится со своими детьми, которым говорили, что их мать никогда не проснется.
Чудо, случившееся с Патрицией Уайт Булл, – очень весомый довод в устах противников эвтаназии (умерщвления тяжелобольных в гуманных целях), считающих, что организм человека обладает исключительными жизненными силами, способствующими выздоровлению.
В США в 1988 году была официально признана необходимость наблюдения за больными в состоянии комы в течение 3 месяцев (для установления необратимости состояния). В 2000 году для них критическим признается уже срок в 12 месяцев – то есть за жизнь таких больных идет борьба как минимум ГОД!
– Самое главное для таких больных – уход, – подчеркивает Ирина Ивченко, заведующая по клинике отделением реанимации нейрохирургического НИИ имени Поленова. – Кормим мы их, если отсутствует глотательный рефлекс, через зонд из расчета 2500 калорий на лежащего человека в день. На самом деле для наших больных существует специальное сбалансированное питание, но оно очень недешево. Например, коробка "Нутрмзона" (из среднедорогих), рассчитанная на сутки, стоит примерно 125 рублей.
Институт не в состоянии закупать такое питание, но иногда помогают гуманитарные организации, иногда родственники сами покупают. А если родственники не в состоянии нам помочь, мы обычно делим упаковку нутризона на 2 или 3 части, а остальное докармливаем супами пли бульонами, детским питанием. Регулярно каждое утро сестры чистят больным рты, зубы, глаза, обтирают тело. Родственники вечером растирают их камфорным маслом. У наших больных большая склонность к ранним трофическим язвам, поэтому медсестры обязаны переворачивать их с боку на бок чуть ли не каждый час. Пользуемся и виброматрасами – прекрасное изобретение, но они, к сожалению, стоят очень дорого и быстро выходят из строя. Официально койко-день в нашей реанимации стоит тысячу рублей, но это, как минимальная зарплата, – попробуй проживи. У меня есть дневники родственников одного нашего больного, их расходы составляли в день 3-4 тысячи рублей еще два года назад, до кризиса.
– Когда люди выходят из комы, это чудо природы, или вы им помогаете выйти из небытия? – спрашивает Виктория Волошина профессора Олюшина.
– Конечно, помогаем. После необходимых реанимационных процедур, когда мозг обеспечивается нормальным кровоснабжением, мы в первую очередь пытаемся пробудить самые древние воспоминания больного: начинаем, почти по Фрейду, с подсознания – если это ребенок, просим мать, чтобы она читала сказки, пела колыбельные песенки, чтобы она его трогала, гладила, целовала. Включаем музыку. Когда больной уже фиксирует взгляд, включаем телевизор, показываем видеофильмы.
– Вы говорите, что ваши больные находятся в коме по 3 – 4 месяца. А бывает, что они не выходят из небытия годами?
– В Краснодаре молодой человек (родители у него – знаменитые математики) после тяжелейшей черепно-мозговой травмы вот уже четыре с половиной года находится на аппаратном дыхании. Мы его консультируем, полгода назад сделали пересадку эмбриональной нервной ткани, отец его связался чуть ли не со всеми клиниками мира, но улучшения нет. Но и диагноз «смерть мозга» ему нельзя поставить – на его энцефалограмме видна биологическая активность. Он из категории тех больных, о которых мы пока мало что знаем, и, возможно, его отец прав, когда говорит: «Давайте сделаем все, что можно». У человека есть огромные резервы.
Я помню, как лет 20 тому назад произошел фантастический случай – дочка нашего коллеги, профессора анатомии, попала в автомобильную катастрофу, долго лежала на аппаратном дыхании, у нее полностью отсутствовали рефлексы, все говорили, что она безнадежна. Мы взяли ее в наш институт, и она в таком состоянии у нас пролежала месяца три. Мы для нее даже ванну устраивали раз в неделю: считается, что для таких больных любое сенсорное воздействие важно – прикосновения, запахи, разговоры. Девушка выжила! Она окончила вуз, а потом у нас в институте написала кандидатскую диссертацию.
– Известно, что, например, в США сегодня 10-15 тысяч таких больных среди взрослых и около 10 тысяч детей. А сколько их в России?
– На самом деле этими больными толком никто в России не занимается, наш институт первым стал их собирать и лечить. Дело в том, что медленная, шаг за шагом реабилитация требует, чтобы больного, во-первых, любили родственники, во-вторых, бригада медиков, которая будет с ним месяцами возиться, в-третьих, надо, чтобы о них заботилось государство, а оно и о здоровых-то сегодня не очень заботится.
Когда к нам поступает такой больной, мы никогда не даем отрицательного прогноза – работа с этими больными научила нас, что мозг человека долгое время может находиться в каких-то неясных нам состояниях, но выход из них иногда бывает просто чудесным.
Я снова и снова перечитывал ответы профессора, и ко мне возвращалась спокойная решительность. Ирочка! Ты будешь жить!
Далее газета пишет:
«Сегодня зарождается перспективное направление для лечения коматозных больных – пересадка эмбриональных нервных тканей. На определенном этапе развития плода, тогда, когда аборты делаются по социальным показаниям, забираются определенные участки эмбриональной закладки головного мозга. Это совершенно своеобразные клетки, лишенные многих функций уже зрелого организма, но они, во-первых, практически не отторгаются при пересадке, а во-вторых, обладают удивительным свойством продуцировать очень многие полезные для мозга вещества. В НИИ Поленова лежит парень, его готовят к этой сложной операции на головном мозге».
Человеческая жизнь – высшая ценность, за которую общество обязано бороться всеми возможными средствами. Таково мнение газеты «Московские новости». Таково и мое мнение.
Я нашел телефон Института, дозвонился до профессора Виктора Олюшина и рассказал ему об Ире. Он внимательно меня выслушал, задал несколько вопросов и тихо сказал:
– У нас сейчас нет свободных мест. Но вы приезжайте к нам. Со всеми документами, с историей болезни. Мы постараемся вам посоветовать, что надо делать.
Дозвонился я и до Ирины Ивченко. Она мне подробно рассказала, как надо ухаживать за Ирой. И также сказала, что я могу всегда рассчитывать на ее помощь и консультацию.
18 марта. Хаммамет. Мне приснился сон, в котором ко мне снова пришел ангел-хранитель. Рядом с ним стоял незнакомый мужчина. И он сказал, что Иру может спасти только любовь. И что никогда нельзя опускать руки.
12 апреля. Хаммамет. Прошло почти три месяца после …... после чего? Что же произошло?
Упустили они ее! Упустили! Вот что произошло тогда, в Пятой Градской... Вот почему потом у них внутри были летучки и разборки, это они между собой разбирались, кто виноват, кто недоглядел, почему больную оставили одну... Об этом я узнал только сейчас...
Целый день проходит в воспоминаниях об Ире. Работаю за компьютером.
Пытаюсь понять. Слушаю врачей, читаю книги…
Жизнь – это всегда ожидание того часа, когда дальнейшая судьба зависит только от твоих решительных действий. При наступлении глубокой комы биологические функции продолжают свою работу. Сердце также пульсирует, также циркулирует кровь, продолжают свою работу все органы тела. И только мозг человека теряет одну из своих главных функций: способность общения с другими людьми. И человек становится беспомощным как ребенок. Его может спасти только другой человек!
Что мы знаем о мозге? Вот что нашел в Интернете. Мы знаем анатомию мозга и его клеточный состав. Определены основные сигнальные пути между его структурами. Ясно, как возникает электрическая активность и как она передается от клетки к клетке.
Можно, например, исследовать его электрическую активность – наложив на голову электроды, получить электроэнцефалограмму. При этом на ней видно появление областей повышенной или сниженной активности в мозге и генерацию ритмов при том или ином типе активности.
Другие методы, такие как магнитно-резонансная томография (MRI), позитронно-эмиссионная томография (PET), компьютерная томография (CT), позволяют видеть на экране изображение мозга, изменять объем его структур, определять число различных рецепторов и видеть, как возникают вспышки активности в разных областях. Эти методы, помимо научных исследований, нашли широкое применение в медицине для диагностики различных заболеваний.
Второй подход – исследования проводятся на молекулярно-клеточном уровне. Ученые пытаются понять, как работает клеточная молекулярная машина, позволяющая клеткам мозга выполнять их функции и объединяться в локальные сети. Для изучения ультраструктуры мозга нервную ткань смотрят под световым или электронным микроскопом.
Помимо микроскопии в клеточной нейронауке используются методы электрофизиологии, позволяющие записывать электрическую активность с локальных нейрональных сетей или даже отдельных клеток и кусочков их мембраны.
Я продолжаю читать книги. Чтобы понять, как можно помочь Ире. И бичую себя: почему ты не мог ей помочь РАНЬШЕ?
13 апреля. Танечка прислала сообщение: «Была у мамы с бабулей. У мамы явных изменений нет, состояние стабильное. В основном, она лежит с открытыми глазами, смотрит прямо или водит глазами в разные стороны. Температура – 37, давление и пульс – нормальные».
20 апреля. Москва. Сегодня хороший день. Москва буквально залита солнцем. Держись, Ирочка! Валерий Германович и Леонид Александрович убьют всех микробов. И им поможет Солнце!
Леонид Александрович[16] сначала долго изучал историю болезни. Потом попросил оставить его одного с Ирой. Я ждал его в докторской. Он пришел через полчаса.
– Я ожидал гораздо худшего, – начал он. – Вы мне нарисовали картину печальную, и я ничего хорошего не ждал: клиническая смерть, третий месяц комы, нет иммунной защиты… То, что случилось с Ириной Владимировной, – это огромная беда. За что она так наказана, только Господь Бог знает. И он же ее спас!
Ее счастье, что она попала именно сюда, к Валерию Германовичу. Если бы она осталась в Градской, вы бы уже отметили сорок дней… Когда я ехал сюда, я думал, что увижу, простите, груду костей и гнилого мяса. Я многое видел. Я знаю, что говорю. Но я увидел ухоженное тело! Никаких пролежней, она сама дышит, ровно бьется сердце. Все то, что сделано врачами и медсестрами, это огромный труд. И если бы не они, мне бы нечего было делать. Но теперь можно побороться! И вот что вам нужно сделать…
Он звонит по телефону в разные места. И вот я снова в машине, мотаюсь по Москве из одного Института в другой, из лаборатории – на медфирму…
Вечером я вернулся к Ире и передал Надии Хайдаровне все, что нужно было достать. Ира лежала на правом боку, ее открытые глаза были устремлены на ЭВЛ. Я взял ее за руку и рассказал, как прошел день, про добрых людей, которые так сочувственно отнеслись и помогли достать то, что очень трудно достать – переходники, коллекторы, мирамистин, тиенан, сайдекс – и не взяли ни рубля, ни цента!
Затем я начал обрабатывать ее тело аппаратом «Минитаг», обращаясь к ней с просьбой:
– Ира, Ира, дай знак, Ира, Ира, сделай хоть одно движение…
Ее голова повернулась влево, и глаза устремились на меня. Взгляд был спокойный, изучающий. Ни одной эмоции не отразилось на ее лице.
– Ира, умоляю, дай знак!
Ира молча смотрела прямо на меня. «У нее взгляд как с иконы!» – промелькнуло у меня.
23 апреля. Сегодня Ира двигала руками и ногами. Когда спала, то рот был открыт. Пульс от 115 до 127. Давление 130 на 90. Воздействовал на ее тело аппаратом «Витязь». Температура до сеанса – 37,8, после – 37,3. Когда она проснулась, то лицо ее приняло страдальческое выражение, а на глазах появились слезы. Я ее успокаивал, гладил руки, голову, ноги. И говорил самому себе: «Держись! И улыбайся! Ей гораздо труднее, чем тебе!
На лице Иры – выражение горечи и печали. Глаза иногда смотрят прямо в мои глаза. Пристально! Внимательно! И тогда выражение лица становится спокойным.
25апреля. Был у мамы с Таней. Ире явно стало лучше. Дыхание свое – до 60%. Хорошо принимает бульон через трубку. Но в глазах время от времени снова появляется грусть и печаль. Она понимает, что с ней что-то произошло ужасное!
26 апреля. Снова в Больнице. Ира спала. Внезапно она открыла глаза, глаза сделали круг и остановились, глядя в мою сторону. Я отложил книгу и подошел к ней. Взгляд был спокойным, изучающим, будто она рассматривала незнакомого человека. И вдруг на глаза Иры навернулись слезы. Я схватил ее за руку.
– Ира, Ира, не волнуйся, успокойся, все будет хорошо, ты молодец, ты сильная женщина, держись, врачи, медсестры все делают, чтобы ты выздоровела. Терпи, надо вытерпеть!
Завтра я улетал в Тунис…
– Держись, Ирочка!
Я целовал ее в заплаканные глаза, гладил лоб, руки и шептал самые теплые слова. Постепенно она успокоилась…
Она чувствовала меня! Она слышала меня!
28 апреля. Хаммамет. Мне позвонил Никита.
– Вчера Германович поставил аппарат в режим поддыха. Мама уже двадцать четыре часа сама дышит! Сама! Дышит!
– Боже мой, Ира дышит сама! Это потрясающе! Впервые!
Я не верю в чудеса, но Ира побеждает болезнь!
29 апреля. Прилет новых туристов, работа и работа. Вечером поехал в Тунис в церковь Воскресения Христова. Отец Дмитрий. Крестный ход. Я помянул Батю, маму, всех… Долго стоял у иконы Николая Чудотворца и просил о помощи…
1 мая. С праздником, дорогие мои! Ира дышит сама!
11 мая. Ира дышит сама. Врачи не понимают почему, они не могут это объяснить…
14 мая. Возвращаюсь в Москву, передав дела Алексею и Диме. В них я уверен. Справятся!
Нина Дмитриевна, которая каждый день привозит Ире свежий бульон, утверждает, что Ира ее слышит и видит.
17 мая. Врачи делают все возможное. Они разрешили мне ее посещать. По совету врача я принес также магнитофон и теперь чередовал чтение с музыкой и стихами Александра Сергеевича Пушкина. Делаю все, что скажут врачи. Лекарства, которые я достаю через NN, специальное питание, массажи, постоянный уход за телом, дополнительная медсестра… И каждый день я рассказываю Ире новости, глажу ее руки, ласкаю и пытаюсь понять, слышит ли она, чувствует ли она…
Безрезультатно! Ира не выходит из комы...
Я хочу понять…
Кома. Клиническая смерть. Я читаю книги, разговариваю с врачами, ищу информацию в Интернете. И вот что я нашел…
«Клиническая смерть констатируется по трем признакам: полная остановка кровообращения, дыхания и прекращение активности головного мозга. Но все это пока что обратимо, в организме еще идут бескислородные обменные процессы. С этого момента счет идет на минуты и даже секунды.
Чем быстрее будет проведен комплекс реанимационных мероприятий, тем больше шанс, что удастся вернуть к жизни не только человека, но и личность. Дело в том, что нейроны головного мозга, как наиболее высокоспециализированные клетки нашего организма, чрезвычайно чувствительны к недостатку кислорода – гипоксии. И они очень быстро погибают в таких условиях. Гибель клеток означает утерю определенных функций коры головного мозга, отвечающей за высшую нервную деятельность. Время жизни нейронов обычно колеблется от 2 до 5 минут, при низкой температуре окружающей среды может продлеваться даже до 12-15 минут (классический случай – утопление зимой).
В определенный момент количество погибших клеток мозга становится критическим, и тогда возвращение полноценной личности становится невозможным, происходит так называемая «социальная смерть».
У Иры клиническая смерть продолжалась 20 минут!
Может ли она вернуться? Одни врачи утверждают, что выживание зависит от силы характера человека, его желания выжить. Другие утверждают, что все зависит от того, что на роду написано. Третьи говорят, что все в руках Бога и что ничто в этом мире не происходит случайно. Но все едины в одном: многое зависит от того, кто будет рядом с беспомощным человеком, кто возьмет на себя все заботы…
22 мая. Попытка угона моей машины. К счастью, я в этот момент уже вышел из магазина. Увидев парня, вскрывающего дверь машины, я просто подошел и положил ему руку на плечо. К несчастью, он держал в руке кусачки и полоснул по моей руке…
Я оказался на операционном столе у Петра Сергеевича. Как я до него доехал, не буду писать. Рука изуродована, я остался без одного ногтя. Адская боль. А каково сейчас Ире? Какую боль она терпит?
23 мая. Врач посоветовал мне читать Ире книги вслух. Я вспомнил, как в нашей юности я ей перечитывал на целине «Апельсины из Марокко». Когда-то она была моей Катей, а я был ее Колькой…
Я достал эту книгу и привез в больницу. И начал ее читать.
Ира лежала неподвижно, с открытыми глазами, и мне казалось, что она внимательно слушает. Иногда она засыпала, и глаза ее закрывались. Потом она снова просыпалась, и я снова начинал читать. Так проходили часы…
«…И романтика эта была ею, Катей, которую я не знал тогда, а узнал только здесь. Катя, да, это бесконечная романтика, это самая ранняя юность, это... Ах ты, Боже мой, это... Да-да-да. Это всегда "да" и никогда "нет". И она это знает, и она пришла сюда, чтобы сказать мне "да", потому что она почувствовала, кто она такая для меня…
Я бессмысленно посмотрел на темные голые окна, потом посмотрел Кате прямо в глаза. В глазах у нее появился страх, они стали темными и голыми, как окна. Я шагнул к ней…
Мы стояли и смотрели друг на друга. Нас разделял метр. – Хорошо бы еще цветы, а? – пробормотал я. – А?! Цветы бы еще сюда, ты не находишь? Лесные фиалки, да? Вот фиалки лесные. Считай, что они здесь. Вся комната полна ими. Считай, что это так.
Я шагнул к ней и обнял ее. – Нет, – отчаянно вырываясь, сказала она. – Это неправильно, – шептал я, целуя ее волосы, щеки, шею, – это не по правилам. Твой девиз – "да". Мне ты должна говорить только "да". Ты же это знаешь.
Она не отошла от меня. Глаза ее блестели. Она положила мне руку на плечо. – Нет, Колька, ты не понимаешь...
– Ах, – прошептала она и вдруг прижалась ко мне, прильнула, прилепилась, обхватила мою голову, и была она вовсе не сильной, совершенно беспомощной и в то же время властной. Вдруг она отшатнулась и, упираясь руками мне в грудь, прошептала таким голосом, словно плакала без перерыва несколько часов: – Где ты раньше был, Колька?
"Так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова... Так и жизнь пройдет..." – вертелось у меня в голове.
– Ну, будь веселым, – сказала Катя, – давай весели меня.
– Давай повеселю, – сказал я…
"Этот вечер наш, Колька, договорились? А завтра – все. Не каждый день приходят сюда пароходы с апельсинами. Горит пламя – не чадит. Надолго ли хватит? Она меня не щадит, тратит меня, тратит... "
Я вспомнил тихоголосого певца, спокойного, как астроном. Мне стало легче от этого воспоминания.
Жить не вечно молодым,
Скоро срок догонит,
Неразменным золотым
Покачусь с ладони...
Я построю города, и время утечет……Есть смысл строить на земле? Есть смысл?
Потемнят меня ветра,
Дождиком окатит.
А она щедра, щедра,
Надолго ли хватит.
25 мая. Снова размышляю, что же произошло тогда, в январе… Почему грипп дал такое осложнение? Причиной стал стресс, который переживала Ира, Стресс ослабил ее, взломал ее иммунную защиту… А что стало причиной стресса? Или кто? Неужели…?
Не могу поверить…
26 мая. Вчера и сегодня я читал Ире вслух «Апельсины из Марокко». Она лежала, открыв глаза и смотря вверх, и внимательно слушала. И все время я держал ее за руку и пытался передать Ире свою энергию…
И каждый раз уходил совершенно обессиленным и в этом находил успокоение: она забирает от меня силы. Это хорошо! Она проснется!
Печальный ночной разговор с моим ангелом-хранителем…
И повторяю вслед за Омар Хайямом:
Кто, живя на земле, не грешил? Отвечай!
Ну, а кто не грешил – разве жил? Отвечай!
Чем ты лучше меня, если мне в наказанье
Ты ответное зло совершил? Отвечай!
27 мая. Пытаюсь понять, что сейчас происходит с Ирой. Читаю книги...
Центральная нервная система (ЦНС) состоит из головного и спинного мозга. Нервы в других частях тела образуют периферическую нервную систему.
Мозг – главный орган ЦНС. Он управляет всеми органами и процессами, в том числе процессами мышления, памяти, зрения, слуха, чувствами, речью.
Мозг состоит из 100 миллиардов нервных клеток, нейронов, которые посылают электрические сигналы всем органам тела по сети нервных клеток (нейронов). Эта сеть называется нервной системой. Головной мозг связан с нервной системой посредством спинного мозга. Сенсорные нервы передают информацию об ощущениях к головному мозгу. Двигательные нервы несут сигналы от мозга к мышцам.
Мозг состоит из трех основных частей: ствола мозга, полушарий головного мозга и мозжечка. Ствол мозга и мозжечок управляют системами и органами тела.
Каждый нейрон состоит из тела клетки (дендрита) и длинного ответвления – нервного волокна (аксона). Тело клетки получает сигналы от других клеток и передает их по аксону к остальным нервным клеткам и к мышечным волокнам. Мышца получает сигнал от мозга, заставляющий ее сокращаться.
Итак, первое, что «проснулось» у Иры, это та часть мозга, которая получает сигналы от клеток кожи (когда делаешь легкое пощипывание кожи в любых местах ее тела) и передает сигналы к мышцам руки или ноги, приказывая им сокращаться (я наблюдаю отдергивание руки или ноги Иры).
Мозг также посылает сигнал мышцам лица, на котором появляется выражение или удовольствия и радости, или неудовольствия. У Иры мимика меняется в зависимости от того, что я делаю с ее кожей.
Мне говорят, что это простой рефлекс, автоматический ответ на раздражение. Мои легкие пощипывания Ириных пальцев раздражают болевые рецепторы в пальцах, а рецепторы посылают сигналы к спинному мозгу. Из спинного мозга сигналы передаются к двигательным нервам, которые заставляют мышцы сокращаться, и я вижу, как Ира отдергивает руку. Одновременно сигналы передаются в мозг, который регистрирует раздражение или боль. И на лице Иры появляется выражение раздражения или боли.
Значит, это не просто рефлекс, мы видим реакцию мозга на боль. Значит, мозг жив?
Ствол мозга Иры функционирует: все органы ее тела работают нормально. Ствол мозга соединен со спинным мозгом пучком нервов, связывающих мозг с другими органами. Спинной мозг контролирует так называемые автоматические процессы организма: сердцебиение, дыхание, температуру тела, кровяное давление, пищеварение и удаление продуктов жизнедеятельности.
У Иры спинной мозг функционирует нормально, она сама дышит, сердце само бьется, давление – нормальное, температура тела – нормальная, пищеварение – нормальное, стул – нормальный… Вот чего мы уже добились! Я говорю «мы», думая в первую очередь о врачах и медсестрах, которые постоянно заботятся об Ирочке. Я думаю и о Никите и Татьяне, которые столько времени уделяют маме.
29 мая. Продолжаю изучение мозга. Полушария мозга содержат серое вещество, тела нервных клеток, генерирующих сигналы. Под серым веществом находится белое вещество, заполненное нервными волокнами, передающими сигналы телу.
У Иры полушария головного мозга (серое вещество) пострадали больше всего. А именно они управляют процессами мышления, чувств и памяти. Левое полушарие обычно контролирует логические функции, а правое отвечает за творческую деятельность. Гипоталамус, он находится у вершины ствола мозга, управляет эмоциями (страх, радость, удовольствие и другие) и инстинктами (голод, жажда, сон и другие). И посколько Ирино лицо начало выражать эмоции, то можно предположить, что гипоталамус тоже начал функционировать.
Мозжечок получает от полушариев двигательные сигналы, сортирует их и выполняет, посылая сигналы к мышцам.
У Иры двигательные сигналы, поступающие от полушариев, ненормальные, в результате и сокращения мышц – странные, необъяснимые, непонятные.
Но уже появились у Иры первые чувства, и сокращения мышц стали объяснимыми: по мимике лица можно понять, что Ира испытывает или раздражение (при легком пощипывании), или боль /(при сильном пощипывании или попытке вернуть в нормальное положение скрюченную спастикой руку), что ей что-то не нравится (например, когда делаешь очень громко музыку в наушниках) или что ей что-то интересно (слушание музыки на среднем уровне громкости).
И еще я заметили если увеличить громкость музыки, то Ира делает резкое движение головой, будто хочет сбросить наушники.
Когда Ира слышит песни Визбора, которые мы с ней пели вместе, на лице появляется выражение грусти и даже выступают слезы на глазах. Это бывает редко, но бывает! Я видел!
Все это означает, что в полушариях идет процесс «пробуждения» нервных клеток. Разве не так?
1 июня. Я прикасаюсь лба Иры: под лобной частью находится та часть серого вещества мозга, которая воспринимает звук, язык, музыку. Здесь проходят процессы сознания и мышления. Речевой центр находится под левой височной частью черепа. Провожу руку выше лба, под рукой – та часть мозга, которая воспринимает чувства, отвечает за осязание. Сюда поступают сигналы от кожи. Моя рука передвигается дальше, на затылок: под ней часть мозга, которая воспринимает космические излучения. Затем рука спускается ниже: под ней затылочная часть мозга, которая получает и изучает сигналы от органов зрения и запоминает изображения. Еще ниже: под рукой часть мозга, которая координирует движения. Под ухом внутри головы область, анализирующая слуховые сигналы.
Я чувствую тепло, которое струится от моей руки и проникает в голову Ирочки… Или мне это только кажется?
Как человек реагирует на звук? Ухо улавливает частоты от 20 до 18 000 Гц. Звуковые волны улавливаются Ириным ухом, преобразуются в нервные импульсы и передаются в мозг. Ежесекундно клетки ушей посылают миллионы импульсов по слуховому нерву в мозг. Здесь громкость звука и его частота сравниваются со звуковыми образами в памяти...
У Иры сохранилась память? Если нет, то Ире не с чем сравнивать звуки. Она «слышит», но не понимает, что слышит. Но все равно каждый день для нее я делаю сеансы классической музыки, песен Визбора, передач московских радиостанций. И каждый день – русская речь в исполнении Смоктуновского, который читает Ире «Евгения Онегина». И если в ней что-то сохранилось в памяти, то есть шанс, что она вспомнит и многое другое…
Теперь об обонянии. В отличие от других чувств обоняние имеет прямые нервные связи с отделами мозга, ответственными за память и эмоции. Вот почему определенные запахи, например, запах моря, могут породить четкие воспоминания и возбудить сильные чувства. На какой запах может среагировать Ира? Надо попробовать.
Очень сложно обстоит дело со зрением Иры. Свет попадает на сетчатку, состоящую из миллионов светочувствительных клеток – палочек и колбочек, передающих сигналы в мозг. В мозгу создается картина увиденного. Что видит Ира? Можно предположить, что Ира «видит», но не понимает, что видит. Ее память спит, ей не с чем сравнивать. Ира «видит» расплывчато, неясно, зрачок не может фокусировать лучи света, а мышцы не в состоянии изменить форму хрусталика, чтобы получить четкое изображение.
Так на что же надежда? На новые нейроны (нервные клетки), которые могут образовываться в любом возрасте, в особенности на уровне hippocampe. И на то, что возможно стимулировать эти образования при помощи «гимнастики мозга», то есть при помощи веществ, таких как neurosteroide, которые являются предметом изучения ученых. Но это в будущем. А сейчас? Как разбудить память Иры?
1 июня. Из записок Иры: «Женщина умнее мужчины. Это у нее от природы. Женщина сильнее мужчины, если живет своим умом, а не сердцем. Но если она слушает свое сердце, она становится слабой и беззащитной. И мужчина думает, что она такая и есть на самом деле. И что он может поступать как ему заблагорассудится. А умная женщина этого не прощает.
И я не могу простить ему…
Ведь я отдала ему свое сердце…»
Под этими словами нет даты… Что Ира не может простить? Пытаюсь восстановить события прошлых лет… Читаю дальше…
«Любовь вдвоем стоит того, чтобы любить и быть любимым или любимой. Но когда он и она начинают рассуждать о Любви, она теряет смысл. И ценность. БЕССМЫСЛЕННА ЛЮБОВЬ, В КОТОРОЙ НАЧИНАЮТ ИСКАТЬ СМЫСЛ».
Почему Ира подчеркнула последние слова?
«Женщина создана для Любви. Она реализует себя через свою Любовь. Весь смысл ее жизни – в ее Любви. Ради своей Любви она готова терпеть и страдать. И обретает она счастье только в объятьях Любимого.
Где же ты, мой Любимый? В чьих объятиях? Нет, не верю… не верю…»
И опять нет даты… Мы так часто были вдали друг от друга…
Будь проклят этот бизнес, который разлучает нас!
3 июня. Убили Святослава Федорова. Взорвали вертолет, на котором он летел. Где-то под Тушино. Господи, вот он стоит передо мной, улыбается, загорелый и отдохнувший, в холле отеле Гасдрубал Таласса. Май месяц. Мы едем с ним в аэропорт. Он рассказывает интересные истории из своей жизни.
Кто его убил? И почему?
4 июня. Из записок Иры: «Почему так постоянно и, кажется, беспричинно ссорятся Любимый и Любимая? Потому что Женщина любит всем своим сердцем и всей своей душой. А Мужчина любит умом и телом. И гармония между ними возможна, только если воедино сплетаются сердца, души, умы и тела Любимого и Любимой!
Вот почему «Любовь настолько редка, что увидеть ее, испытать, будто почувствовать боль...» Вот почему надо так дорожить ею и не позволять себе ссориться».
Я читаю эти слова, и мне больно на сердце… Да, у нас были ссоры, глупые, пустые, из-за ерунды… Но ведь так легко было прекратить ссору, подойти друг к другу, обнять, посмотреть в глаза и улыбнуться?
Почему, почему мы так не делали?
Перечитываю написанные аккуратным почерком Иры стихи Вероники Тушновой.
Знаешь ли Ты, что такое горе,
когда тугою петлей на горле?
Когда на сердце глыбою в тонну,
когда нельзя ни слезы, ни стона?
Чтоб никто не увидел, избави боже,
покрасневших глаз, потускневшей кожи,
чтоб никто не заметил, как я устала,
какая больная, старая стала…
(выделено Ирой)
Знаешь ли Ты, что такое горе?
Его переплыть – всё равно что море,
его перейти – всё равно что пустыню,
а о нём говорят словами пустыми,
говорят: “Вы знаете, он её бросил...”
А я без Тебя как лодка без вёсел,
как птица без крыльев,
как растенье без корня...
Знаешь ли Ты, что такое горе?
Я Тебе не всё ещё рассказала, –
знаешь, как я хожу по вокзалам?
Как расписания изучаю?
Как поезда по ночам встречаю?
Как на каждом почтамте молю я чуда:
хоть строки, хоть слова
оттуда....
оттуда....
Почему, почему я так мало написал ей писем? Почему так мало я сказал ей ласковых слов? Почему?
5 июня. Звонок Танечки: «Маме убрали катетер. Она дышит ртом. И ее начали кормить через рот!»
Она сама дышит! Сама!
10 июня. Разговор с Таней.
– Мама не хочет кушать, она все выплевывает. Мне удалось ей дать только сто грамм сока. По чайной ложке. Не знаю, что делать. Она очень медленно делает глотательные движения. Раз в пять минут.
– Танечка, милая, терпение и терпение…
16 июня. Москва. Я снова в Больнице. Состояние Иры ухудшилось. Появились пролежни. Кормление опять через трубку.
24 июня. Из истории болезни Иры, которую мне дала почитать Надия Хайдаровна: «Состояние больной квалифицируется как вегетативное. Особенность: живая мимическая реакция, спонтанная и на проприоцептивные раздражители. Стволовые рефлексы получены на всех уровнях. Клинический диагноз: постреанимационная болезнь. Постгипоксическая энцефалопатия. Вегетативное состояние».
Мы разговаривали с Надией Хайдаровной о том, что надо делать дальше, и как-то вдруг начали говорить о смысле жизни и о тех испытаниях, которые выпадают на долю человека. Оказывается, она из Чечни… И она стала рассказывать о своих утратах и своей боли…
ТРАНСПЛАНТАЦИЯ
6 июля. Москва. Один из врачей, которого я очень уважаю, я не буду упоминать его имя, и который так много сделал для спасения Иры, сказал месяц назад, мне это очень запомнилось:
«Надо делать операцию. Надо вводить Ирине Николаевне стволовые клетки[17]. Мы посоветовались. И буду предельно откровенен: нет другого выхода. В данный момент ситуация безнадежная. Пусть один шанс из тысячи, но… это единственный шанс.
И еще. Даже если операция не удастся, это будет успех. Мы тогда поймем, что этот путь – в никуда. И мы будем искать другие пути лечения. Но если операция удастся, она спасет жизнь и Ирины Николаевны, и жизни многих других.
Простите меня за откровенность! Мне кажется, вы с сыном все понимаете, что происходит… Что надежда только на стволовые клетки. Надежда на то, что они или разбудят те клетки, которые еще живы, или…создадут новый мозг …»
Я благодарен ему за откровенность. Но я ничего не понимаю. Стволовые – нестволовые! Клетки и спасение жизней других людей! Она живая! Она чувствует и слышит меня.
Она живая! Ее мозг просто спит!
Но я верю вам, мой доктор! Я буду молиться за вас!
8 июля. Я ждал в кабинете главного врача своего доктора, Александра Константиновича и стал свидетелем спора двух врачей. Я назову их Иваном Петровичем и Владимиром Юрьевичем, потому что боюсь, что мог ошибиться в записи их рассуждений. Но поскольку тема меня очень интересовала, я постарался запомнить их доводы и контрдоводы как можно точнее.
Иван Петрович был уверен в положительной роли стволовых клеток.
– Это же эликсир молодости. Думаю, что лечение стволовыми клетками сделает человека здоровее и продлит ему жизнь. Я предполагаю, что эти клетки проникают именно в заболевшие органы.
Иван Петрович утверждал, что попробовал новый метод на себе.
– Наши светила – Боткин, Пирогов, Мечников, все великие врачи испытывали новые методы на себе, – говорил он. – Так и я сделал. Да не смейся, никакой я не великий, но… Тут главное – принцип: сначала на себе – потом на людях. И мой результат положителен. Вот, смотри: цвет кожи улучшился? Да! Мои седые волосы темнеют? Да, пусть немного, но темнеют! И общее состояние? Значительно улучшилось! Это факт!
Владимир Юрьевич рассмеялся:
– Да это на тебя так новая медсестра повлияла!
– Не спорю, возможно, но я считаю, что стволовые клетки – это кирпичики, из которых можно построить новый организм. Нас ждет революция в медицине. Именно стволовые клетки могут помочь излечить многие заболевания. Наступит революция в медицине!
– Главное – не навредить, – возразил Владимир Юрьевич серьезным тоном. – Мы же не знаем, как идет процесс. Сегодня твои волосы потемнели, а завтра – выпадут. Сегодня женщина тебе улыбнулась, а завтра… ушла с другим…
И опять серьезно добавил:
– Ты пойми, что нам неизвестны долгосрочные последствия. Через год, два, десять… Природа создавала человека десятки тысяч лет! Мы хотим применить стволовые клетки, чтобы они заполнили дефицит и изменили…
– …или заменили атрофированные клетки…
– Но это изменение может пойти в любую сторону. Вот что опасно! Разве не так? И почему это не может привести, например, к злокачественным образованиям? Например, к раку твоей кожи, цветом которой ты сегодня хвалишься?
Иван Петрович молчал.
– Вот ты ставишь на себе опыты и говоришь, что все хорошо. Но что будет с тобой через несколько лет? Может, ты стимулируешь свой организм, используешь все его резервы, о которых мы так мало знаем – и он быстрее износится! Риск очень высок, – задумчиво добавил Владимир Юрьевич.
– И что ты предлагаешь?
Владимир Юрьевич пожал плечами.
– Не знаю!
– А я знаю! – взорвался Иван Петрович. – Надо идти на риск! И использовать не чужие клетки, а собственные клетки из своей крови, как я это делаю. То есть лечить пациента его же клетками. В нашей больнице лежит один… из «бесперспективных»… мужчина, который попал в автокатастрофу и сломал позвоночник. Вот что мы думаем сделать. Мы введем ему его же стволовые клетки прямо в позвоночник. Надеюсь, что эти клетки помогут восстановить часть его двигательных способностей. И, может быть, он снова начнет ходить.
– А если нет?
– Так ведь этот человек уже несколько лет парализован! Понимаешь? Есть другой метод? Нет! Мужчина сам готов взять риск на себя, дать нам расписку. Или пан – или пропал!
– Мы не можем экспериментировать на живых людях!
– А оставлять их, парализованных, умирать можем? А обрекать их родных на мучения и на огромные расходы можем?
Наступило молчание.
Его нарушил Владимир Юрьевич.
– Не думаю, что надо вводить пациенту его же собственные клетки. Могу предположить, что они свой ресурс… уже выработали. Вводить надо зародышевые стволовые клетки. Зародышевые! Именно в них – огромный потенциал созидания.
Иван Петрович задумался.
В разговор вступил Александр Константинович, который вошел в кабинет в конце разговора и понял, о чем речь.
– Что это вы тут расшумелись? Нам, дорогие коллеги, предстоит огромная работа. Да, надо понять механизм развития этих клеток и то, как можно использовать их потенциал. Перечислю, что уже можно лечить…
– Да откуда у вас такая уверенность? – возразил Владимир Юрьевич.
– Это мнение и наших, и зарубежных ученых, – резко отрубил Александр Константинович. – Перечислю: стволовые клетки могут быть эффективными при лечении болезней Альцгеймера и Паркинсона, инсульта, инфаркта, диабета, повреждений спинного мозга, как в случае с вашим пациентом. И, конечно, самого мозга.
Он посмотрел на меня.
- Мы думаем ввести Ирине Николаевне стволовые клетки.
Теперь все трое молча смотрели на меня. И в их глазах я читал один вопрос: «Вы берете риск на себя?!»
10 июля. Я держу в руках страницу с описанием метода, на основе которого будут делать операцию. Вот выдержки.
Метод лечения носит название биоинженерной пластики мозга и заключается в том, что… проводится реконструкция внутренней структуры ткани патологической зоны мозга. Успешность применения предложенного метода базируется на возможности приживления в мозге пациента трансплантированных ранних предшественников стволовых нейронов и нейроглиальных клеток человека (астроцитов, олигодендроцитов и др.,)…
Стволовые нервные клетки не распознаются мозгом как чужеродные и не вызывают защитную реакцию их отторжения. Огромный генетический потенциал роста этих клеток позволяет им произвести необходимые этапы деления и установить новые связи в мозге хозяина и влиять на механизмы регенерации и восстановления центральной нервной системы (ЦНС). В результате создаются оптимальные условия для выживания нервных донорских клеток…
Опыт показал высокую эффективность данной технологии и открывает новые перспективы лечения пациентов с различными тяжелыми, зачастую считающимися неизлечимыми, заболеваниями и травмами ЦНС…
Мы с Никитой даем «добро».
6 августа. Прошла еще одна вечность. Тунис, Москва, снова Хаммамет. И снова Москва.
Вечером я вернулся с Пахры. Был солнечный день, и я работал с газонокосилкой. Пахло скошенной травой, ничто не мешало мне, я работал сосредоточенно, целиком отдавшись делу, и думал об Ире…
Когда я приехал в Теплый Стан, и вошел в квартиру, то снова почувствовал всем телом и только потом осознал, что я один....
Vae soli! Горе одинокому!
Звоню Татьяне, ее телефон постоянно занят. Звоню Никите, его телефон отключен. Позвонить друзьям? Зачем? Сказать, что мне плохо? Все и так это знают. Просить о помощи? Они готовы помочь, но у каждого свои проблемы. Да и о какой помощи просить? Снова просить деньги? Друзья и так дали уже все, что могли. И Ваня, и Жора…
Просить не у кого и не о чем. Это и есть черное безысходное одиночество. Но я заработаю!
Я взял альбом с фотографиями Иры и снова раскрыл его. На меня взглянула улыбающаяся, светлая и радостная Ира...
– Ирка! Моя милая Ирка! Солнышко мое! Все будет хорошо! Держись! Впереди операция!
И я зарыдал. От отчаяния, от всего пережитого за эти долгие месяцы... Я снова принял лекарства и провалился в черноту…
…Я почувствовал, как до моей головы дотронулась рука, и я услышал тихий женский голос. Тот же самый голос, знакомый голос, но я так и не мог понять чей. Какая женщина снова пришла ко мне? Кто она? Лица ее я не вижу. Кто ты, мой ангел-хранитель? Она все чаще и чаще приходит ко мне, во сне и наяву, в ночное время, и я разговариваю с ней…
– О чем ты плачешь?
– Мне тяжело без Иры... Всегда и везде, где бы я ни был, скитаясь по миру, я чувствовал ее, она была постоянно рядом...
– Ты надеешься, что она вернется в этот мир и все будет по старому?
– Врачи говорят, что прежней Иры нет... Нет! Нет! Вот что меня мучает. Вина мучает, вина перед Ирой. И это больно. Я гляжу на ее последние новогодние фотографии, до ее…
– … клинической смерти…
– … осталось меньше трех недель… Ира такая счастливая, такая радостная, она улыбается, и я улыбаюсь...
– Ты снова все это вспоминаешь? Зачем? Тебе же больно…
– Я хочу понять…
– Хорошо, я ухожу…
– Нет! Умоляю, не уходи. Подожди. Выслушай меня… Мне надо выговорится…
– Говори, я буду слушать...
– Мы работали все эти годы, очень много работали, мы все время были духовно вместе, несмотря на расстояние, и ничто не предвещало беду... Только один раз ночью, да, это случилось ночью, я потянулся к ней, обнял, поцеловал, она ответила, я подумал, что у нас снова будет все хорошо, только я был очень усталым, ничего не получилось, она спросила: «Почему?», я сказал, что просто плохо себя чувствую и что это... ничего не значит....
– Ты должен был сделать все для нее! Ты плохо поступил!
– Да, сейчас я это понимаю, но тогда я не мог, не мог… А потом, накануне отъезда Иры, был один вечер, он мне хорошо запомнился, я включил караоке, сначала сам пел для Иры, а Ира слушала, грустно глядя на меня, а потом запела сама... Она никогда не пела сама! Только подпевала мне! А в этот вечер ее голос налился чувством и силой, он звучал уверенно, чисто, она пела одну песню за другой, мы пели вместе, и в эту ночь мы заснули, крепко обнявшись и поцеловав друг друга...
И еще я говорил ей перед ее отъездом, что она едет всего на несколько дней, что 29 января прилетает Николай Федотович, Петр Сергеевич и другие ученые, мы будем работать с ними, прилетит и Николай, наш добрый друг, а пока она слетает в Москву, ведь там дети, их надо повидать, помочь... Она соглашалась со мной, кивала головой, спокойно собралась, и спокойно мы поехали в аэропорт… Почему она согласилась? Почему?
– Я видела вас в эти последние минуты перед расставаньем...
–…Боже мой, если бы я знал, что они последние! Если бы хоть какой-то знак, если бы хоть какое-то предчувствие! Нет, все было как всегда: аэропорт, суета сует, подходили знакомые, прощались, говорили Ире теплые напутственные слова...
И вот мы одни, обнялись, поцеловали друг друга, поцелуй был долгим, а потом я сказал, как всегда говорил: «Сa ira! Все будет хорошо!»…
– и она кивнула и ответила «Ca ira!»...
– и вот Ира отходит от меня, ее рука ускользает из моей руки, она отворачивается, я смотрю ей вслед, она оборачивается, грустная улыбка на ее печальном лице, очень грустная... и...
– она исчезает, чтобы остаться навсегда в твоей памяти...
– Да. Я постоянно вижу эту ее грустную улыбку! Теперь ты понимаешь, почему я не могу не плакать! Да будь я из железа и стали, все равно это так больно, вновь и вновь видеть, переживать уход родной, близкой, любимой женщины, это прощание, которое оказалось роковым...
– и теперь тебе остается только вспоминать ее слова, ее жесты, ее лицо, перечитывать ее редкие письма, пытаясь услышать, понять то, что она хотела сказать, но так и не сказала....
– Да. И я знаю, что все сделаю, чтобы она проснулась... Больница, лекарства, операции, все будет сделано....
– Но врачи ведь сказали тебе, что той, прежней Иры уже нет... Нет Иры, которая помнит тебя, которая сможет узнать детей, улыбнуться матери и друзьям.... Ее нет... Нет женщины, которая будет любить тебя, отдаваться тебе…
– Замолчи! Не верю! Не верю! Не могу поверить в это! Я хочу, чтобы она вернулась и была рядом со мной! Невозможно, чтобы она не вернулась...
Женский голос прозвучал раздумчиво и твердо:
– Помнишь слова доктора: «Она уже ушла, ее нет здесь, отпустите ее душу»...
– Помню....
Голос четко выговаривал каждое слово:
– Если она...., если ее мозг проснется, то это будет другой человек…
–...Еще есть надежда, еще есть шанс, никто не знает на свете возможностей мозга, и пока есть шанс, этот единственный шанс, врачи будут бороться.....
– …они будут бороться, пока ты им будешь платить! – возразил женский голос.
–... Это касается только меня. Все. Точка. Пока у меня есть силы, пока ты мне помогаешь, будем бороться за ее жизнь. И она проснется! Проснется!
Наступило долгое молчание. В комнате было темно.
– Что же ты молчишь, мой добрый и нежный ангел? Я прошу тебя, поддержи меня в этом!
– Хорошо. Я поддержу тебя. Я всегда буду с тобой. Но я никогда не буду молчать, как молчала Ира. Так знай: ты спасешь ее ценой своей жизни. Ты согласен?
– Да!
– Запомни свою клятву, дорогой мой человек!
Я проснулся. Было очень тихо. Москва, усталая и измученная, спала. Я включил настольную лампу и увидел фотографию. На меня смотрела улыбающаяся и радостная Ирочка. И ничто на ее светлом лице не предвещало беды...
Господи! Если бы мы всегда помнили и свято следовали заповеди:
Любите друг друга!
8 августа. Привез питание, гемосорбент из Новосибирска, и результат анализов из Института Сербского.
Александр Константинович: «Результат отрицателен. Нельзя проводить операцию».
Сергей Михайлович: «Надо делать не перую операцию, а вторую. Надо ставить стимулятор».
Звоню по телефону, который дал Александр Константинович.
– Да, все готово, приезжайте завтра утром. Стоит 1100 доллларов.
Сергей Михайлович рассказывает о смерти Э.Н., которому две недели назад сделали подсадку. Все шло хорошо. Его даже перевели в нейрохирургическое отделение и вдруг…
Сергей Михайлович замолчал и стал смотреть в серое небо за окном. А я смотрел на его задрожавшие руки, которые раньше никогда не дрожали.
15 августа. Хаммамет. Я взял с собой в Тунис одну их записных книжек Иры и теперь по вечерам перечитываю ее…
«Привязанность Мужчины к Женщине может питаться только страстной Любовью. Пока есть Страсть, есть Любовь и есть Верность Мужчины к своей Возлюбленной. И как легко это проверить: пока жива Страсть, Возлюбленный будет целовать вас, уходя от вас и возвращаясь к вам. Если он этого не делает, то…»
«Быть верным Даме, чьи взоры непреклонны.... Так говорил Николай Гумилев. Поэт, который любил Любовь, и .... который был несчастлив с женщинами... В его стихах тема Любви – постоянна. Но это тема не Счастья, а Тоски по Любви. Такой желаемой, но не состоявшейся».
И вот еще запись стихов:
«О, не лети так жизнь!
Слегка замедли шаг,
Другие вон живут
Неспешны и подробны…
А я живу: мосты, вокзалы, аэродромы,
Промахивая так, что
Только свист в ушах.
Я ненавижу аэродромы…»
Ирочка, милая, я теперь тебя понимаю. Я тоже начинаю ненавидеть аэродромы, которые нас разлучают.
16 августа. Прошла еще одна вечность, прошла как миг. Восемь месяцев Ира в глубокой коме. Вечером я улетаю из Туниса в Москву. 17 августа Ире будут делать операцию. Первую из трех. Шанс есть? Есть. Один из тысячи.
Ира лежит в палате 624 Центра реанимации Центрального военно-морского Госпиталя в Купавне. Без сознания. Как говорят врачи, «в вегетативном состоянии». Нет, дорогие мои доктора, она живет, она чувствует, ей ужасно больно, но она не хочет покинуть этот мир. Она вернется к нам. Она хочет жить. Я чувствую это при каждом прикосновении к ней.
Господи, спаси Иру, умоляю!
Из записок Иры: «Боже мой, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не могу изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого».
«Сей поцелуй, дарованный тобой,
Преследует мое воображенье:
И в шуме дня и в тишине ночной
Я чувствую его напечатленье1
Случайный сном забудусь ли порой –
Мне снишься ты, мне снится наслажденье!
Блаженствую, обманутый мечтой,
Но в тот же миг встречаю пробужденье, –
Обман исчез, один я, и со мной
Одна любовь, одно изнеможенье.
Е.А. Баратынский»
17 августа. Москва. Из дома позвонил в Госпиталь. Александр Константинович сказал, что «все хорошо», что «операция прошла успешно», подчеркнул, что операция «уникальная и первая в России», что «Ирина Владимировна держалась молодцом», но чтобы я не приезжал, чтобы «не нервировать обстановку».
Поздно вечером Александр Константинович сам позвонил мне и рассказал подробности. Сама операция продолжалась два часа, подготовка к операции – 6 часов. Томографию делали два раза. На компьютере «проиграли» операцию, чтобы не задеть кровеносные сосуды, и затем провели саму операцию.
Сергей Михайлович добавил:
– Ирина Владимировна даже переживала. Да, да, она чувствовала, что с ней происходит необычное. Цвет лица изменился. Ноги вздрагивали…
В мозг Иры ввели десять миллионов стволовых клеток!
Участвовало в операции десять человек. А делал операцию один. Самый главный хирург, самый-самый. Только один человек на всю Россию был способен это сделать.
Накануне у Никиты взяли подписку: никаких претензий, если.....
Если.... Господи, да мы дадим любую подписку, мы все берем на себя, мы верим вам, Александр Константинович, верим всем вам, наши дорогие доктора, только спасите Иру!
На ночь снова открыл записную книжку Иры:
«Это утро, радость эта,
Эта мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод,
Эти ивы и березы,
Эти капли – эти слезы,
Этот пух – не лист,
Эти горы, эти долы,
Эти мошки, эти пчелы,
Этот зык и свист,
Эти зори без затменья,
Этот вздох ночной селенья,
Эта ночь без сна,
Эта мгла и жар постели,
Эта дробь и эти трели,
Это все – весна.
А.А.Фет»
18 августа. После операции температура у Иры скакнула под сорок градусов. Александр Константинович провел рядом с ней всю ночь. К утру температуру удалось сбить до 37,5.
– Это нормальная реакция организма на введенные клетки, утверждает Александр Константинович. – Я вчера девять часов был с Ириной Владимировной. И я увидел первый фиксированный взгляд. Первый! Но силы ее сразу истощились, и она закрыла глаза. А сегодня я и другие впервые увидели: у Ирины Николаевны распрямились ноги и правая рука. Впервые!
– Александр Константинович, спасибо вам за хорошие новости.
Я улыбался. На душе – чувство торжества. Неужели мы победили болезнь? Неужели Ирочка возвращается из своего путешествия?
19 августа. Не авария, а катастрофа. Так сегодня назвали то, что произошло с подлодкой «Курск». Но попытки спасти экипаж продолжаются. Остается только надеется.
Состоянии Иры без изменения. Борьба продолжается. Остается только надеется.
Из записок Иры:
Что самое общее для всех? НАДЕЖДА, ибо если у кого вообще ничего нет, то она есть.
21 августа. Госпиталь. Александр Константинович:
– Я считаю, что есть прогресс. Замечена фиксация взгляда. Редкая, но она есть. Замечено расслабление мышц, движения рук и ног. Вживленный электрод, возможно, уже стимулирует ствол. Завтра встречаемся снова и решаем, когда начать стимуляцию. Вторая операция – вживление – в октябре. И есть идея…
Сергей Михайлович:
– Увеличилось количество белка, а это значит, что мозг функционирует. И органы пищеварения работают нормально.
Доктор, имени которого я не знаю, добавил:
– У Ирины Николаевны была нейроинфекция. Этот вирус вместе с вирусом гриппа поразил мозг. Отек ствола, затем остановка дыхания и… сердца.
Александр Константинович:
– Надо было раньше, раньше это делать. Столько потеряно времени. Мозг надо было спасать еще в январе- феврале…
Кто виноват? Никто. А сегодня пошел восьмой месяц.
Вечером смотрю телевизор. «Живых людей на «Курске» нет!» Таков вывод норвежских водолазов. «Работы надо приостановить». Репортер, медленно подбирая слова, говорит: «Водолазы прекратили работу».
22 августа. Госпиталь. Борьба продолжается. Температура Иры то повышается, то снижается. Но опасность отторжения введенных клеток уменьшается. Господи, дай нам силы!
Благодаря компании NN достаю необходимые лекарства.
23 августа. День траура по погибшим морякам. Боль в моем сердце. Еду в Купавну. Включаю радио. И... слышу, как какая-то московская станция передает зарубежные шлягеры. Переключаю на другую станцию – то же самое. Им наплевать на траур! У этих «новых русских» другие «ценности».
24 августа. Госпиталь. Медсестра встретила с улыбкой: «Есть хорошие новости». И разрешила пройти в палату.
Я провел с Ирой часа два. Просил, умолял открыть рот…
С задержкой – проходит минута, вторая, третья – Ира открыла рот! Открыла сама!
Сделал массаж с оливковым маслом правой руки, рука расслабилась. Ира смотрела в мою сторону. Взгляд ее… был ли он фиксированный? Если да, то она меня не узнала…
Перешел к левой руке, начал делать массаж – ее глаза повернулись в мою сторону.
Ирочка, милая, любимая, просыпайся. Ирочка, выздоравливай, все хорошо…
Ее глаза ушли в сторону и снова вернулись. Левая рука расслаблена, я начал медленно подносить ее к лицу Иры, ее же рукой дотронулся до ее носа, до подбородка. Рука поддавалась, я снова и снова массировал ее. Потом массировал ноги. Потом начал щипать пальцы.
Есть реакция! Она чувствует свои руки.
Я снова просил ее открыть рот…
Не открыла…
Я снова просил ее закрыть глаза…
Не закрыла. Контакт прервался…
Уехал от Иры домой вымученным. Все силы отдал ей.
Вечером встретился с А. Спор о причинах гибели «Курска». Трагедия отозвалась в наших сердцах искренним горем.
– Ты знаешь, еще есть живые.
– Ты сумашедший.
– Нет. Но есть еще один-два человека, надо еще бороться. Ты понимаешь, надо бороться!
Она смотрела на меня и в ее глазах я прочитал: «А за меня ты тоже будешь бороться?»
Я положил свою руку на ее руку и кивнул.
Вечером, в день траура, как пишет сегодня «МК», парни и девушки смотрели стриптиз в ночных клубах «Пена» и «Цунами». А в «Авроре» была дискотека..... На борту крейсера «Аврора»! Безумие!
«МК» с горечью констатирует: «Горе и деньги в нашей стране всегда были по разные стороны баррикад... Иным словом, кроме как кощунство, все это не назовешь...»
25 августа. Госпиталь. Хорошие новости. Вот что сказал Александр Константинович:
– Она реагирует. Значит, есть живые нервные клетки. Когда ее тормошишь, – а сегодня что я только ни делал: и щипал, и щеки теребил, и менял позиции рук и ног! – ее лицо то краснело, то на лице была недовольная гримаса. И мне показалось, что еще немного – и она зарычит на меня…
Все удивлены. Потому что то, что происходит, трудно объяснить. Но есть ПРИЗНАКИ пробуждения мозга. Поэтому на сегодня шесть сеансов стимуляции. Конечно, есть эффект.
– Что от меня нужно еще?
– Ничего. Вы все сделали…
– Могу я с ней проводит больше времени?
– Конечно. Это только на пользу.
– Спасибо вам, Александр Константинович. И дай Бог вам здоровья!
Позвонил Сергей Михайлович:
– Все нормально. Пролежни затягиваются. Стул – самостоятельный. Так что надеемся.
Вечер. Один дома. Книга «Великие женщины». Кто же это решил, что именно эти женщины великие? А другие женщины? И по каким критериям делается выбор? И кто судьи?
Смотрю телевизор. Кикабидзе в фильме Данелия.
«Я хочу видеть только полные бокалы и веселые лица».
«Я хочу при жизни услышать то, что будут говорить после моей смерти.. Говори так, будто ты меня видишь в гробу...
Как ты думаешь, я увижу свою девочку там?»
И я тоже думаю, кого я увижу там? Неужели всех?
28 августа. Снова целый день в Госпитале. Покидаю Иру, чтобы только съездить в СИА Интернейшнл за лекарствами. Мы с медсестрой Ольгой даже усаживали Иру, мы даже давали с ложки воду. Получалось! Мы тормошили ее и звали-призывали проснуться. Но без результатов.....
Нет, неверно я пишу, всегда есть результат, даже если он не виден.
Главное – это то, что когда мы ее тормошим, она реагирует на неприятные или болевые моменты, ее лицо оживает, на нем мы видим мимику, разную мимику: от внимания, с которым она слушает музыку в наушниках, до крайнего неудовольствия, когда я один раз, от отчаяния, больно ущипнул ее за руку…
Ученые (д-р Рэймонд Моуди, д-р Мелвин Морз и другие) утверждают, что мозг, находясь в состоянии комы, может сохранять сознание и воспринимать все, что происходит вокруг, а также взаимодействовать с иной, духовной, реальностью…
Вечером прочитал в записках Иры:
«Путешествие – это искусство искать и приобретать знания, видеть и ценить красоту, отдыхать и любоваться миром».
Ирочка! Милая! Когда ты проснешься, когда все будет позади, мы с тобой объездим весь мир! Есть столько прекрасных мест на Земле! Есть столько интересных и добрых людей, которых мы встретим! Ca ira!
Единственная фраза, которую Чарли Чаплин умел говорить по-русски: «Твои губы шепчут о любви».
29 августа. Пожар на Останкинской башне. Потушили. Но Москва осталась без телевидения!
Вспомнил встречу в пустыне Сахара с бербером-кочевником. Который спас нас. Да, была такая история, когда я, Ира и Никита заблудились в Сахаре. Около оазиса Дуз. И вывел нас на надежную дорогу бербер, прискакавший на коне к нам на помощь.
Потом мы доехали до его шатра, из которого высыпала куча детей и вышла красивая женщина, берберка, его жена, удивительно похожая на Аксинью из «Тихого Дона». Она угостила нас своими лепешками, финиками, напоила молоком Иру и Никиту. Ну, а мы с нашим спасителем выпили «Столичную» за все, что хорошо кончается. За «Ca ira!» И закусили самыми вкусными финиками в мире!
Помню мой вопрос к берберу: «А все-таки трудно без электричества: холодильника нет, да и телевизор не посмотришь. Как же ты без телевизора?"
Бербер посмотрел на меня то с удивлением, то с насмешкой: «Телевизор? Зачем мне телевизор? У меня жена есть!»
Я был изумлен этим ответом. Так изумлен, что ничего не ответил. И только теперь, много лет спустя я понял: бербер был прав!
Снова ночь. Снова одиночество. Одно спасение: Добрые Силы на Небесах и мой добрый и нежный ангел, которые мне помогают. Помогают мне помогать Ире. И у Иры медленно, но все-таки идет на поправку. Так говорят врачи.
На столе около компьютера – ее фото в медальоне. И я вспомнил одну сцену, разговор с доктором Н.Н из Института господина В., в котором Ира лежала целый месяц.
– Вы поймите, что Ирины Николаевны уже нет и не будет. И если произойдет чудо, то это будет другой человек. Другой! Она вас даже не узнает!
Я застыл в оцепенении, чувствуя свое бессилие и понимая, что он говорит то, что равносильно приговору. Через несколько дней он мне скажет, что надо отключать аппаратуру. А еще через несколько дней Петр Сергеевич уговорит морской госпиталь в Купавне взять Ирину Николаевну. Но это будет потом…
А сейчас доктор молча смотрел на меня. И я молчал. И только собравшись с силами, я сказал:
– Лишь бы она жила! Лишь бы вернулась! Как бы там ни было, все равно это она! Она! Вы понимаете это? Это самая лучшая женщина в мире!
Я сжал кулаки.
Доктор внимательно, как бы запоминая, долго разглядывал меня:
– Я вас понимаю...
И, отвернувшись, добавил: «Зайдите, пожалуйста, в бухгалтерию. Я приготовил счет к оплате…»
30 августа. Вместе с Никитой едем к Ире. Она бодрствует, глаза открыты. Никита берет ее за правую руку, гладит ее, говорит слова:
– Мама, проснись, мама, вставай, мама, милая мама, проснись, я прошу тебя..
Нет, нет реакции…
Снова и снова мы по очереди гладим и говорим Ире нежные слова. Так проходит полчаса.
И вдруг Никита говорит: «Она сжала мне руку! Она крепко держит мою руку! Папа! Я чувствую маму!».
Я беру Иру за другую руку, она подается! Спастика исчезла! Я распрямляю пальцы, сгибаю, намазывая ее руку маслом фараонов, массирую пальцы, кожу руки, плеча, снова сгибаю руку, снова распрямляю, рука подается, я снова сгибаю ее так, что своими пальцами Ира прикасается своего носа, подбородка. Вчера это невозможно было сделать! Невозможно!
Я говорю:
– Открой рот, Ира, прошу тебя, открой рот, скажи «а», Ира, открой рот, открой рот...
Именно это просил делать с ней Александр Константинович…
Проходит минута, вторая…
Ира открывает рот!
– Замедленная реакция! – говорю я Никите. – Но она реагирует.
– Еще раз, открой рот, Ира, открой рот, скажи «а», Ира, открой рот...
Проходит минута, вторая…
Ира снова открывает рот!
И закрывает глаза.
Через минут тридцать, когда она снова открыла глаза, я повторяю просьбу.
Нет «ответа»...
Только глаза ее «смотрят» то в сторону Никиты, то в мою сторону. Ира медленно переводит взгляд, не останавливаясь на нас, ее рука податлива и ее можно сгибать.
– Ирочка, милая, любимая, дай какой-нибудь знак, пошевели пальцами, умоляю, умоляю…
Ее взгляд спокойный, задумчивый, устремлен куда-то вдаль, мимо нас.....Что она видит? Что она слышит?
Из записок Иры:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встает и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, –
Любуйся ими – и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, –
Питайся ими – и молчи.
Лишь жить в себе самой умей –
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, –
Внимай их пенью – и молчи!
Ф.И.Тютчев
31 августа. Телефонные звонки Вани, Жоры и других друзей. Поздравления с днем рождения. И пожелания здоровья Ире. Спасибо, дорогие мои, тронут, благодарен, спасибо!
Поездка за Ириными лекарствами в NN. Затем Купавна. Снова я у Ирочки, снова ласкаю ее и говорю теплые слова. Только она ничего сказать не может и обнять меня не может. Мои страдания невыносимы. И, когда остаюсь в палате один, не выдерживаю и утыкаюсь в ее теплое плечо мокрым лицом.
И она вздрагивает!
Я целую ее губы, прикасаясь нежно-нежно. И чувствую, что она мне отвечает.
Ира закрывает глаза и начинает глубоко вздыхать.
Я застываю. Рука гладит ее руку. Я осторожно прикасаюсь ее груди и глажу ее. Ира постепенно успокаивается и погружается в сон…
Вечером на работе меня встречают мои сотрудники: Люба, Настя, Лена. Кабинет украшен цветными шарами и большими буквами «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ». Стол накрыт, и меня ждет подарок: книга, о которой я мечтал: «ОБНАЖЕННАЯ». Репродукции картин великих мастеров. Потрясающая книга!
Теплые добрые слова в мой адрес. И пожелания здоровья Ире. Мои ответные слова...
Я счастлив. Ирочка держится! Я нужен ей, моим близким и друзьям. Я еще что-то могу сделать в этом мире. И я хочу все, что есть во мне, передать вам, мои друзья, помочь, поддержать вас. Вы можете на меня рассчитывать!
Я вас люблю, дорогие мои! И ваша любовь помогает мне сделать все для Иры и не упасть духом.
И примите от меня советы человека, который внезапно оказался в беде.....
Давайте родным и близким больше, чем они ожидают, и делайте это по зову сердца.
Любите глубоко и страстно. Быть может, это приведет к горьким коллизиям и переживаниям, но иначе не стоит жить.
Когда вы понимаете, что поступили неправильно или совершили ошибку или сказали неверное слово, постарайтесь признать свою ошибку и исправить ее.
Живите так, чтобы не было больно за прожитые годы, как сказал Николай Алексеевич Островский, и чтобы вы могли повторить за Бубой Кикабидзе, повторить тогда, когда придет другое время: «Мои года – мое богатство».
Создайте атмосфера любви и дома, и на работе. Делайте все, что можете, чтобы поддерживать именно такую атмосферу, насыщайте ее своими ионами и пусть от вас струится тепло и свет.
Помните: это очень хорошо, когда вы любите и когда вас любят. Помните, что вы очень нужны и без вас жить невозможно.
Помните: чем больше вы думаете о близких, тем больше они думают о вас.
А во сне ко мне снова пришел мой ангел-хранитель, чтобы сказать, что я все делаю правильно, только самое трудное еще впереди!
2 сентября. Доктор Мальвина встретила меня с улыбкой. Есть изменения к лучшему. Два часа я провел с Ирой. Классическая музыка, массаж с тунисским «маслом фараонов», в наушниках Иры звучит «Евгений Онегин» в исполнении Смоктуновского. И есть реакция на боль, реакция на звук, я с доктором Мальвиной отмечаю это. Значит, Ирочка выздоравливает!
Снова читаю вслух ее любимые стихи Н.А.Заболоцкого:
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую...
...Что прибавится – не убавится,
Что не сбудется – позабудется...
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?
И мне кажется, что Ира внимательно слушает меня и что ее губы вздрагивают и повторяют: «звезда моя сумасшедшая…»
3 сентября. На Пахре, родной и милой, собрались мы вместе все и отметили мой день рождения. Теплые слова Ани. Маленький Илюша все время был рядом со мной, не отходил ни на шаг. И мы с ним играли в «солдатиков», и я сделал так, чтобы он снова и снова выигрывал. Каким он был радостным, одерживая победу!
А как буду счастлив я, когда одержу победу над злой, черной силой, захотевшей погубить Ирочку?
4 сентября. Сон! Так редко мне снятся сны. Так я хотел, чтобы их было больше, потому что в каждом сне Ирочка приходит ко мне. И вот... снова приснилась Ира, она разговаривает, ходит и меня... критикует! Укоряет! А я пытаюсь оправдаться, у меня не получается, она меня критикует, а я улыбаюсь, она может меня укорять сколько угодно и это прекрасно, как все то, что она делает…
На мой вопрос: «Что же произошло с тобой?» она говорит: «Был страх и была боль, будто электричка наехала на меня...»[18]
Вечером включил телевизор и сразу услышал: «Созидает только любовь. Только любовь!» Это слова Кузнечика, пилота из фильма «В бой идут одни старики».
Вечером читал книгу и нашел очень точное высказывание великого человека, С.Н. Рериха: «...Смысл человеческой жизни – в достижении красоты, гармонии, в самовыражении. Самая большая задача – это самосовершенствование во всем. Если каждый из нас каждый день будет делать что-то более совершенно, чем вчера, и делать это сознательно, это его устремление неизбежно отпечатается в его сознании, а сумма устремлений изменит его поведение в лучшую сторону... Когда человек стремится к лучшему, он возвышается. В конце концов, что такое вдохновение? Это как бы внутренняя молитва человека, когда он стремится к возвышенному... Выращивание добра в себе является иммунитетом против зла... Богатство – это наш внутренний багаж, то, в чем только наша ценность, что мы можем и должны развить в себе... Надо стараться избегать дурных мыслей, не допускать их и, напротив, стремиться к положительным. Попробуйте – в сущности, это очень просто...»
С.Н. Рерих приводит слова Конфуция, который говорил: «То, что ищет человек совершенный, находится внутри него, а то, что ищет несовершенный, – у других».
Я попробую «вырастить добро» внутри самого себя. Ведь оно есть во мне, это зерно добра, которое посеяли в меня мои родители. Мне осталось самое простое: дать этому зерну возможность прорасти и принести новые зерна добра.
«Попробуйте – в сущности, это очень просто!»
17 сентября. С Аней вместе… у мамы и у папы на кладбище. Прошло 19 лет, как не стало дорогой мамы....Но до сих пор я слышу ее слова: «Сереженька, не торопись, побудь со мной»... И мой ответ, этот мой проклятый постоянный ответ: «Мама, не волнуйся, мы все успеем сделать, я обязательно с тобой посижу, я успею!»
Не успел...
НЕ УСПЕЛ!
Поминаем с Аней родителей. Я рассматриваю фотоальбом, посвященный маме и папе. Рукой отца около одной фотографии мамы надпись:
«Мамочка Нюся, ты всегда с нами и так будет, пока бьются наши сердца»
Мама ушла первой. Внезапно! Просто остановилось сердце!
Отец прожил еще семнадцать лет, мы с Аней все сделали, чтобы он жил спокойно, в достатке и под присмотром врачей.
Вечером с Таней едем к бабусе Нине Дмитриевне. С бабусей – к Ире. Два часа массажа, попыток установить с ней контакт…
Безрезультатно! Нина Дмитриевна очень переживает…
18 сентября. Я снова еду к Ире. Массаж, музыка, стихи Пушкина, песни Визбора... и нет контакта… нет!
Но Ирочка держится. Держится! Я это чувствую! Чувствую, когда прикасаюсь до ее рук, когда глажу ее волосы, когда наши взгляды «встречаются»...
Снова читаю вслух любимые стихи из ее записной книжке:
Жизни податель,
Светлый создатель,
Солнце, тебя я пою!
Пусть хоть несчастной
Сделай, но страстной,
Жаркой и властной
Душу мою!
Жизни податель,
Бог и создатель,
Страшный сжигающий свет!
Дай мне – на пире
Звуком быть в лире, –
Лучшего в мире
Счастия нет!
К.А.Бальмонт
Заканчиваю чтение, смотрю на нее, и наши взгляды снова «встречаются».
23 сентября. Из записок Иры: «Одна умная женщина записала в своем дневнике: «Полюбить из жалости к слабому мужчине – безумие. Если вы думаете, что с вашей философией «Ах, какой он несчастный!» вы сможете повлиять на такого мужчину, то вы глубоко заблуждаетесь. Верх вашего самомнения – полагать, будто из слабака вы можете сделать настоящего мужчину.
Вашему влиянию может поддаться только сильный человек, а не слабый. Вы просто обязаны полюбить только себе подобного. Это так трудно и на это может даже не хватит вашей жизни. Но только такая любовь спасет и вас, и вашего возлюбленного. Ведь и он, единственный на этом Свете, может состояться, только встретив вас.
Не будьте так категоричны в своих оценках! Особенно когда вы думаете о своем любимом человеке! Это может выдать вашу тайну: вы любите только себя и, как результат, вы считаете себя непогрешимой. И если бы вы решились написать свою автобиографию, то это бы вылилось в описание любовного романа между главным героем автобиографии и ее автором.
И еще из записок Иры:
Пускай лучше ты не впустишь меня,
чем я не открою двери.
Пускай лучше ты обманешь меня,
чем я тебе не поверю.
Пускай лучше я в тебе ошибусь,
чем ты ошибешься во мне.
Пускай лучше я на дне окажусь,
чем ты по моей вине.
Пока я жива,
Пока ты живой,
Последнего счастья во имя
Быть солнцем хочу
Над твоей головой,
Землей –
под ногами твоими.
В.М. Тушнова
Я склоняюсь над Ирой и шепчу:
– Любимая! Пока я жив, пока ты жива, последнего счастья во имя быть солнцем хочу над твоей головой, Землей – под ногами твоими. Ты слышишь меня?
Я читаю Ире другие стихи Вероники. Ира внимательно слушает.
А знаешь, все еще будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
Понимаешь, все еще будет
В сто концов убегают рельсы,
самолеты уходят в рейсы,
корабли снимаются с якоря...
Если б помнили это люди,
чаще думали бы о чуде,
реже бы люди плакали.
Счастье - что онo? Та же птица:
упустишь - и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годиться,
трудно с ним, понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
крыльев не искалечу.
Улетаешь?
Лети, пожалуйста...
Знаешь, как отпразднуем
Встречу!
– Ирочка, и будет чудо, и все еще будет, и как мы с тобой отпразднует встречу! Все будет! Держись!
Я нежно дотрагиваюсь до ее губ и чувствую, как они начинают дрожать…
9 октября (Из красной книжки)
27 октября. Хаммамет. Из-за поворота вылетает на огромной скорости серый «Мерседес», водитель явно не справляется с управлением, и «Мерседес» летит на такси, идущее впереди нас. Такси, виляя, уходит на обочину, открывая нас, я резко беру вправо, «Мерседес» уходит юзом на свою сторону, перелетает через кювет и исчезает в клубах пыли в оливковой роще. Останавливаюсь. Смотрю на Мишу. Он молча смотрит на меня. На заднем сиденье тихо сжались туристки Руфина и Анна.
Выхожу из машины. Пыль рассеивается. Из других остановившихся машин люди бегут к перевернувшемуся «Мерседесу». Я протягиваю водителю такси свой мобильный телефон.
– Звони в полицию.
Он звонит.
Возвращаюсь к машине. Прикидываю, что какие-то доли секунды спасли нас и таксиста от лобового столкновения с «Мерседесом».
– Слава Богу! – тихо шепчу я. Ехать дальше совсем не хочется. Но через час мы смотрели славный мусульманский город Кайруан, и я спокойно рассказывал туристам легенды о великом арабском полководце Окбе ибн Нафаа, построившем в 7 веке нашей эры знаменитую мечеть Окба.
ПРОБУЖДЕНИЕ
8 ноября. Провожу у Иры целый день. Делаю ей массаж, ласкаю руки, рассказываю новости, десятки раз повторяю «открой рот» и надавливаю пальцами на подбородок.
Нет ответной реакции.
Десятки раз сжимаю ее пальцы и повторяю слова «сожми пальцы».
Безрезультатно. Но ведь было, ее ответное движение месяц назад. Или я все придумал?
И снова горькие слезы отчаяния. Неужели я бессилен? Неужели врачи ничего не могут? Ведь были случаи, когда возвращались из глубокой комы к жизни, пусть инвалидами, пусть больными, но возвращались к жизни!
Александр Константинович настроен оптимистично и успокаивает меня.
– Введенные нейроны прижились, но им нужно время. Месяцев шесть. Думаю взять ее к себе в отделение. Отдельная палата, постоянное дежурство медсестры…
Он подробно говорит, что думает делать. Я соглашаюсь. Он приглашает старшую медсестру. Мы обо всем договариваемся, в том числе и об оплате. В ближайшие дни Ира будет переведена в отделение Александра Константиновича.
Из записок Иры:
Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Вот стоят у постели моей кредиторы
молчаливые: Вера, Надежда, Любовь.
Раскошелиться б сыну недолгого века,
да пусты кошельки упадают с руки...
– Не грусти, не печалуйся, о моя Вера,
– остаются еще у тебя должники!
И еще я скажу и бессильно и нежно,
две руки виновато губами ловя:
– Не грусти, не печалуйся, матерь Надежда,
– есть еще на земле у тебя сыновья!
Протяну я Любови ладони пустые,
покаянный услышу я голос ее:
– Не грусти, не печалуйся, память не стынет,
я себя раздарила во имя твое.
Но какие бы руки тебя ни ласкали,
как бы пламень тебя ни сжигал неземной,
в троекратном размере болтливость людская
за тебя расплатилась... Ты чист предо мной!
Чистый-чистый лежу я в наплывах рассветных,
белым флагом струится на пол простыня...
Три сестры, три жены, три судьи милосердных
открывают бессрочный кредит для меня.
Булат Окуджава
9 ноября. Вечерняя черная Москва. Замерзшая Аня на остановке автобуса у метро Теплый стан. Ночное Калужское шоссе. Теплый родительский дом на Пахре. Телефон – единственная ниточка.
И еще слова, которые ждешь от ангела-хранителя.
10 ноября. Утром я вернулся с Пахры домой. Принял сообщения по Интернету и позвонил в офис. Взволнованный голос Лены:
– Сергей Алексеевич, звонили, вам надо срочно приехать в Госпиталь.
В полной растерянности я закончил срочное письмо в Тунис, отправил его. И только тогда, страшась неизбежного, позвонил Сергею Михайловичу. Его телефон не отвечал. Звоню Александру Константиновичу.
– Случилось беда. Срочно приезжайте.
У меня все оборвалось. Я не мог сказать ни слова.
Александр Константинович продолжал.
– У нее инфаркт миокарда. Обширный. Состояние критическое.
– Выезжаю, – только и смог я сказать.
Звоню Никите.
– Маме плохо. Я выезжаю в Купавну. Без меня ничего не меняй в своих планах. Позвоню оттуда.
Ночью выпал первый снег. На дороге – сплошной гололед. Когда я выехал на Кольцевую, началась метель.
Александр Константинович, огорченный, печальный, ждет меня в своем кабинете. Он рассказывает о бессонной ночи, которую провел у постели Иры.
– В 22.00, во время обхода Мальвина заметила, что у Ирины Николаевны снижается давление. Она вызвала Сергея Михайловича, тот поднял других врачей. Общее мнение: обширный инфаркт миокарда. Принимаются все меры, вводятся лекарства, поднимается давление. До 100. Что дальше? Этого никто не знает. Все возможное сделано.
Идем к Сергею Михайловичу.
– Состояние критическое… Очень критическое, – говорит Сергей Михайлович, глядя в окно, за которым бушевала метель. – Ей нужен абсолютный покой. Нет, и вам нельзя к ней. Ирине Николаевне не нужны сейчас эмоциональные переживания. Внешне ничего не изменилось, она все та же. Но приборы показывают инфаркт. Мы не можем не верить приборам… Позвоните в десять часов вечера.
Звоню Петру Сергеевичу. Он ничего не скрывает, говорит со мной откровенно. И вот что я понимаю из его объяснения: длительное пребывание в коме, тем более глубокой и продолжительной, представляет прямую угрозу сердечной деятельности. Что чаще всего происходит, когда человек выходит из комы? Не выдерживает сердце, когда мозг просыпается. Ведь сердцу тоже нанесен ущерб. И когда мозг, проснувшись, дает большую нагрузку на сердце, оно не выдерживает. Оно перестает биться. Оно останавливается! И тогда наступает непоправимая физическая смерть!
Господи! Помоги! Дай мне силы – и я передам все Ирочке!
Еду к Нине Дмитриевне в Храпуново. Шоссе – сплошной каток. Разбитые машины на обочине. Первый день зимы.
На остывающей даче засыпаю прямо в кресле у камина…
…………..
Вместе возвращаемся в Москву. Вечером пришлось обратиться к Нине Дмитриевне. Двадцать капель сердечного меня успокоили. Но когда я смотрел на часы, стрелки которых приближались к десяти вечера, снова схватывало сердце.
Читаю записную книжку Иры:
Неистов и упрям, гори, огонь, гори.
На смену декабрям приходят январи.
Нам все дано сполна – и горести, и смех,
одна на всех луна, весна одна на всех.
Прожить лета б дотла, а там пускай ведут
за все твои дела на самый страшный суд.
Пусть оправданья нет и даже век спустя...
Семь бед — один ответ, один ответ — пустяк.
Неистов и упрям, гори, огонь, гори.
На смену декабрям приходят январи.
Булат Окуджава
Ровно в 22.00. я позвонил Александру Константиновичу. «Без изменений. Ситуация стабилизировалась. Приезжайте утром».
Через пять минут позвонил Никита. Я успокоил его и сказал, чтобы он спокойно занимался своими делами. То же самое я сказал Татьяне.
11 ноября. Встал в четыре тридцать. В 5.30 был у Татьяны.
В 6.30 мы с ней были у Ильи. Еще через полчаса – в Шереметьево. Одним самолетом Никита и Татьяна улетали в Париж. Работа! Я настоял, чтобы они летели. Грустное прощание с сыном и дочерью в аэропорту.
О как на склоне своих лет
Нежней мы любим и суеверней…
Тютчев
И снова Кольцевая, снова Купавна. Я ехал, не позвонив, я не мог звонить, у меня все обрывалось внутри от отчаяния. Но я верил, что Ира продолжает борьбу за свою жизнь и что врачи ей помогают.
В кабинете Сергея Михайловича вместе с ним сидел грустный Александр Константинович. Увидев меня, он сказал:
– Все нормально, не волнуйтесь. Но мы, честно признаюсь, многое не можем понять. Ситуация нестандартная. Несколько гипотез. Но обо всем этом вам скажет Сергей Михайлович».
Сергей Михайлович подробно рассказывает. Я пытаюсь понять – и не понимаю. В голове гудит, запоминаю только то, что я должен сделать. Главное – достать к утру новое лекарство.
Звоню в CИА Интернейшнл. Они отсылают меня в аптеку в районе Тушино. Только там есть лекарство допамин. Гоню по Кольцевой. Аптека: «Вы из Морского Госпиталя? Мы вас ждем. Вот, это последняя упаковка допамина». Возвращаюсь в Купавну.
Дома встречает Нина Дмитриевна. Она была немного повеселей, чем утром. Я сказал ей, что у Иры все без изменений, только для сердца нужны лекарства, и я их достал.
Нина Дмитриевна разогрела мне борщ и картошку. Она всегда мне готовила борщ. Она знала, что мне нравится.
Звонок Никиты из Парижа.
– Как мама?
– Без изменений.
– Папа, я звонил нашей знакомой, она говорит, что у мамы разрыв мышцы сердца и что она все сделает.
– Ее прогноз?
– Что все будет нормально.
Эта знакомая обещала Никите, что вылечит маму. Но за большие деньги. Она утверждала, что на маму кто-то навел порчу. И только она. экстрасенс, может спасти маму. Я вспомнил, что она была против операции…
На всякий случай звоню Сергею Михайловичу.
– Еще одна гипотеза: у Ирины Николаевны разрыв мышцы.
– Какой?
– Сердца.
– Кто вам сказал?
– Одна наша знакомая. Экстрасенс.
– Не слушайте вы эти глупости.
– Извините, Сергей Михайлович.
Звоню Никите и умоляю его больше не обращаться к этой знакомой и не давать ей больше денег.
13 ноября. Раннее утро на Пахре. Морозный воздух. Свет фар выхватывает заборы, деревья, дома. Калужское шоссе, по которому мы столько раз проезжали с Ирочкой.
Ровно в три часа я на Петровке, в Институте реанимации. Галина Владимировна и Владимир, ее сотрудник, ждут меня. Едем в Купавну.
Когда подъехали и остановились у Госпиталя, в машине отвалилось зеркало заднего вида... и не разбилось. Это хороший знак, таково было единое мнение.
Сергей Михайлович показал Галине Владимировне записи из истории болезни Иры, кардиограммы, рассказал, что делали врачи. Потом он, Галина Владимировна и Владимир ушли к Ире. Я сидел в кабинете, читал «Анатомию человека» и размышлял о том, как сложно устроен человек и что мы ничего о себе не знаем.
Вернулись в кабинет все трое, сосредоточенные и задумчивые.
– Она перенесла минимиокард, – только и сказала Галина Владимировна.
– Что дальше делать? – спросил я ее по дороге в Москву.
– Вы знаете, ее состояние сейчас такое же, что и четыре месяца назад, когда я ее видела в Первой Инфекционной. Сергей Михайлович сказал, что ее состояние сейчас лучше, что из Института господина В. ее привезли совсем плохой.
Я еле сдерживался, чтобы не сказать то, что стучало в голове. Это значит, что в Институте ее не лечили, а губили? И стимулировали.... процесс распада и гибели мозга?
Ведь анализы Института Сербского, которые сделали после того, как Ира побывала в Институте господина В., и на которых настоял Александр Константинович, показали высокий уровень антител...
Это значит, что в Институте господина B. меня обманули и не удосужились сделать эти анализы. По мнению Александра Константиновича, именно эти анализы, которые делают только в Институте Сербского, могли показать, что происходит в мозгу, и могли подсказать, как остановить негативное воздействие!
Но с меня-то они сорвали сумасшедшие деньги, в том числе и на эти анализы....
Да черт с ними, с деньгами, если б они только пошли на пользу Ире. А то ведь оказалось, что «лечение» в кавычках у господина B. пошло только во вред. И к тому же это была потеря времени, когда каждый день – на вес золота. Боже мой!
Вот какие мысли пронеслись в голове. Но произнес я другое.
– А господин Х. из известного вам Института мне сказал на прощание: «Отпустите ее, не мучайте больше...» Я ответил ему: «Ира будет жить!»
– Он не имел права так говорить. Врач должен все делать, чтобы спасти больного. Все!
–– И еще я слышал, как врачи Института говорили о ней как о… бесперспективной.... Вот такой термин... медицинский… пришлось... услышать...
Я не удержался и спросил с горечью:
– У вас тоже такой термин используют?
– Держитесь. Многое зависит от вас, – сказала печально, не ответив на мой вопрос, Галина Владимировна. И она рассказала историю Маргариты, которая впала в глубокую кому в результате черепно-мозговой травмы во время столкновения машин, пролечилась у Галины Владимировны шесть месяцев, потом ее муж забрал, а спустя шесть лет муж прилетел в Москву и сказал:
– Я за вами, Галина Владимировна, Маргарита хочет вас видеть.
И Маргарита, парализованная, говорившая с большим трудом, рассказала ей, что она, находясь в коме, все слышала и видела, как за ней ухаживали, как ее спасали и возвращали к жизни, и что она благодарна Галине Владимировне за все то, что она делала с ней все эти долгие шесть месяцев.
– Конечно, – сказала Галина Владимировна, – у мужа уже другая семья, другой ребенок. Маргарита все это понимает, говорит, что она научится и ходить, и говорить как все, и что она вылечится и сама всему научится снова...
– Вот такая история. А ее тоже называли бесперспективной, – добавила задумчиво Галина Владимировна и посмотрела на меня.
Я ничего не ответил. Я верю, что и Ирочка расскажет нам, что она все видела и все слышала. И это дает мне силы бороться.
«Ирочка, милая, держись, держись, мы тебя спасем!» – говорил я, снова оставшись один.
14 ноября. Нет, не один! Ко мне во сне снова прилетел ангел-хранитель, и мы с ним долго разговаривали.
– Что это за стены и барьеры, которые я должен преодолеть?
– Познай себя. Ты думаешь, что знаешь себя, но ты совсем себя не знаешь. Ты не знаешь о силах, в тебе заключенных. Ты не знаешь безбрежности любви...
20 ноября. Каждый день – дорога к Ире. Новые лекарства и специальное питание. Ее состояние стабилизировалось. Врачи сказали, что я могу лететь в Тунис. Там меня ждала работа. Работа, которая давала возможность заработать.
Я склоняюсь к ней и шепчу:
– Ира, милая Ира! Идет одиннадцатый месяц. Ты с нами. Одиннадцать месяцев мы делаем все, чтобы спасти тебя. Милая! Что происходит с тобой? Что ты чувствуешь? О чем ты думаешь?
Есть шанс! Мы еще поборемся. Сегодня Сергей Михайлович сказал мне, что ты вернулась наконец-то к прошлому состоянию. До инфаркта! И что ты молодец! Ты держишься!
Я умоляю тебя! Не сомневайся! Не сомневайся в том, что я сделаю все для того, чтобы тебя спасти, чтобы ты вернулась, действительно вернулась на нашу землю. Я все сделаю, клянусь!
И когда ты очнешься, когда ты придешь в себя, я готов выслушать все твои слова, и сделаю так, как ты скажешь.
Господи! Вернись, Ирочка!
Если же ты, милая, меня не узнаешь, если я для тебя чужой, незнакомый человек, то знай, что я все равно буду ухаживать за тобой, как и раньше.
Я все сделаю для тебя!
Я все сделаю, заработаю деньги, оплачу все врачам и медсестрам, Госпиталю, всем и за все, за питание, за лекарства, достану все, что надо, только живи, только живи, Ирочка!
21 ноября. В пять часов утра за мной заехал Никита.
Через восемь часов я уже был в Тунисе.
Аэропорт. Алексей протянул мне ключи от дома и машины и деловые бумаги.
– Всего хорошего, – сказал я.
Алексей кивнул головой и исчез в толпе улетающих.
Я остался с туристами.
Скоро мы были на автостраде. Лендкрузер шел спокойно и уверенно. Таким же уверенным и спокойным был я. «Ирочка будет жить, она обязательно выйдет из комы», – думал я.
Бессонной ночью я услышал женский голос, который читал мне стихи Вероники из записной книжки Иры.
«Сто часов счастья...
Разве это мало?
Я его, как песок золотой,
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и березки...
Сколько дней проводила
за счастьем в погоне
на продрогшем перроне,
в гремящем вагоне,
в час отлета его настигала
на аэродроме,
обнимала его, согревала
в нетопленном доме.
Ворожила над ним, колдовала...
Случалось, бывало,
что из горького горя
я счастье свое добывала.
Это зря говорится,
что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
не стыдилось над счастьем трудиться,
чтобы не было сердце
лениво, спесиво,
чтоб за малую малость
оно говорило «спасибо».
Сто часов счастья,
чистейшего, без обмана...
Сто часов счастья!
Разве этого мало?»
И я подумал: «Если в твоей жизни были эти сто часов, то разве даже в мыслях допускать, что жизнь не удалась?
Ты слышишь меня, мой ангел-хранитель? Я благодарен тебе за сто часов счастья.
22 ноября. Хаммамет. Позвонил Илье.
– Как мама?
– Не знаю, я не звонил, у меня столько дел, я на грани нервного срыва.
– Держись. Я сам позвоню.
Звоню Александру Константиновичу.
– Как Ирина Владимировна?
– Не волнуйтесь, она молодцом! – ответил он, и в голосе его я услышал надежду.
– Дай Бог вам здоровья, Александр Константинович...
– Не волнуйтесь. Работайте спокойно. Мы делаем все возможное…
Посетил церковь Воскресения Христова на авеню Мухамеда Пятого, в центре Туниса. Вместе с батюшкой Дмитрием молил Бога и Святых помочь Ире.
23 ноября. Работал целый день над финотчетом фирмы. Как свести концы с концами? Как и где заработать, чтобы покрыть расходы? Впереди – новые выплаты за лечение и лекарства. Ситуация тяжелейшая. И надо улетать в Москву. Кому и как здесь работать? На кого оставить фирму?
24 ноября. Вчера вечером я отвез туристов в аэропорт и возвращался домой один поздно ночью. И заснул за рулем. От всех этих бессонных дней и постоянной работы. Проснулся в последний миг, когда машина уже неслась на бетонную опору моста.
– Живой, живой, – приговаривал я, когда все-таки доехал домой и упал в постель как убитый. Засыпал улыбаясь:
– Живой, живой! Спасибо тебе, ангел-хранитель! И Ирочка живая, живая! Ca ira!
26 ноября. Вечереет. Я сижу на веранде дома, африканское солнце освещает оливковые деревья и цветущие бугенвильи, около которых любила сидеть Ира.
Есть слова, которые я говорю только самому себе. С ужасом думаю, что произойдет, если я не смогу заработать денег. И гоню прочь эту слабость.
Я спрашиваю себя, когда невозможно не спрашивать.
Я жду ответов, когда невозможно не ждать ответов.
Господи, нет, только нет, это не безнадежность! Есть шанс!
И снова я обращаюсь к Ире. И уверен, что она меня слышит, несмотря на огромное расстояние.
– Только ты держись! Умоляю тебя, Ирочка, милая, держись! И я надеюсь, придет день, ты проснешься, выйдешь долгого сна и улыбнешься мне!
Я был неправ. Я виноват перед тобою. Ты просила об отдыхе, о передышке, и я старался все взвалить на себя, но тебе было все равно трудно. Как я жалею о том, что не снял с тебя все заботы! Как я жалею, что сам был погружен в дела и что так прошла наша жизнь! Прости меня!
Я обнимаю и целую тебя! Так тяжело без тебя! Прости меня! Это единственное, о чем я прошу:
– Прости меня! Прости!
Вечер провожу с фотографиями Иры и видеокассетой 1991-92 годов. На экране – Ирочка, Батя, мои родственники, которых уже не стало. Они все живы и поют песни. И Ирочка поет... Ее голос звучит уверенно и громко. Они поют снова и снова, песню за песней, и я им подпеваю...
Идет третий час ночи, я не могу иначе... Я не верю, что их нет в живых... Жизнь – это просто ужасный сон. А во сне такие счастливые встречи. Почему, почему так?
Ира меня звала папой, папулей... Я ее называл всегда мама...
...Идет четвертый час...Светает… Смотрю видеокассету 1988 года, снятую в Тунисе. На экране Ирочка, она слушает голос Адамо и его песню «Tombait la neige»....
... «Tu ne viendras pas ce soir...»
Я снова и снова перематываю пленку и снова и снова всматриваюсь в Ирины черты. Она пристально смотрит на меня и молчит... О чем она думала тогда? Отчего в глазах ее боль!
– Ирочка, милая, не молчи, скажи, скажи хоть что-нибудь...
И вдруг я слышу ее голос, который так долго ждал:
«Ты всегда будешь одиноким, пока снова не найдешь меня. А я…я буду ждать тебя... потому что... я люблю тебя ...»
И Ира мне читает стихи Вероники Тушновой:
Я прощаюсь с тобою
у последней черты.
С настоящей любовью,
может, встретишься ты.
Пусть иная, родная,
та, с которою - рай,
все равно заклинаю:
вспоминай! вспоминай!
Вспоминай меня, если
хрустнет утренний лед,
если вдруг в поднебесье
прогремит самолет,
если вихрь закурчавит
душных туч пелену,
если пес заскучает,
заскулит на луну,
если рыжие стаи
закружит листопад,
если за полночь ставни
застучат невпопад,
если утром белесым
закричат петухи,
вспоминай мои слезы,
губы, руки, стихи...
Позабыть не старайся,
прочь из сердца гоня,
не старайся,
не майся -
слишком много меня!
И я отвечаю Ире:
... все это не от того ль,
что Любовь настолько редка,
что увидеть ее – словно почувствовать сладкую боль,
обмереть, задохнуться, загрустить,
не поверив глазам…
МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
29 ноября. Хаммамет. Дозвонился до Александра Константиновича. Его голос снова был озабоченным.
– Ирина Владимировна сейчас находится в депрессии, в подавленном состоянии. Не знаю почему…
«Я знаю, – говорю я про себя. – Потому что я не пришел к ней!»
–… Это следствие эмоционального пробуждения, – размышляет Александр Константинович. – У нее страдальческое выражение лица. Как у Христа. Думаю, что она начинает понимать, в каком состоянии она находится... И это еще одна драма. Переживания сами по себе опасны. А для Ирины Николаевны – особенно. Когда с ней начинаешь разговаривать, упрекать ее, говорить: «ну что же ты, пора вставать, просыпайся!», то на лице появляется грустное выражение, она отворачивается и на ее глазах выступают слезы...
– Она видит? Она слышит?
– Трудно сказать, видит она или нет, но реакция на слова есть...
– Александр Константинович, я вылетаю второго декабря и в понедельник буду у вас.
– Ждем вас.
Звоню Никите. Кричу в трубку.
– Я дозвонился до Александра Константиновича. Он мне долго рассказывал о маме. Он говорит, что ее лицо стало грустным, печальным, то есть эмоциональным. Раньше было просто выражение лица... ну, ты знаешь, в вегетативном состоянии. Сейчас она начинает приходить в себя. Александр Константинович увеличил нейростимуляцию. И это дало результаты!
Да, у нее очень грустное, печальное лицо, но это же пробуждение, это хорошо! Никита, это хорошо, понимаешь?
Что же касается основных параметров, то они в норме. Состояние стабилизировалось. Вот что мне сказал Александр Константинович. И еще он добавил, что они все делают и надеются, что будут положительные сдвиги. Слух есть, а вот зрение? Не могут сказать. Но реакция на присутствие рядом – есть! Есть, понимаешь?
Но, Никита, возникла новая опасность: мама начинает понимать, что с ней произошло, что она в больнице, и… нам нужно быть с ней рядом. Она должна чувствовать нашу любовь! ЕНе нельзя оставлять одну!
– Хорошо, папа, я слышу тебя, хорошо, – донесся тихий усталый голос Никиты. – Я постараюсь завтра съездить к маме. Если врачи разрешат…
1 декабря. Москва. Прилетел рано утром. Встречали меня Никита и густой туман. Мы обнялись и застыли. Слова были не нужны, так нас давило горе. Но мы посмотрели в глаза друг другу и улыбнулись: Мы были уверены: «Мама будет жить!»
Дома меня ждала Нина Дмитриевна, которой тоже разрешили побыть немного с Ирой:
– Ира была гораздо лучше, рассказывает она. – Ира даже пыталась лечь на бок. Она смотрела на меня. Дотрагиваюсь до ног – они начинают дрожать. До рук – она тоже реагирует. Дыхание ровное, спокойное. Неужто и вправду она выздоравливает?
– Конечно, Нина Дмитриевна, – я обнял ее, осунувшуюся и бледную, и крепко поцеловал.
Радостный, звоню Александру Константиновичу. Но его слова бьют прямо в сердце.
– Состояние Ирины Николаевны к вечеру опять ухудшилось. Вчера мы радовались, что она полностью расслабилась, прошла спастика, она лежала свободно... А ночью опять давление упало до 85 на 50 и сейчас она снова на допамине. То есть, с одной стороны, у нее есть позитивные изменения, а с другой стороны, у нее слабое сердце… и возможны любые варианты....
Он сделал паузу, чтобы до меня дошел смысл его последних слов:
–...слабое сердце.... – прошептал я.
– Я вам говорю все честно. Как мы договорились, да? Одиннадцать месяцев такого напряжения и одновременно такого неподвижного состояния, столько лекарств – это все сказывается на ее состоянии, – донесся до меня голос доктора.
– …да...
– Не волнуйтесь, она под постоянным контролем. Приезжайте.
Только вечером я вернулся в Москву из Госпиталя. Вернулся с твердым убеждением, что Ира меня снова почувствовала. Это была неуловимая, необъяснимая, но тонкая связь, которая то возникала, то пропадала между нами. Сегодня мне передалась от нее… ее боль, которая отчаянием отозвалась в моей груди. Но я нашел нужные слова, сказал их, глядя Ире в глаза, и успокоил и себя, и Иру. Когда я уходил, ее лицо было без эмоций, а глаза смотрели за окно, в высокое небо, бесконечное, как наша жизнь…
2 декабря. В своем дневнике перечитал то, что записал десять месяцев назад.
«...Думы мои, думы... Что делать? Как быть? Как спасти Иру?»
Сегодня прочитал про удивительную историю одной женщины, которая погрузилась в глубокую кому 16 лет назад – ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД! – и 24 декабря 1999 года сама вышла из нее. За месяц до трагедии Иры. Ее звали Патриция и ее знак Зодиака тот же, что и у Иры – Рыба. Ученые не могут дать никакого объяснения тому, как Патриция пережила остановку сердца и непоступление кислорода в мозг. Астрологи объясняют пробуждение Патриции движением планет и Солнца.
Что ж, пусть Светило и планеты будут тоже покровительствовать нам! Ирочка, держись! Они нам тоже помогут!».
У Николая Федоровича Федорова, русского мыслителя, нашел такую фразу: «Самое общее, общее для всех зло, или точнее злодеяние, есть смерть, а потому самое высшее дело или благо есть воскрешение». Идет одиннадцатый месяц борьбы за воскрешение Иры.
Я снова еду в госпиталь. Меня встречает дежурный врач, симпатичная женщина с грустным лицом.
– Людмила Петровна, как Ира?
– Давление упало...
Она смотрит в сторону, мимо меня, и говорит:
– Что больше страдает? Отчего это? Церебрального характера? Гемодинамического?
Она как бы размышляет вслух. Смотрит на свои руки, перебирает пальцами. А я пытаюсь уловить за медицинскими терминами тот горький смысл, который до меня так и не доходит.
– Температура снова повысилась.... и тахикардия снова появляется... А главное – давление...снова.... упало...
– Есть хоть какие-то позитивные изменения?
– Спастика ушла. Раньше с трудом было ее руку распрямить, а сейчас мышцы сами расслабляются. Или это результат стимуляции? Или подсаженные клетки действуют?
Она продолжает размышлять вслух:
– Но взгляд она не фиксирует.
– А на голос... реагирует?
– Ее зовешь – она не реагирует... Но пролежни лучше стали заживать... Да, вам можно только на минуту… Не больше! Понимаете?
И вот я подхожу к Ире, ее лицо измучено страданиями. Она спит. Я беру ее за руку, рука слабая и горячая. Другую свою руку кладу ей на лоб. Долго сижу рядом. Она спит. Не выдерживаю, начинаю шептать:
– Ира... Ирочка... все идет на поправку... Ира... Ира... Ира... Ира... просыпайся...
Ирины глаза медленно открываются, ее рука вздрагивает и сжимает мою. Сжимает или мне показалось?
Сжимает!
Сжимает!
– Ира, Ира, Ира, ты проснулась, – горячо шепчу я ей прямо в ухо. – Я рядом, Ира, Ира, Ира, это я, Сережа, все хорошо, не волнуйся, это я, Сережа. Я люблю тебя! Все хорошо, сожми мою руку, прошу тебя, не волнуйся, сожми руку, умоляю, дай знак, сожми руку…
Ира не реагирует. Ее рука снова безжизненна, взгляд блуждает по сторонам не останавливаясь.
Медленно подходит Людмила Петровна.
– Вам пора...
– Сейчас, еще немножко, ей же лучше... когда я... рядом...
Дыхание Иры становится прерывистым, с шумом.
– Ира, Ира, посмотри на меня, Ира, Ирочка, это я, Ира, милая, любимая, выздоравливай, держись, все тебе передают привет, и бабуся, и Никита, и Танечка, ты выздоровеешь, держись, ты молодец, очень трудно тебе, очень больно, но все пройдет, держись, не волнуйся, мы с тобой, мы тебя очень любим, держись, я рядом, я рядом, любимая моя.... держись ... ты обязательно выздоровеешь…
Людмила Петровна кладет руку мне на плечо. Ира закрывает глаза. Она снова уходит в свой мир, недоступный мне. Она спит уже одиннадцатый месяц...
Звонок Ани: «Срочно приезжай! Беда! Мики!» Из Купавны лечу на Пахру.
Аня в слезах: «Мики умирает!»
Мики лежал на полу, не в силах встать на ноги. Я начал его гладить и помог ему встать. Мы вышли с ним в сад. Был холодный, серый, промозглый день.
Мы посмотрели друг на друга. Мики отвернулся, подошел медленно к туям и посмотрел в мою сторону…
Звонок от Никиты. «Мне плохо, папа! Дай домашний телефон Петра Сергеевича».
Дозвонился до Петра Сергеевича. Он сказал, чтобы Никита срочно приехал к нему.
Звоню Никите: « Явыезжаю к тебе».
Скоро я снова в Москве. У Никиты дома. Но он сам уехал к Петру Сергеевичу. Меня встретили Света и Илюша. Илюша весь в зеленке: у него ветрянка. Бедный мальчик!
Звонит Никита: «Папа, все нормально. Это просто неврастения. Сердце в норме».
«Нужен ему другой образ жизни, – сказалмне вечером Петр Сергеевич. – У твоего сына с сердцем все нормально, но… такие перегрузки!»
Господи, а у кого сейчас нет перегрузок?!
3 декабря. В 8 часов утра давление Иры снова упало до нуля. И снова начали ей давать самые сильные лекарства.
Грустный разговор с Сергей Михайловичем.
– Ситуация непростая, непростая, – размышляет он. – Что у нас произошло? Да. Что же произошло вечером? Все дело в том, что изменился мышечный тонус, стало давление низким... Это потребовало применения лекарств... как и две недели назад, когда мы лечили.... и тоже не без трудностей. Почему? Потому что настолько все нестабильно... то давление уменьшается, то пульс меняется. Мы пришли к выводу, что происходят какие–то изменения в стволовых структурах мозга... Там находятся центры по регуляции всех этих функций: дыхания, кровообращения... и вот там идет какой-то процесс, не очень понятный... то ли это воспаление, аутоиммунное, о чем показывали анализы Центра Сербского... помните... и вот это воспаление спустилось с корки ... сюда, в ствол... То ли это реакция на стимулятор... А может, это клеточная ситуация, ведь прошло полтора месяца после операции...
Сергей Михайлович опустил голову и задумался.
– Вот такая неспокойная ситуация... Постоянно происходят какие-то перемены... Поэтому нужно сейчас очень внимательное отношение.... нужно слежение, постоянное, за ней......но что-то происходит....что-то изменилось... в неврологии. Появились какие-то рефлексы....да...
Прошу вас: нельзя ее ни шевелить, ни радио включать, никаких эмоций.... никаких привходящих моментов....никаких посещений...
– Понимаю. Нужны еще лекарства?
– Все, что надо, вы привезли...А вот питание... Вот какой вариант попробуем. Питание, основанное на малом количестве жидкости... но в котором все необходимое для организма... Ведь у нас... проблемы есть.... частая рвота... и вот что я подумал: обратитесь к вашим друзьям в СИА, нужно особое импортное питание...
Через два часа я снова был в Москве…
4 декабря. Я открываю дверь в кабинет Александра Константиновича. Он занят, разговаривает по телефону, но делает мне жест рукой, чтобы я вошел.
– Во первых, хочу вас обрадовать, – говорит он неизвестному собеседнику. – Ваш больной, тот, который в вегетативном состоянии, рядовой, да, тяжелораненый, да, из Чечни, стал реагировать на команды, открывает и закрывает глаза, поднимает руку. Да, да, да....
Александр Константинович улыбается.
– Мама его так счастлива, и мы счастливы, не зря стимулятор ставили, не зря трансплантацию делали... А Ирина Владимировна, вторая больная, да, которой первой сделали такую операцию, она нестабильная, я все выходные сидел с ней. Похоже, стволовая симптоматика нарастает, даже понять не могу, отчего это....Нестабильное давление... очень нестабильное, упало до нулей... Я понимаю, что это ствол, стволовые расстройства... Потом мы давление подняли на допамине, а как даем лекарства – тонус возвращается.....
Но интересная вещь: как только падает давление, так сразу она становится нормальным человеком. И тогда она реагирует на раздражители, она пытается даже выполнять просьбы, представляете, какой парадокс! Более того, она лежит как нормальный человек. У нее исчезает этот ужасный гипертонус. Во время этих колебаний давления практически ушли эти расстройства, которые были на шее. То есть, с одной стороны – очень хорошо, с другой – очень плохо... Да, конечно, я вам сообщу.
Александр Константинович кладет трубку и с виноватой улыбкой обращается ко мне:
– Видите, сколько врачей в курсе. И все хотят помочь. Но… Намаялся я с ней. Уже нету сил. Мы с Андреем Алексеевичем ее стабилизировали, вся неделя была изумительная, мы начали снова делать стимуляцию мозга, продолжили лечение... никаких проблем...И вдруг в пятницу вечером, 1 декабря, давление падает до нулей, она расслабляется, уходит мышечное напряжение... руки становятся мягкие, ноги мягкие, она их вытянула, нормальный человек! Поэтому назвать ее состояние атонической комой уже нельзя. Рефлексы хорошие. И вдруг, эти два дня, идут стволовые расстройства. Давление то поднимется, то упадет, то поднимется, то упадет... Живем мы на допамине... Как три недели назад... В-общем, ясно одно, что если нам удастся ее восстановить, то мы из нее человека сделаем! Нормального! Потому что я впервые увидел, что ничего не потеряно!
Уезжаю из Купавны успокоенным и полным надежд.
5 декабря. Я снова у Александра Константиновича.
– Мы ее длительное время держали на допамине. И это чревато… Сейчас у нее давление нормальное, 110 на 60. Лишь бы она продержалась! Но... Но играет ствол. То ли это инфекция, то ли... ну не совсем понятно, что происходит. Сегодня утром мы собрали консилиум. Непонятно, что делать. Весь комплекс лечения мы делаем, но...
Мы такого не видели, чтобы вот так играл ствол. Это явно особенность того, что такую больную нам удалось держать такое длительное время в нормальном состоянии.
То есть мы задаем вопрос: что это? Разрегулировка механизма адаптации давления?
И проблема: нельзя ее пунктировать! Ствол неустойчивый, и можно вызвать ликвординамику и тогда состояние ухудшится, и потом мы ее вообще не вытащим.
Поэтому приняли на консилиуме такое решение: никакого ажиотажа, родственников и вообще никого не пускать, чтобы не провоцировать ситуацию. Потому что ясно: она понимает и видит, она уже воспринимает окружающий мир и реагирует на него, но неадекватно...
Я слушал его, затаив дыхание. Александр Константинович задумался и продолжил:
– Но и это еще не решение. Я не знаю, что делать. Ее состояние крайне нестабильное. Утром вчера все нормально, а вечером буквально снова реанимировали. Черт знает, что с ней произошло, давление опять было на нулях...
Александр Константинович посмотрел на меня:
– Все безрадостно...
– Но... если она понимает и видит, если она воспринимает, то, может, положительные эмоции ей помогут...
– В таком состоянии, – резко перебил Александр Константинович, –положительные эмоции для нее крайне опасны. Она сейчас между жизнью и смертью, между жизнью и смертью... И любая эмоция может иметь непредсказуемые последствия…
– Мы делаем нейростимуляцию, – он снова погрузился в размышления вслух, – неделя, никаких проблем, и вдруг – падение давления. Может, не надо стимулировать? Может ли сам стимулятор вызывать расстройство ствола? Нет, не может... не знаю... будем думать. А когда будет понятно, будем принимать решение.
Я ухожу от Александра Константиновича с надеждой. Ира просыпается! Она понимает и видит, она воспринимает окружающий мир... Это потрясающая победа! Только бы она выдержала, только бы она перешла этот рубеж возвращения, пережила эту боль и эти страдания. Господи, за что ты ее обрек на такие страдания! Почему ты не выбрал меня?
В записной книжке Иры нашел такие стихи К.Я. Ваншенкина:
Ты добрая, конечно, а не злая,
И, только не подумавши сперва,
Меня обидеть вовсе не желая,
Ты говоришь обидные слова.
Но остается горестная метка, –
Так на тропинке узенькой в лесу,
Товарищем оттянутая ветка,
Бывает, вдруг ударит по лицу.
Раз Ира вспомнила и записала эти слова, то…Кто и какие обидные слова сказал Ире? Неужели я?
И я вспомнил одну историю, за которую просил у Иры прощение…
6 декабря. Работа в агентстве. Звонки от будущих туристов. Очень много работы. На Новый год хотят поехать в Тунис. Звонок от Ани:
– Мики совсем плох. Не может ходить, не встает.
– Аня, держись. Если что, сразу звони мне. Я приеду.
На ночь решил почитать свежие газеты. Лучше бы не читал... К 2005 году россиян будет 121 миллион вместо 145 миллионов. Причины: сердечно-сосудистые заболевания и насилие. Средняя продолжительность жизни – 66 лет. Причем женщина в среднем живет до 73 лет, а мужчина – до 60 лет. Это данные Госкомстата, опубликованные в «Коммерсанте» за 6 декабря.
Мне 55 лет. Осталось всего ... Вывод? Надо составить программу на 5 лет. И выполнить ее. Итак, с чего начнем?
Спасти Иру! Но деньги кончаются. И этим все сказано. Остается одно – вкалывать и вкалывать. Зарабатывать деньги! Чтобы вылечить Иру.
В том же «Коммерсанте» опубликован материал под таким заголовком: «Сердце может быть искусственным. Но деньги для этого нужны настоящие». 5 декабря академик Валерий Шумаков, руководитель НИИ трансплантологии и искусственных органов, откуда Александр Константинович брал стволовые клетки и хирурги которого делали Ире операцию, объявил, что созданы макеты полностью имплантируемого в организм человека искусственного сердца. Но…чтобы продолжать работу, ученым нужно около 30 миллионов долларов. А денег нет.
В практике академика Шумакова один больной прожил с искусственным сердцем 56 дней и попал в Книгу рекордов Гиннеса.
В этом году Институт академика Шумакова осуществил всего десять операций. Почему? Нехватка органов для трансплантации – общемировая проблема. Только в США ежегодно требуется 12 тысяч операций по пересадке сердца. В России, по мнению Шумакова, нуждающихся не меньше.
Выход – создание искусственных органов. Наиболее удачным на сегодня академик назвал аппарат «искусственная почка». Давно созданы и применяются аппараты искусственного дыхания и кровообращения.
Работы необходимо продолжать, особенно в направлении создания полностью имплантируемых искусственных органов, а для этого Институту нужны деньги.
«Большую часть того, что институт зарабатывает на операциях иностранных граждан, мы тратим на продолжение исследовательских работ, но это копейки», – заявил академик. Чтобы добыть деньги на исследования, академик Шумаков учредил специальный фонд. А для его пополнения организует 8 декабря благотворительный концерт в «России».
Мне сообщили, что Иван Петрович, такой опытный доктор, специалист по стволовым клеткам, решил уехать в Америку. Ему позвонил его друг из Харькова и уговорил…
7 декабря. Андрей Алексеевич говорит мне тихим усталым голосом:
– Состояние Ирины Николаевны без изменений. С одним пролежнем почти справились, появился новый. И еще хрипы в груди. Это не воспаление легких, в легких все чисто, это... нарушение дыхания.
– Можно мне ее увидеть?
Андрей Алексеевич долго смотрит на меня и видит в моих глазах боль и мольбу.
– Только на минуту. Только на минуту...
И вот мы с ним около Иры. Лицо ее осунулось, руки похудели, стали тоненькими. Я взял ее за руку. Другую руку положил на лоб Иры. Сосредоточился. На душе стало светло. Я наполнился энергией и начал передавать ее Ире, приговаривая:
– Ира Ира Ирочка Ира милая Ира Ира Ирочка Ира Ира Ирочка Ира милая.. …
Я почувствовал, как мое тепло стало передаваться Ирочке.
Лицо застывшее, безразличное. Глаза ее полуоткрыты. Она смотрит вдаль, мимо меня. Никакой реакции на мои слова, на мои прикосновения. Никогда такой плохой она не была за последние месяцы. Сердце мое сжалось от боли и жалости к Ире. За что? За что она так страдает?
– Ира, Ирочка, милая, держись.
Я гладил ее лоб, щеки, руки... и один раз почувствовал еле-еле уловимую дрожь в руке. И мне стало страшно. Она уходила, таяла у меня на руках. Я продолжал передавать ей свою энергию.
Андрей Алексеевич был категоричен:
– Сергей Алексеевич, пора. Нельзя больше.
У него в кабинете я сказал то, что чувствовал:
– Она в очень плохом состоянии. Эти два кризиса... изменили ее ... она страшно похудела... это же полная дистрофия.... у нее нет сил....
Андрей Алексеевич ничего не ответил. Он сидел за столом, сжав руки…
Когда я выехал за пределы госпиталя, нервы мои сдали. Слезы душили меня, и машина съехала на обочину...
Медленно доехал до Москвы. Купил новое питание для Иры.
Только вошел в дом, как позвонил Никита.
– У Ильи осложнение после ветрянки. Ветряночный энцефалит! Воспаление мозга! Этот диагноз поставили врачи, приехавшие по вызову Светы.
– Какой ужас!
–...Илюша очень ослаб, его качает, тошнота... Я еду домой....
Господи, что делать?
Звоню Петру Сергеевичу.
– Не может быть! Надо госпитализировать! Срочно! – говорит он. – Есть Первая и Вторая инфекционные больницы. В одну из них. Срочно! Я сейчас позвоню туда!
Звоню Никите:
– Надо везти Илью в больницу, его нельзя оставлять дома. И будем надеяться, что первый диагноз не подтвердится. Так сказал Петр Сергеевич.
Скорая с Илюшей и Светой мчится в Первую инфекционную больницу. За скорой летит Никита на своей машине. Туда, куда одиннадцать месяцев назад привезли Иру. После клинической смерти. С подозрением… на энцефалит.
Нина Дмитриевна сидит на кухне, схватившись за голову: у нее давление подскочило до 240 на 180.
– Это какое-то наваждение, – говорит она. – Это какое–то наваждение.
Я подошел к ней и встал на колени:
– Нина Дмитриевна, мы же с вами материалисты. Я не верю в Рок, который обрушился на нас. Перед Роком мы бессильны. Это просто стечение обстоятельств. И пока мы в него не верим, у нас есть шанс: и спасти Иру, и вылечить Никиту.
Первый час ночи.. В приемном отделении Первой Инфекционной подтвердили диагноз врачей скорой помощи: ветряночный энцефалит! Воспаление мозга! Уму непостижимо. Хочется выть от отчаяния!
Звонит Никита:
– Илюшу положили в 57 бокс, 3 корпус. Сказали, что лечение будет долгим. Света остается с ним.
8 декабря. Мчусь в Купавну. Андрей Алексеевич, узнав от меня о госпитализации Илюши и его заболевании, не смог сдержать своих эмоций:
– За что же это все на вас?
Александр Константинович, протянув мне руку:
– Это рок какой-то. Вы уж сами-то держитесь. А Ирина Владимировна…– не знаем, что и делать. Состояние критическое. Наши усилия ничего не дают. Не надо вам видеть ее. Она очень плохо выглядит. Спасайте Илюшу. Езжайте туда. И держитесь сами. Да! Вот вам лекарство, проверено подводниками! Примите его!
Гоню машину в Первую инфекционную. Знакомые охранники! Господи, сколько раз я пересекал порог проходной, здоровался с этими парнями, протягивая пропуск! Они удивленно смотрят на меня. Но, видя мое лицо, ничего уже не спрашивают. Знакомый желтый корпус. Здесь долгие месяцы в отдельном боксе 25 лежала Ира. А за ним – корпус 3. Здесь теперь лежит Илюша. На сердце больно и печально.
Грустные детские глаза молча смотрят на меня. Я ничего не говорю. Спазм схватил мое горло. Только обнимаю Илюшу.
И тогда он спрашивает первым:
– Бабушке лучше? Это правда? Мне мама сказала…
– Правда! – шепчу я и еще крепче прижимаю к себе маленькое мальчишеское тело.
Вечером у Никиты. Поужинали тем, что сами приготовили, потом Никита предложил посмотреть видеокассету «Гладиатор».
«Он жил ради любимой и ради сына... Потеряв их, он потерял все... И был готов к встречи с ними..».
Фильм потряс меня. И снова сдали нервы, я подошел к Никите, обнял его и слезы потекли. Никита гладил меня по голове и тихо говорил: «Держись, папа! Ca ira!»
9 декабря. Днем – работа в офисе. Потом долгая заснеженная дорога в Купавну.
– Ира, милая Ира. Ира, Ирочка, Ирочка, держись, мы тебя любим, все будет хорошо, Ирочка, держись, солнышко мое, любовь моя...
Строгое лицо Иры, без эмоций, ввалившиеся щеки, тонкие бессильные ручки, глаза смотрят вдаль, мимо меня, на голос мой, на прикосновения – никакой реакции.
Самое тяжелое – сознавать свое бессилие. Что я еще могу сделать? Что?
Вернувшись домой вечером, включил телевизор. Последние новости. Запомнились две фразы Путина:
«большинство россиян живет в условиях жесточайшей нужды»......
«есть люди, которые думают лишь о собственном благополучии»...
Больше ничего не запомнилось…
Включил радио. Знакомый голос сатирика Миши Задорнова:
«А по моему, все люди делятся на две группы: те, которые успели хапнуть, и те, кто не успел»…
К какой группе принадлежу я? К тем, кто не успел хапнуть. Не успел? Или не захотел? Или не сумел? Все, что я зарабатываю сейчас, я отдаю на лечение Иры. Через месяц деньги кончатся. Что же делать?
Вчера звонила мне Татьяна Ивановна из бухгалтерии:
– Извините, что вынуждена сказать, но Вы должны оплатить Госпиталю еще 60 тысяч.
Шестьдесят тысяч рублей! За что? Ах да, ведь дни пролетают один за другим. Как же это я не рассчитал?
– Да, конечно,– отвечаю. – Обязательно заплачу.
10 декабря. Я проснулся, но сон еще не проходил. Я все видел отчетливо, в красках. Ира сидела сама, сидела на кровати, облокотившись на подушки и спинку кровати и улыбалась мне. Улыбка была слабая, тихая, движения губ были медленные, так же медленно она шевелила пальцами руки, которую я держал в своей руке. Она шептала слова, их невозможно было понять, но она пыталась говорить! – и это было главное! Я гладил ее руки и волосы и приговаривал: «Ирочка, милая, я люблю тебя...»
Днем снова долгая дорога в Купавну. У входа в госпиталь меня нагнал Александр Константинович. Лицо его было озабочено.
– Ничем порадовать не могу. Ситуация вновь обострилась. Поднимайтесь к Андрею Алексеевичу. Я сейчас приду.
Андрей Алексеевич немногословен:
– Ситуация тяжелая... что-то тревожит ствол... и это вызывает... как это назвать... и слов простых не подберешь.. а день прошел нормально... пульс... стул нормальный... все подключено... больше сделать не можем... беспокоит меня выраженная одышка... высокая температура ...39...40... тахикардия зашкаливает… надо делать пункцию, но это опасно. Вы понимаете?
– Надо делать! – твердым голосом говорю я.
– Хорошо. И нужен тиенам, один из самых мощных антибиотиков...
– Знаю. Его уже Ире давали...
– Да... нужно четыре флакона... для внутримышечного введения... Его трудно найти…
– Хорошо, сегодня достану...
Александр Константинович, войдя в кабинет, тихим голосом говорит мне медицинские термины, смысл которых – самый печальный прогноз. Но есть шанс! Надо срочно делать пункцию. Что крайне опасно! Но…если не сделаем, то…
– Делайте! – чуть ли не приказываю я.
К Ире меня не пускают.
Звоню Свете. У Илюши – состояние без изменений. Детский организм борется. Врачи делают все необходимое.
Еду на Красную Пахру. Берем Мики и везем его в ветлечебницу в Троицк. Молодой врач констатирует: «У собаки опухоль. Ее можно было бы удалить, но не в шестнадцать лет. Поэтому… осталось жить ей немного…»
Аня в крайне подавленном состоянии, я утешаю ее.
Звоню Наташе. У Илюши – без изменений.
Вечером из дома звоню Александру Константиновичу. Он говорит:
– После пункции нейрохирург смотрел, главный хирург смотрел... Энцефалит! Он никуда не ушел. Он просто переждал и вновь… вернулся. Но теперь мы знаем, как быть и что делать...
Так, говорю себе, спокойно. Давайте проанализируем. И без паники. Главное – врачи состояние Иры стабилизировали. Снова начали давать самый сильный антибиотик.
Так, спокойно. Врачи попросили моего разрешения сделать пункцию, потому что ведь даже для здорового человека это опасно, потому что может произойти... непоправимое...
Я дал согласие. А если бы не дал? Но я же принял верное решение. Так, голова еще соображает. Еще не вечер... И если тебя прислонить к стенке, то с тобой еще можно очень и очень даже поговорить… А когда ты последний раз был с женщиной? Все, вот и крыша поехала, раз об этом подумал.
Спокойно, парень! Спокойно!
Главное – врачи. Вот это ребята! Восхищаюсь. Они сделали пункцию, все прошло благополучно...
Так, а что дальше? Врачи и… Да, эта пункция! И пункция показала, что вирус, тот самый вирус, который и тогда был, продолжает свою разрушительную работу.
Теперь врачам все понятно, принята новая программа лечения, я купил новые лекарства и завтра отвезу их. Ирочка будет жить!
Я засыпаю… Чтобы проснуться через несколько минут!
Мозг, мой проклятый мозг продолжает функционировать! Что-то непонятное и неприятное осталось во мне. Не могу объяснить…Думай, казак, думай! Да, вот, хватаю за хвост, не уйдешь, сволочь, стой!
И я с ужасом осознаю, что тот самый вирус… он жив? Тогда что же мы делали все это время?
Меня прошибает холодный пот. Мне кажется, что все – какой-то спектакль, кто-то злорадно смотрит на меня, на мои страдания, а я исполняю роль с маской трагика, даже не подозревая об этом. Или с маской кающегося грешника! И зрители ждут развязки, когда добро восторжествует, а зло будет наказано, злодеи, которые наслали порчу на семью, умрут, а хорошие герои снова будут клясться в любви друг другу. А потом, и герои, и негодяи выйдут на сцену, сорвут маски и буду раскланиваться публике?
На кухне нахожу лекарство, приготовленное мне Ниной Дмитриевной. Оно меня успокоило, но сон так и не наступил. За окном мела метель, и напрасно я ждал прихода моего ангела. И этой ночью он меня не посетил.
11 декабря. Москва проснулась под снежной шубой. И снова такая знакомая до боли заснеженная дорога в Купавну. Только теперь – Никита за рулем.
– Папа, три дня назад я встретился с одним человеком, он сказал, что ничего сделать невозможно... Он говорил о Карне, о том, что за наши грехи расплачиваются наши самые близкие.... Он сказал, что я должен изменить свою жизнь. И я решил ее изменить…
Я молчал, слушал исповедь Никиты. И шептал, повторяя его слова:
.... за наши грехи расплачиваются наши самые близкие....
... я должен изменить свою жизнь...
Серый день. Серое небо. Подъезжаем к Госпиталю.
Короткий разговор с Андреем Алексеевичем:
– Как сегодня?
– Потихонечку... держится… и это хорошо... но... вам к ней нельзя…
Мы остаемся вдвоем в машине. Никита грустно спрашивает меня:
– Неужели все усилия напрасны? Неужели мы бессильны вернуть маму в наш мир?
– Она вернется. Вот увидишь. У меня хорошее предчувствие. За эти месяцы я о многом передумал. Как бы пережил свою жизнь заново. Мы должны заботиться друг о друге, помогать другу другу. Посмотри, сколько добрых людей пришло нам на помощь! Сколько сделано! Ирочка будет жить! Врачи теперь знают, что надо делать. И мы с тобой тоже. Ведь мы с тобой никогда не упадем духом!
И мы крепко пожали друг другу руки.
Из записок Иры:
Со мною вот что происходит –
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не те...
...О, сколько нервных и недужных,
ненужных связей,
дружб ненужных!
Во мне уже осатаненностьI
.. О кто-нибудь,
приди,
нарушь
чужих людей соединенность
и разобщенность близких душ!
Е.А. Евтушенко
12 декабря. Церковь Святого Николая, рядом с Ленинкой. Мой ангел, который приснился мне снова, сказал, что я должен прийти именно сюда. Читаю молитву и прошу помощи у Николая-Чудотворца. Выхожу из церкви просветленным и уверенным в себе.
Дозвонился до Андрея Алексеевича.
– Андрей Алексеевич, какие новости? Как Ирина Владимировна?
– Плохи дела. Я ничего не могу хорошего сказать. Совсем плохо. Когда вы завтра приедете?
– К часу дня.
– Жду вас.
Звоню Свете. У Илюши – без изменений.
Звонок от Ани.
– Мики совсем плох. Его надо показать врачу. Я хочу его спасти.
Мчусь на Пахру. Берем Мики и едем в Москву. Договариваемся с врачом на завтра на вечер.
13 декабря. В два часа ночи у Мики начинаются конвульсии. Аня будит меня. Мы вдвоем склоняемся над Мики. Проходят долгие минуты, дыхание Мики замедляется. Я беру его на руки. Он смотрит мне в глаза и замирает. Его дыхание становится все реже и реже и прекращается. Я чувствую, что его сердце перестает биться. Вот оно, под моей рукой, вздрагивало и вдруг… нет ничего. Пустота и холодеющее тело.
– Прощай, Мики! – шепчу я. – Ты был верным товарищем. Прощай!
Аня рыдает.
Ночь проходит в тумане бессонницы.
Утром расстаемся, каждый на свою работу, договорившись встретиться днем. Хоронить Мики будем на Пахре. Он был преданным сторожем. Он неразлучно находился около Бати все эти годы. Он был настоящим другом.
Дозвонился до Андрея Алексеевича.
– Как Ирина Владимировна?
– Плохо, без изменений.
– Мне можно к ней?
– Нет...
– Я завтра приеду...Прошу вас… Я очень прошу…
– Хорошо…
Заснеженная Пахра. Копаю могилу. Под туями, которые посадила Мама. Аня стоит рядом и плачет. Опускаем легкое тельце Мики в сделанный из панелей склеп. Засыпаем землей. Зажигаем свечки. «Прощай, верный друг!»
Возвращаемся в Москву в подавленном состоянии.
Звонок Александра Константиновича.
– Сергей Алексеевич, меня просто замучили, требуют оплату от вас...
– Завтра я все оплачу.
Звоню Свете. У Илюши – без изменений. Боже, помоги ребенку!
Сижу один, размышляю: «надо платить шестьдесят тысяч, есть уже половина, и есть еще деньги к оплате за туры, но это чужие деньги. Опять в долги лезть? И как потом отдавать? Никита обещал помочь…если что…»
14 декабря. Последние доллары меняю на рубли. Еду в Купавну. Оплачиваю счет госпиталя. Прошу Александра Константиновича разрешения побыть с Ирой.
– Я не советую вам, подумайте о себе. Она в очень тяжелом состоянии.
– Я хочу ее видеть.
– Это ваше право. Но только на пять минут.
– Нет! На столько, на сколько…
Александр Константинович кладет мне руку на плечо и долго смотрит в глаза. Что он в них прочел, не знаю. Но мы поняли друг друга. Он кивнул, и мы пошли в палату.
Подхожу к Ирочке, рядом с ней сидит медсестра Люся, беру Ирочку за руку, рука начинает дрожать. Она опять подключена к аппаратам. Дыхание – искусственное. Ира вся в проводах. Рядом с постелью – несколько новых приборов, которых я не видел раньше. До меня доходит смысл слов доктора: «Теперь мы знаем что делать!» В вену подаются лекарства и глюкоза. Глаза Иры открыты. Под кожей на груди, на руках, на лице видны синие пятна! Синие пятна! И глаз…
– Это лопнули сосуды, – говорит медсестра, – в левом глазу – кровоизлияние.
Шепчу:
– Ира, милая, я люблю тебя....
Александр Константинович и медсестра уходят. Смачиваю ее лоб, щеки, руки святой водой, которую Аня привезла из Греции.
– Ира, открой рот, открой рот, открой рот....
Без реакции.
– Ира, закрой и открой глаза...... закрой и открой глаза..... закрой и открой глаза…
Нет реакции.
Беру ее снова за руку. Чувствую, что рука Ирочки начинает дрожать. Продолжаю говорить ласковые теплые слова... Так проходит час... Дрожь исчезает... Лицо успокаивается…
Говорю:
– Ирочка! Мне пора на работу. Я поеду.
В руке Иры появляется снова дрожь.
– Ирочка, хорошо, я не уезжаю. Я остаюсь.
Дрожь исчезает. Я снова продолжаю говорить ей ласковые слова, успокаивать. Но когда я медленно начинаю убирать правую руку, то снова появляется дрожь. Я снова ее успокаиваю, глажу левой рукой ее голову, целую ее в лоб – дрожь исчезает.
Так повторяется несколько раз.
Входит доктор Мальвина:
– Я вас умоляю, уходите, придет главный, будет ругаться...
Я наклоняюсь и целую Иру в губы. Ее рука вздрагивает и начинает сжимать мою. Ее глаза приходят в движение и, сделав круг, смотрят на меня. Губы сжимаются и открываются. Она хочет что-то сказать. По ее лицу видно, что она прилагает усилия…
Я снова целую ее в губы и чувствую, как она отвечает мне.
Я застываю ошеломленный и не верящий, что ТАКОЕ ВОЗМОЖНО!
Доктор Мальвина видит, что происходит между нами, видит реакцию Иры и, потрясенная, берет меня за плечо:
– Это может отнять ее последние силы…
– Ирочка, я люблю тебя! – шепчу я, гладя ее волосы.
Ира сжимает мою руку, легкая улыбка появляется на мгновенье на ее лице, впервые за эти долгие месяцы! Впервые!
…И она отпускает меня…
– Я вернусь завтра, милая Ира! Ca ira, mon amour! – и целую нежно ее снова ослабевшую руку.
У дверей палаты останавливаюсь и поворачиваюсь в ее сторону. Встречаю ее взгляд, в них читаю мольбу…
Не уходи!
НЕ УХОДИ!
Почему, почему мы уходим в трудную минуту, когда мы так нужны друг другу?
Вечер. Возвращаюсь в Москву, на работу. Звоню Никите, рассказываю, что произошло в Госпитале, говорю, что «Мама реагирует! Мама отвечает!»
Никита молча слушает.
– Папа, я боюсь в это поверить. Но я так надеюсь. Папа, держись!
Звоню Свете. Она торопливо говорит:
– У нас без изменений. Илюше дают лекарства и переводят в невралгию.
Еду к Нине Дмитриевне. Я ей звонил и сказал, что Ире лучше. Нина Дмитриевна не спит, приняла лекарства, ждет меня. Она подходит ко мне и пристально смотрит мне в глаза.
– Что, хоронить будем Иру?
Я выдерживаю ее взгляд.
– Нет! Нет! Она просыпается! Мы еще повоюем! Главное – чтобы она нашла в себе силы!
Я говорю эти слова как можно спокойнее. Я говорю так, чтобы мое спокойствие передалось Нине Дмитриевне. Отчаяние, которое меня охватило днем, прошло и сменилось верой, что чудо произойдет. Обязательно произойдет! Ира чувствовала меня, она взяла от меня силы и она сможет выстоять. И ангел-хранитель с нами! Он нас не оставит в беде!
– Господи, помоги ей. Мы прошли такой трудный путь, такой долгий путь. Ира просыпается, она мне ответила, я услышал ее...
– Господи, помоги! Еще немного, и она выйдет из комы! Господи, помоги!
Не могу уснуть. Записываю пережитое. Стараюсь вспомнить все подробности. Думаю об Ире, о нашей с ней жизни, вспоминаю только хорошее и светлое. И хочу написать книгу о том, как мы встретились, как вспыхнула первая любовь, как мы были рады детям и как все рухнуло: страна, общество – и как это сказалось на нашей семье, на каждом из нас…
Боже, как мне не хватает Ирочки! И как будет хорошо, когда мы снова будем вместе!
Я читаю книги о новых технологиях в медицине, которые позволят Ире стать на ноги, о необыкновенном потенциале стволовых клеток. И вот о чем я подумал: а если не только в заболевший организм, но и в организм здоровый вводить новые, зародышевые стволовые клетки? И если их вводить регулярно, не приведет ли это к обновлению организма и, в результате – к долгой, полноценной жизни постоянно обновляющегося человеческого организма?
Я сижу за рабочим столом, вокруг – фотографии Иры. Она с укором смотрит на меня... И молчит...
Что же случилось? Когда и где я сделал ошибку? Почему не уберег ее?!
Как горько на душе! Как больно в сердце!
Но всегда есть время изменить жизнь и исправить ошибки!
Я смотрю на фотографию Иры и читаю ей стихи:
…Любовь настолько редка,
что увидеть ее – словно почувствовать сладкую боль,
обмереть, задохнуться, загрустить,
не поверив глазам,
словно услышать наречье,
на котором когда-то разговаривал сам,
от которого что-то такое осталось на кончике языка –
что-то на шепот похожее,
на шепоток,
шорох замерзшего шепотка...
15 декабря. Раннее утро. Какой длинный день был вчера! Как жить дальше? Пусть я многого не понимаю в этом Огромном, Бесконечном Мире, в этой Вселенной, в котором мы все живем. Но если когда-нибудь, уходя в другую часть Вселенной, я смогу сказать, что делал добрые дела, то, значит, жил не зря.
Finis vitae, sed non amoris!
Жизнь может кончиться, но любовь – никогда!
– Милая, Ирочка, хорошая моя, прости меня, прости... Я храню нашу любовь. Она одна и неделима!
– Она простила тебя! – я слышу голос своего ангела. – Она передает тебе, что любит тебя. И поэтому все прощает.
– Спасибо тебе, мой ангел!
– Только одно тебе будет приносить избавление от мучений. Теперь ты знаешь это…думай о тех, кто тебе дорог… ты нужен… приди на помощь… не опоздай!
– Не опоздаю. Теперь никогда не опоздаю!
Эпилог
Из истории болезни Ирины Владимировны. Запись, сделанная рукой доктора Мальвины:
«15 декабря, в 12 часов 15 минут дня, Ирина Владимировна открыла глаза, медленно протянула ко мне руку и прошептала: «Пить!»
Из воспоминаний Александра Константиновича:
«Я влетел в палату и увидел глаза Ирины Владимировны, которая смотрела на меня, на все вокруг с огромным удивлением. И я сказал: «Здравствуйте, Ирина Владимировна!» Она долго и внимательно разглядывала меня и прошептала: «Сережа».
И я понял, кого она ждала».
Из рассказа Никиты:
«Мой отец умер за рулем машины, примерно в полдень 15 декабря, когда ехал к маме в Госпиталь. У него остановилось сердце. На Кольцевой была пробка, и скорая помощь приехала слишком поздно…
Да, в этот день мама вышла из комы…
И в этот же день начал поправляться мой сын Илюша.
Я ничего не могу ни понять, ни объяснить…
Маме с каждым годом лучше, она уже начала ходить и говорить… Мы делаем все для нее…
Она многое не помнит. Может, это и к лучшему? Не знаю…
Когда она спрашивает про папу, мы говорим, что он скоро вернется… И она нам верит и очень ждет его…
Среди бумаг отца я нашел этот дневник… Я не хотел сначала никому говорить о нем. Все это очень личное… Но теперь, когда прошло столько лет, я подумал, что если отец сделал эти записи, то он хотел что-то сказать… очень важное… всем нам…
От публикатора:
Я встретился с Александром Петровичем, предварительно передав ему дневник Сергея Алексеевича. И вот наш разговор.
– Честно? – Он внимательно смотрел на меня.
– Только честно, – ответил я.
– Я обескуражен. Прочитав рукопись, я увидел совершенно другого человека. Сергей Алексеевич – это был… человек-скала. Как сталь! Очень сильный и целеустремленный человек. У него была цель – спасти Ирину Владимировну. Спасти во что бы то ни стало. Я никогда не видел его хныкающим, растерянным, в отчаянии заламывающим руки. А здесь… плач Ярославны! Оказалось, были два человека: тот, кто боролся, не зная усталости и преодолевая все трудности, в том числе и финансовые, и тот, кто искал утешение в воспоминаниях и самобичеваниях. Мне он запомнился первым. И он жил бы да жил бы, если не трагическое стечение обстоятельств на кольцевой дороге. Да, я все знаю, просто у него под рукой не оказалось, простите, таблетки валидола…
Второе. Сергей Алексеевич не пишет или, вернее, мало пишет, какое это было время. Это был полный бардак! Не хватало лекарств и всего того, что нужно для лечения, не хватало самого элементарного. Все приходилось доставать! И он доставал, пробивал, и ему многие помогали. И когда у нас, врачей, опускались руки, но мы видели Сергея Алексеевича, его спокойные глаза, в которых готовность к действию и непоколебимая вера, мы снова искали решение.
Понимаете, это был такой человек, который и нас вдохновлял, и Ирину Владимировну вытягивал, и своей верой смог бы пробить… бетонную стену. Ведь болезнь казалась неизлечимой. Никто не верил – а он верил. И то, что произошло, можно назвать чудом. Ведь в 2000 году мы, простите меня за откровенность, многого не знали. И мы совершали ошибки…
Я не перебивал Александра Петровича. Я чувствовал, что дневник задел его за живое и заставил вернуться туда, в 2000 год. Я увидел его, измученного после многочасовой борьбы за спасение Ирины Владимировны во время очередного кризиса – а сколько их было! – разуверившегося и отчаявшегося, потому что… опять совершена ошибка. Но это был честный и мужественный доктор, морской офицер, и перед ним стоял Сергей Алексеевич, спокойный, как сжатая стальная пружина, с вопросом «Что я еще должен сделать?» И Александр Константинович не мог ему сказать, что… все кончено. Вместе с Андреем Алексеевичем они снова шли на риск еще одного, другого метода лечения. И вернули к жизни Ирину Владимировну.
Я хотел ему сказать, что и врачи имеют право на ошибку, но не посмел. Я спросил:
– Так что же было с ней?
– Да, была эпидемия гриппа. Но заболевание вызвал ее собственный вирус. И еще причина – общее снижение иммунной защиты в результате стресса. И этот вирус стал убийцей! И печальные обстоятельства, повлекшие за собой клиническую смерть и кому… Затем реакция самого организма. Прочитав дневник, я понял, как ей было трудно тогда, как тяжело было ей жить, ей и ее семье… Да и другим, которые… да, вместе со страной, которая переживала глобальный стресс, переживали – каждый! В одиночестве или с семьей! – свою личную катастрофу. И этот вирус, один из многих, который живет в нас, такой безобидный, ну, как герпес, вот вскочил у вас прыщик на губе, но ваш организм здоров и крепок, он выставляет непробиваемую защиту и побеждает вирус. А когда вирус не встречает оборону, он взламывает клетку и …
Но первопричина – стресс. Жизнь Ирины Владимировной, как я теперь понимаю, была очень трудной…Хотя у кого она тогда не была трудной?! Но судьба наносит удары по самым ослабевшим среди нас. И все равно я хочу воспеть, простите за высокий стиль, эту женщину. В ней была сила воли, она стойко сражалась даже в одиночку, когда мы, врачи, не могли прийти ей на помощь, потому что не знали, что делать… Но я уверен, что она чувствовала, что она не одна, что с ней Сергей Алексеевич. Быть может, когда она совсем выздоровеет, она сможет нам рассказать об этом…
Да, вы не представляете, как мы потом скрупулезно изучали все, что делали, каждый наш шаг и каждый результат наших действий. Благодаря Ирине Владимировне накоплен огромный опыт и – вот результат: две трети больных, оказавшиеся в подобной ситуации, теперь остаются жить. А раньше – никто! И теперь мы не делаем ошибок, мы сразу, не теряя ни одной драгоценной минуты, начинаем лечение и…
Она спасла многих! Благодаря ей мы знаем, что надо делать!
– Как вы оцениваете ее нынешнее состояние?
Александр Константинович задумался и посмотрел на меня, желая понять, знаю ли я ВСЕ. Я кивнул.
– Буду откровенен. Когда перед нами только один выбор: либо жизнь, либо…, мы делаем все ради жизни. Мы победили смерть! Но сама жизнь… Она может стать невыносимой. Врачи, психологи продолжают делать все, что надо, для Ирины Владимировны, и я молю Бога, чтобы он дал Никите и Свете такие же силы, какие были у Сергея Алексеевича.
Я сейчас подумал о том, что будь она рядом с ним, в машине, она спасла бы его… Ведь в конце концов заболевшего человека вылечивают не только и не столько врачи, а тот близкий, единственный человек, который рядом.
И я бы вам рассказал об этом другие истории, но, простите, меня ждут в операционной…
Я простился с Александром Константиновичем и поехал к Никите, чтобы передать ему рукопись, подготовленную для издательства, и сообщить, что получил от доктора добро на ее публикацию.
Да, самое главное. В семье Никиты – праздник: Светлана родила дочь, ее назвали Ирой и она удивительно похожа на Ирину Владимировну.
Приложения
От публикатора:
Готовя «Дневник Сергея Алексеевича» к публикации, я не раз «заходил» в Интернет, набирая слова «кома», «стволовые клетки»... И вот некоторые результаты моих поисков. Думаю, что это стоит знать.
Кома, или сон разума
Привожу отрывки из статьи А. Водовозова, опубликованной в Интернете.
В переводе с древнегреческого кома – «глубокий сон». В современном понятии кома – это наиболее значительная степень патологического торможения центральной нервной системы (ЦНС), характеризующаяся глубокой потерей сознания, отсутствием рефлексов на внешние раздражения и расстройством регуляции жизненно важных функций организма.
Суть комы состоит в том, что нарушается функция ЦНС как руководящей силы, и в организме начинаются разброд – органы и системы начинают функционировать совершенно самостоятельно. При этом, естественно, на уровне организма в целом способность к саморегуляции и поддержанию постоянства внутренней среды (гомеостазу) утрачивается.
Клинически кома проявляется потерей сознания, нарушением двигательных, чувствительных и других функций, в том числе и жизненно важных.
Кома может возникать из-за множества причин, которые можно объединить в четыре большие группы:
внутричерепные процессы (опухоли, воспаления, сосудистые проблемы);
кислородное голодание (гипоксия) при поражении дыхательной системы, нарушениях кровообращения и других состояниях;
нарушение обмена веществ (в первую очередь, связанные с эндокринной системой);
различного рода интоксикации.
Кроме того, комы могут быть первичными, когда наблюдается очаговое поражение головного мозга, а затем развивается каскад патологических реакций со стороны органов и систем (при эпилепсии, черепно-мозговых травмах, инсультах, опухолях и инфекциях головного мозга) и вторичными, развивающимися как следствие различных хронических заболеваний и состояний (например при хронической печеночной недостаточности, сахарном диабете, голодании и т.п.).
Чаще всего, по данным Станции скорой помощи Москвы, причиной развития коматозного состояния является инсульт – 57,2 процента. Достаточно часто причина комы оставалась не только невыясненной, но даже и незаподозренной – 11,9 процента.
При всем разнообразии причин, вызывающих комы, в основе их развития лежит один и тот же патологический процесс. Непосредственная причина развития коматозного состояния – нарушения образования, распространения и передачи нервных импульсов в клетках головного мозга из-за нарушения тканевого дыхания, обмена веществ и энергии. Все остальное – лишь следствие, цепочка вызывающих и усугубляющих друг друга состояний.
Кома страшна не только сама по себе, не меньшую угрозу несут и различные осложнения. Прежде всего, это состояния, связанные непосредственно с повреждением головного мозга: нарушение дыхания вплоть до его остановки, отек легких, падение или, наоборот, резкий подъем артериального давления, остановка сердца. Именно эти осложнения могут стать причиной клинической, а затем и биологической смерти».
«Будем отключать или пусть живет?»
Пациент может находиться в состоянии комы очень долго. Описан случай, когда пострадавший в автокатастрофе очнулся после 19-летнего пребывания в «глубоком сне». Все зависит от состояния его головного мозга, а также от врачебного наблюдения и ухода. Современная аппаратура позволяет поддерживать жизненно важные функции сколь угодно долго.
Весь вопрос, по мнению экспертов, – в «целесообразности». Не более и не менее! «Целесообразен» данный больной или больная или нет?
А судьи кто? Кто решает? Сами эксперты-врачи!
Вот тут вопрос пересекается с эвтаназией и перемещается из сферы медицинской в сферу морально-этическую. А споры в этой области не утихнут никогда. Порой медики и родственники больного ведут самую настоящую войну, когда одна сторона требует отключения пациента от аппаратуры, а вторая категорически против этого.
Единственный «железный» аргумент в пользу отключения - это смерть мозга. В международной практике и российском законодательстве смерть мозга эквивалентна смерти человека. Минздравом России утверждена специальная Инструкция по констатации смерти человека на основании диагноза смерти мозга, где очень подробно описаны девять клинических признаков, необходимые данные лабораторных и инструментальных исследований, позволяющие утверждать, что мозг данного человека мертв.
Тем не менее, на практике происходит совсем не так, как это прописано в Законах и Инструкциях. Чаще всего вопрос упирается в деньги и в возможности лечебного учреждения. А они кончаются достаточно быстро, и не во всех больницах есть современная медицинская аппаратура и медицинский персонал, который будет ухаживать за коматозным пациентом. Эти проблемы полным весом сваливаются на плечи родственников.
Автору статьи известен случай, когда девушка попала в аварию, получила множественные травмы внутренних органов, в том числе разрыв селезенки, пролежала в коме 7 месяцев в одном из крупных лечебных учреждений Москвы. Врачи считали состояние безнадежным, хотели отключать пациентку от систем жизнеобеспечения, но мама пострадавшей с боем отстояла дочь, сама за ней ухаживала, оплачивала услуги медицинскому персоналу. Девушка благополучно вышла из комы и выздоровела, но не благодаря, а вопреки врачам и всей системе здравоохранения России.
Вот еще несколько случаев, о которых рассказывается в Интернете
Терри Уоллис учится ходить
Июль 2003 г. Житель Арканзаса (США) снова стал говорить после 19 лет пребывания в коме! Терри Уоллис попал в серьезную автомобильную аварию в 1984 году. Его грузовик сорвался с моста, и только на следующий день 19-летний Уоллис был найден в бессознательном состоянии.
Уоллис никогда не получал квалифицированной медицинской помощи: у его семьи не было средств, чтобы оплатить лечение, а государство отказалось сделать это за счет медицинского страхования.
Большую часть своего пребывания в коме Уоллис провел в окружном медицинском центре, а на выходные родные забирали Уоллиса домой и пытались с ним разговаривать, установить контакт.
12 июня 2003 года он сказал первое слово «мама». Терри Уоллис попал в аварию сразу после рождения своей дочери Эмбер. Сейчас ей 19 лет, и ради нее он снова хочет научиться ходить.
Леонид Филатов
Октябрь 2003 г. Актер Леонид Филатов попал в больницу с двусторонним воспалением легких. Как Филатов подхватил вирус – неизвестно. Двустороннее воспаление легких, пневмония – крайняя опасность. Потребовались средства на медикаменты. И немалые.
Вот что рассказал Леонид Ярмольник: «Удивительная вещь: мы все живем, мы все суетимся, все работаем. Те артисты, которые постоянно вкалывают, в общем-то не жалуются. Но миллионеров в нашей профессии нет. Достаточно заболеть, и сбережений хватит на месяц, максимум на два. А если болезнь серьезная, то через какое-то время становишься просто нищим. Помощи ждать неоткуда».
Элем Климов
Сентябрь 2004 г. Режиссеру Элему Климову стало плохо. Сын Антон вызвал «скорую», и отца увезли в больницу. Врачи скоропалительно поставили диагноз: пищевое отравление. На следующий день режиссер пришел в сознание, разговаривал, старался держаться бодрячком. Но через несколько дней страшный удар – Элем Климов впал в состояние комы. Диагноз не поставлен до сих пор. Врачи не понимают, что происходит. При этом Элем дышит самостоятельно, сердце работает без искусственной поддержки.
Он потерял надежду…
Февраль 2005 г. Весь мир облетела история о том, как один итальянец покончил с собой, потеряв надежду на то, что его жена когда-нибудь выйдет из комы. Потрясает то, что женщина пришла в себя сразу после его смерти, и первое, что она спросила у врачей, было «Где мой муж?».
Эта трагедия разыгралась в одной из больниц города Падуя, где итальянка находилась на лечении. Женщина впала в кому после тяжелого сердечного приступа и оставалась в таком состоянии уже 4 месяца. Ее 70-летний муж преданно ухаживал за ней, но в конце концов решил, что надежды вернуть супругу к жизни больше нет и свел счеты с жизнью, запершись в гараже с работающим двигателем автомобиля. Мужчина умер от отравления угарным газом.
Падуя находится в 40 километрах от Вероны, где происходили события, описанные в трагедии Шекспира "Ромео и Джульетта".
Николай Караченцов
Февраль 2005 г. Николай Караченцов попал в автоаварию, после которой с тяжелейшей черепно-мозговой травмой был доставлен в больницу и впал в кому. Ему были сделаны две операции в НИИ имени Склифосовского.
28 марта Николай Караченцов стал понимать обращенную к нему речь. Расширился диапазон выполняемых им команд.
31 марта он начал эмоциально реагировать на окружающих. Была отмечена положительная динамика: значительную часть времени больной бодрствует, четко выполняет команды. Караченцов дышит самостоятельно – без аппарата искусственной вентиляции легких.
4 апреля Николай сделал первые шаги. Он самостоятельно присаживается на кровати, иногда привстает и даже ходит с посторонней помощью. Он активно реагирует на близких и друзей, с удовольствием слушает музыку, стихи, особенно Роберта Рождественского и Юлии Друниной, песни Булата Окуджавы. Он охотно смотрит телепередачи, иногда - художественные фильмы.
14 апреля Николай начал говорить, по словам жены актера Людмилы Поргиной, «прежним, до боли знакомым голосом». Совершенно неожиданно на вопрос медсестры: «Николай Петрович, Вы чай пить будете?» актер вдруг ответил: «Да!».
Николай, бесспорно, идет на поправку, убеждена его супруга. Он всех узнает, адекватно реагирует на любые ситуации, смотрит кино. Правда, говорить он пока не может, «объясняется жестами».
Актер начинает вспоминать жизнь, которая была до аварии. Особенно когда смотрит программы по телевизору. Он ходит, занимается физкультурой и речевыми упражнениями. Еще он рисует и пишет. По словам врачей, восстановление Николая Петровича идет успешно. Его состояние оценивают как переход от средней тяжести к удовлетворительному. Прогноз благоприятный. Но для дальнейшей адаптации, по мнению врачей, потребуется много времени.
Терри Шиаво
Апрель 2005 г. 15 лет назад Терри Шиаво попала в больницу с сердечным приступом. 26-летняя девушка диетами и голоданием пыталась похудеть и довела себя до полной потери аппетита и невозможности принимать пищу вообще. Потом из-за врачебной ошибки, приведшей к коме, она оказалась на больничной койке с необратимым поражением мозга.
15 лет Терри находилась в клинике штата Флорида (США) без сознания в «вегетативном» состоянии, при котором ее жизнь искусственно поддерживалась питательным раствором, подававшегося через трубку. По словам Майкла Шиаво, мужа Терри, его жена еще до начала «вегетативного» состояния говорила, что не хотела бы, чтобы ее жизнь в подобной ситуации поддерживалась искусственно. Но Шиндлеры, родители Терри, настаивали на том, чтобы их дочь продолжала жить, утверждая, что дочь реагирует на их присутствие. На протяжении 12 лет Майкл боролся с ее родителями за то, чтобы девушке позволили умереть. Однако родители не теряли надежды.
«Она по-прежнему борется за жизнь», – говорила Мари Шиндлер, мать Терри. «Она все еще общается, она все еще отвечает. Она изнурена, но она отзывчива», – утверждал отец Терри Боб Шиндлер. Он сообщил, что выражение лица дочери изменилось, когда он обнял и поцеловал ее.
Последнюю надежду родителей на восстановления питания Терри развеял накануне Верховный суд США, который отказал родителям в праве восстановить питание их дочери.
По решению суда, в который обратился Майкл Шиаво, 18 марта питательная трубка была убрана.
26 марта суд отклонил повторное обращение Шиндлеров, которые ссылались на вновь открывшиеся обстоятельства: адвокат родителей Барбара Уэлер дала под присягой свидетельские показания о том, что в роковой день 18 марта она в присутствии родственников и сотрудницы полиции предложила Терри Шиаво сказать: «I want to live» (я хочу жить). И та, напрягая все силы, громко произнесла: «Ahhhhhhh», а затем «Waaaaaaaa».
1 апреля 2005 года Терри Шиаво скончалась в возрасте 41 года.
«Преступлением против жизни» назвали в Ватикане смерть американки Терри Шиаво. Американское общество оказалось расколото: одни считают решение судьи убийством, другие – жестом доброй воли.
Ситуация вокруг Терри Шиаво вызвала громкий резонанс во всем мире, поскольку, по данным экспертов, в таком же «вегетативном» состоянии находятся десятки тысяч больных, из которых несколько тысяч детей. Перед родственниками всех этих пациентов стоит та же тяжелая дилемма, что и перед семьей Шиаво.
СТВОЛОВЫЕ КЛЕТКИ
Все в человеке начинается с одной клетки! Человеческий организм развивается-создается из единственной клетки — одной оплодотворенной клетки, называемой зиготой. ДНК, содержащаяся в этой клетке, будет воспроизведена затем во всех клетках взрослого организма. После того как зигота начнет делиться, формируя эмбрион, клетки некоторое время сохраняют способность развиваться в ткань любого типа. Клетки, которые могут развиться в любую клетку организма, называются эмбриональными стволовыми клетками.
Но по мере «создания человека» в клеточной ДНК происходят изменения. Вначале «включены» все гены, находящиеся внутри зиготы: другими словами, они все могут работать. Однако постепенно клетки приобретают специализацию, но для этого те или иные гены просто «выключаются». После того как «щелкнет выключатель», судьба клеток определена, они становятся «специализированными»: мышечные клетки при делении будут производить только мышечные клетки, кожные клетки — только клетки кожи и т.д.
И это очень печально: мышечные клетки, погибшие при сердечном приступе, не могут быть замещены другими клетками; ничем нельзя заменить и клетки мозга, синтезирующие допамин, если они будут уничтожены гипоксией, болезнью или травмой; перерезанные клетки спинного мозга также не восстанавливаются… В результате многие людские страдания вызваны неспособностью организма замещать специализированные клетки.
В конце 90-х годов – напомним, что Ирине Николаевне была сделана трансплантация клеток в 1999 году – ученые научились выделять эмбриональные стволовые клетки, которые могут развиться в любую клетку организма, и сколь угодно долго поддерживать их в культуре.
Стволовые клетки – это уникальная группа клеток организма, способных размножаться и давать начало основным клеточным компонентам крови, костного мозга и иммунной системы. Отдельную группу стволовых клеток составляют так называемые «мезенхимальные» или «стромальные» стволовые клетки, способные формировать клетки практически всех известных тканей человека.
Недавно обнаружено, что некоторые клетки взрослого организма, по-видимому, хотя бы отчасти обладают способностью порождать стволовые клетки, характерные для эмбриона. Если такое действительно возможно, удастся устранить одно из этических препятствий на пути к использованию эмбриональных стволовых клеток — нам не придется разрушать эмбрион человека, чтобы получить эти клетки.
Для чего нужны стволовые клетки?
Достижения медицины открывают новые перспективы перед человечеством, поскольку теперь ученые могут создавать в лаборатории новые клетки, а возможно, и новые органы. Теперь можно будет выделять ДНК из клетки взрослого организма, помещать ее в яйцеклетку человека и получать при этом эмбриональные стволовые клетки, содержащие ДНК взрослой особи. Это позволит выращивать органы для замены ими поврежденных, не беспокоясь об отторжении имплантированной ткани организмом-реципиентом.
Для успешного лечения многих заболеваний, в том числе злокачественных, врачи используют химио- и радиотерапию или их комбинации с другими методами воздействия на организм. Высокие дозы цитостатиков убивают раковые клетки; чем выше доза препаратов, тем больше надежды на то, что уничтожены все ростки злокачественного роста. Но при этом погибает и костный мозг пациента, точнее, находящиеся в нем стволовые клетки. Для их восполнения проводится процедура трансплантации (пересадки) стволовых клеток, которые восстанавливают костный мозг, кровь и иммунную систему.
Стволовые клетки используются при лечении целого ряда наследственных и приобретенных заболеваний. Они необходимы для замены кроветворной ткани пациента при обнаружении гематологических заболеваний, для восстановления кроветворения в случае его тяжелого подавления вследствие техногенных катастроф. Исследования последних лет подтверждают потенциальную возможность использования стволовых клеток в терапии острых и хронических заболеваний сердечно-сосудистой, эндокринной и центральной нервной системы (инфаркт миокарда, инсульт, сахарный диабет), при генетических нарушениях, болезнях опорно-двигательного аппарата, при тяжелых травмах.
С развитием биомедицинских технологий стало возможным выделять и сохранять стволовые клетки в условиях ультранизких температур. При хранении клеток в жидком азоте их свойства остаются неизменными на протяжении десятилетий. Это позволит каждому из нас «заготавливать» свои клетки заранее, в молодости, когда наш организм здоро, крепок и полон сил, а в случае необходимости использовать в последующие годы, в случае заболевания и в старости. Для этого их останется только извлечь из криогенного хранилища и разморозить. Это будут наши собственные стволовые клетки, полностью идентичные нашему организму. С развитием клеточных технологий сфера и возможности применения заблаговременно приготовленных стволовых клеток могут расшириться несоизмеримо.
Где будут храниться наши стволовые клетки?
Клетки хранятся в единственном в Москве сертифицированном по международным стандартам Криобанке в жидком азоте при температуре –196 градусов.
http://www.gutaclinic.ru/cpes_11_115.htm
http://elementy.ru/trefil/21210
Интересные факты об открытии стволовых клеток и их использовании сообщил журнал «Русский Newsweek», № 10, март
1908 г. – Русский ученый Александр Максимов предлагает термин «стволовые клетки».
70-е годы – Александр Фриденштейн и Иосиф Чертков закладывают основы науки о стволовых клетках.
80-е годы – В Российском онкоцентре создан криобанк для хранения стволовых клеток.
90-е годы – Подпольные пересадки стволовых клеток в России. С их помощью лечили президента Ельцина.
Апрель 2002 г. – Временная инструкция Минздрава разрешает клинические испытания клеточной терапии в России.
Май 2002 г. – Россия присоединилась к международному пятилетнему мораторию на репродуктивное клонирование человека. Однако работы по клонированию отдельных органов и тканей не запрещены.
2004 г. – Росздравнадзор выдал первые лицензии на «новые клеточные технологии» для банков пуповинной крови. Ее получили уже 12 компаний. Все Центры стволовых клеток в России должны быть только исследовательскими – для лечения еще не выдают лицензий.
2005 г. – Генпрокуратура РФ и Росздравнадзор провели проверку 42 московских клиник и салонов красоты, использующих клеточные технологии; у 37 из них приостановлено действие лицензий.
«Из 150 наших пациентов 65% восстановили функцию тазовых органов. Мы не боги, чтобы восстановить 100% и всех заставить ходить. Но улучшить качество жизни больных, позволить им жить без памперсов, дать возможность иметь детей нам по силам»,– утверждает Брюховецкий.
Один из его последних клиентов – Армен Хоровердян из США. Три года назад 21-летний спасатель из Калифорнии упал с мотоцикла и сломал позвоночник. «Операция была 3 месяца назад. Результаты обещали через 8 месяцев. Но уже есть небольшое улучшение – он стал чувствовать боль в левой ноге. Совсем чуть-чуть, но мы все равно рады. Двигательные функции пока не восстанавливаются, но повышается хотя бы чувствительность», –рассказывает брат пациента Гарен.
Брюховецкий считает, что колоть стоит только собственные клетки, а эмбриональные называет «пройденным этапом».
Другое мнение об эмбриональных клетках у замгендиректора центра клеточных технологий «Реметэкс» Дмитрия Шаменкова: «Это супервысокотехнологичное направление. (Такие исследования) под силу только государству, а у нас нет достаточно финансируемых лабораторий для этого».
В создании лекарства из эмбриональных стволовых клеток дальше всех в мире продвинулись американские ученые из бывшего СССР. К ним относится директор Института репродуктивной генетики в Чикаго Юрий Верлинский. В 1979 г. он переехал в США из Харькова, где работал в НИИ эндокринологии и гормонов. В научном мире он известен прежде всего как один из создателей метода искусственного оплодотворения. Ему удалось создать крупнейший в мире банк эмбриональных клеток, 158 линий, или размноженных культур, полученных из разных клеток.
Правда, бюджетные деньги на работу с новыми линиями он уже получить не может – госфинансирование в США выделяется только тем организациям, которые проводят научные исследования с линиями эмбриональных клеток, полученными до 9 августа 2001 г. С этого дня, по решению президента Буша, подобные исследования не могут финансироваться из госбюджета. «Из-за этих ограничений 90% медицинских методик, которые сейчас проходят испытание в Управлении по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными средствами США (FDA), связаны только с собственными стволовыми клетками», – говорит научный сотрудник Института стволовых клеток человека США Алексей Берсенев. А лечить эмбриональными клетками разрешено только повреждения спинного мозга.
«Эмбриональные клетки – в отличие от собственных клеток человека – могут наиболее эффективно превращаться в любую ткань организма. Запрет ударил не по врачам, а по пациентам», – считает профессор биологии Стэнфордского университета Ирвинг Вайсман.
Изучать эмбриональные клетки на частные средства Буш, к счастью, не запретил, и инвесторы, спонсоры и сами ученые в Штатах тратят на такие исследования около $200 млн в год (для сравнения, государственное финансирование США в этой области составляет $550 млн. Данных по России нет).
Эти цифры вселяют в ученых оптимизм: «Я считаю, что в ближайшие 5-10 лет медицина перестанет быть фармакологической, а станет клеточной», – считает Верлинский.
В Западном полушарии работают и другие ученые – выходцы из бывшего СССР. Один из них – научный директор Института регенеративной медицины Юлий Балтайтис (бывший декан факультета украинского Национального медицинского университета). Культуры клеток ему присылают из Харьковского института проблем криобиологии и криомедицины, где они выделяются из человеческих зародышей возрастом 5-12 недель.
Директор института, академик Валентин Грищенко, подтверждает, что его институт предоставляет Балтайтису стволовые клетки от абортируемых эмбрионов. «Мы транспортируем ему замороженные препараты. Он лечит – а для нас важен научный результат», – утверждает Грищенко.
У него тоже есть чем поделиться с коллегой в плане научного опыта: за последние 20 лет харьковские ученые пролечили стволовыми клетками более 12 000 пациентов. «У нас уникальный опыт», – гордится академик.
Ему удалось пролоббировать отмену запрета на лечение эмбриональными стволовыми клетками на Украине. «Нам удалось возобновить наши работы и лечение. В США применение такой клеточной терапии вообще запрещено – в результате иностранцы для лечения едут к нам. И не только из США, но и из Ирака, Польши, Германии. Всем стараемся помочь в меру своих сил и возможностей», – говорит Грищенко.
Что касается России, то «не надо поддаваться на рекламу, лечение стволовыми клетками нами не разрешено. Это введение в заблуждение потребителя», – считает начальник управления регистрации лекарственных средств Росздравнадзора С. Ткаченко. По его словам, «ни одна технология лечения не разрешена в широкой медицинской практике. Росздравнадзором выдано только пять разрешений на проведение клинических испытаний сроком на 1 год – с обязательным информированным согласием пациентов и бесплатно».
По мнению ученых, которые работают со стволовыми клетками, в будущем стволовые клетки могут стать прорывом в мировой медицине, сопоставимым с появлением пенициллина. Стволовые клетки обещают стать лекарством почти от всех болезней.
СТВОЛОВЫЕ КЛЕТКИ ВОЗВРАЩАЮТ ЖИЗНЬ?
Как считают ученые, организм человека, вне зависимости от возраста, на много лет моложе. Даже если вы уже в преклонных годах, многим из вас, возможно, всего десять лет или даже меньше. Значительная часть человеческого организма постоянно находится в движении: старые клетки уходят, им на смену приходят новые.
Эта внушающая оптимизм гипогеза, связанная с тем, что ткани постоянно обновляются, положена в основу новой методики оценки возраста человеческих клеток. Ее создатель Йонас Фризен полагает, что средний возраст всех клеток в организме взрослого человека – от семи до десяти лет.
Но Фризен, специалист по биологии стволовых клеток Каролинского института Швеции, также утверждает, что некоторые клетки не обновляются с рождения до смерти, и в это меньшинство входят некоторые или все клетки коры головного мозга.
Именно спор о том, производит ли кора головного мозга новые клетки, заставил Фризена искать новый способ определения действительного возраста человеческих клеток. Существующие методики, связанные с тем, что ДНК метят химическими веществами, далеки от совершенства. Заинтересовавшись тем, не существует ли природных меток, Фризен вспомнил, что во время подземных ядерных испытаний, проводившихся до 1963 года, в атмосферу выбрасывался радиоактивный углерод С-14. Его поглощали растения, ели люди и животные во всем мире, и С-14 попадает в ДНК клеток каждый раз, когда клетки делятся.
Проверив новую методику разными способами, он и его коллеги опубликовали в журнале «Cell» результаты первых исследований на человеческих тканях:
Возраст клеток реберных мышц, взятых у людей, которым под сорок, оказался 15,1 года.
Средний возраст кишечника 15,9 года. Клетки, выстилающие желудок, живут всего пять дней.
Сердце в целом создает новые клетки, но еще не высчитан уровень обновления клеток сердечной мышцы.
Красные кровяные тельца, совершающие путешествие длиной в 1 тыс. миль по лабиринтам системы кровообращения, в среднем живут 120 дней, а потом отправляются на кладбище, в селезенку.
Эпидермис, поверхностный слой кожи, обновляется раз в две недели.
Даже кости организма претерпевают постоянные изменения. Полагают, что скелет у взрослых полностью меняется каждые 10 лет.
Что касается печени, которая выводит из организма то, что ему не нужно, то ее жизнь коротка. Печень взрослого человека обновляется за 300-500 дней.
На протяжении всей жизни человеку служат только нейроны, клетки хрусталика глаза и, возможно, клетки сердечной мышцы. Клетки хрусталика формируются у эмбриона, а затем становятся инертными.
Но главная загадка – мозг, вопрос обновления клеток которого вызывает самые большие разногласия. Пока преобладает мнение, что мозг не создает новые нейроны после того, как его структура сформирована. В особенности это относится к обонятельной луковице и гиппокампу, куда откладываются первоначальные впечатления о лицах и местах.
Первой это общее мнение несколько лет назад попыталась оспорить Элизабет Гоулд из Принстона, которая сообщила, что обнаружила новые нейроны в коре головного мозга, и высказала гипотезу о том, что воспоминания каждого дня записываются на нейронах, появившихся в этот день.
Новый метод Фризена дает возможность определить возраст всех отделов мозга и увидеть, появляются ли новые нейроны. Пока он проверил методику только на клетках визуальной коры. По его оценке, их возраст соответствует паспортному возрасту человека, и это свидетельствует о том, что в данном отделе коры новые нейроны после рождения не образуются, а если и образуются, то в незначительном количестве. Клетки мозжечка немного моложе клеток коры, и это укладывается в гипотезу о том, что развитие мозжечка продолжается и после рождения.
И возникает вопрос: если наш организм вечно молод и бодр и постоянно обновляет свои ткани, то почему регенерация организма не длится вечно?
Ответ Фризена: стволовые клетки, являющиеся источником новых клеток для всех тканей, с возрастом становятся слабыми. «Стволовые клетки стареют и утрачивают способность производить потомство», – утверждает Фризен. Он надеется установить, замедляется ли восстановление тканей с возрастом или нет, а это может указывать на то, что стволовые клетки являются ахиллесовой пятой, единственным, что препятствует бессмертию человека.
Клеточные технологии сегодня – самый передний край науки
Как удалось выяснить журналу «Огонек», «запчасти» и «заплатки» для человека делают в разных странах, в том числе и в России, В частности, российские ученые пытаются «латать» разрывы спинного мозга. Если это удастся, у миллионов спинальных больных появится шанс в буквальном смысле встать на ноги. В номере 18 за
Андрей Брюховецкий – невролог высшей категории, доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой клеточной и восстановительной терапии РГМУ. Родился 23 августа 1959 года во Владивостоке. Окончил военный факультет Горьковского (теперь Нижегородского) мединститута. Служил на Северном флоте, работал психоневрологом Мурманского гарнизона. После клинической ординатуры в Военно-медицинской академии в Ленинграде служил в Центральном военно-морском клиническом госпитале № 32. Два года был главным неврологом ВМФ России. В 2002 году руководитель РОНЦ Михаил Давыдов предложил Брюховецкому перейти в Онкоцентр, чтобы создать там неврологическую и нейрохирургическую службу. Однако бюджетных денег на новую госструктуру не нашлось, и была создана коммерческая клиника NEUROVITA.
– И как вы «сшиваете» спинной мозг?
– Мы берем обонятельные клетки из носа, Институт Сербского их проращивает, потом мы смешиваем клетки с гелем – так называемой биодеградируемой матрицей. Биодеградируемая – это такая, что сама распадется. Через восемь месяцев – на углекислый газ и воду. А в это место прорастут собственные ткани пациента. Матрица из коллагеновых волокон так запрограммирована. Кстати, это один из фундаментальных принципов тканевой терапии: ничего инородного пациенту на память не оставлять.
– И что – человек с разрывом спинного мозга уйдет от вас своими ногами?
– Нет, ну что вы... До этого пока страшно далеко – чтобы вдруг все такие больные встали и пошли. Мы ведь взяли самую нерешаемую проблему – травмы спинного мозга. В мире почти нет технологий, которые позволяют восстанавливать такие разрывы. То, что у нас с какими-то больными хоть что-то стало получаться, – это победа всей отечественной науки. Самое маленькое улучшение качества жизни этих людей – хотя бы восстановление функций тазовых органов – уже колоссальное облегчение для них самих и их близких. Кто-то начинает себя обслуживать, у кого-то восстанавливается половая функция, у кого-то – чувствительность. Ходить начинают немногие.
– Но ведь у вас один американец буквально недавно встал и пошел...
– Случай с американцем для нас самих стал чудом. По меркам неврологов, это был не самый тяжелый больной, но после лечения в лучших американских реабилитационных центрах он на ноги не встал. К нам приехал в инвалидной коляске, а уезжая, садился в машину сам…
– Вы одни пытаетесь подсаживать клетки из носа в область разрыва спинного мозга или кто-то еще этим занят?
– Мы – третья или четвертая в мире группа, которая пытается лечить спинномозговые травмы…
– Во всем цивилизованном мире эти методики запрещены, а работают по ним… – мы, Украина и Китай.
– Львиную долю докладов о клиническом применении клеточных технологий на всех форумах делают американцы. Профессор Макдональдс недавно выполнил пять операций в клинике под контролем FDA (национальный контрольный орган США в сфере регистрации лекарств и методик лечения) и показал возможность применения эмбриональных стволовых клеток при спинномозговых травмах…
Представьте себе картинку: всемирный конгресс в Бостоне. Собираются все ведущие специалисты. И один из знаменитых братьев Ваканти – Джозеф Ваканти – показывает искусственную печень.
– Не аппаратную, а собранную из клеток?
– Да, именно так. Набор из четырех коллагеновых пластин, а на них «сидят» клетки и работают, как положено печени, – очищают кровь от всякой нежелательной всячины. И это не какая-то модель для стенда – все имплантировано, и вполне конкретный больной с такой печенью живет уже почти три года…Будь это лженаукой, стали бы серьезные люди с врачебным образованием и степенями все это смотреть и слушать? Сам ректор РГМУ академик Владимир Ярыгин много лет занимается такими вещами. Его группа уже вырастила трансплантаты кожи и сердечных сосудов… Понимаете, клеточные технологии сегодня настолько бурно развиваются, что это и есть тот самый передний край науки, о котором нам столь часто говорили…
– Но я слышал и такое мнение: да, клеточные технологии развивать надо – это наше будущее. Но именно будущее: сейчас их в клинику тащить не надо – рано, сыро и опасно.
– Позиция понятная и имеет право быть. Побывав в Гонконге на Первом всемирном конгрессе по спинномозговой травме, я познакомился с тем, что делают наши китайские товарищи. И у меня волосы дыбом встали… Я в какой-то момент не выдержал и сказал коллегам: «Что вы делаете?! Вы же можете «наварить» пациенту тяжелейшее аутоиммунное заболевание!
– То есть агрессию системы иммунитета против своего организма. Или онкологию – потому что пересаженные клетки могут переродиться в опухоль.
– И такое возможно… Сегодня я понимаю: клеточная терапия, тканевая терапия – серьезная и страшная вещь. Подсадка эмбриональных клеток – просто рулетка: никогда не знаешь, что будет, когда эти клетки «повзрослеют». Чем дольше я этим занимаюсь, тем больше понимаю, как мало мы все это знаем…
– Неужели все так плохо?
– Ну не все. У нашей группы сложилось мнение, что при нетяжелых травмах неожиданно эффективной оказалось введение больному его собственных кроветворных стволовых клеток. Причем методику сбора таких клеток гематологи уже отработали до совершенства
– В общем, вы намерены работать с клетками и дальше?
– А нам от этого некуда деться. Традиционная трансплантология, завязанная на донорские органы, зашла в тупик… Если мне память не изменяет – почти две трети нуждающихся в пересадке органов умирают, не дожив до этой самой пересадки и не найдя подходящего донора.
– Получается, что у трансплантологов два пути: либо, как в страшилках из желтой прессы, охотиться за людьми и разбирать их на запчасти, либо выращивать эти запчасти.
– Да. И я надеюсь, вы мне не будете доказывать, что первый путь лучше.
Искусство клетки и шитья. Борис Гордон. Журнал "Огонек" N 18,
От публикатора:
Как мне сообщил Александр Константинович, в конце 2000 года была начата Международная (Россия и Швейцария) научно-исследовательская программа «Клеточная трансплантология и тканевая инженерия при заболеваниях и травме мозга». С российской стороны ее подписал главный трансплантолог МЗ РФ, директор НИИ трансплантологии и искусственных органов МЗ РФ, академик РАН И РАМН В. Шумаков. Вот что я прочитал об этой Программе в документах, с которыми смог ознакомиться.
«Главной целью настоящей Программы явилась разработка биоинженерной технологии внутритканевой реконструкции органов человека и создание научно-обоснованных решений в интересах улучшения показателей здоровья населения, повышение продолжительности и улучшения качества жизни больных, страдающих тяжелыми и малоизлечимыми заболеваниями и травмами мозга, а также обеспечения разработки и внедрения в медицинскую практику современных технологий клеточной трансплантологии.
Среди целей и задач программы
– разработка и создание новых высоких технологий клеточной трансплантации и тканевой инженерной реконструкции органов человека (сердце, печень, мозг),
– обеспечение разработки и внедрения в медицинскую практику достижений клеточной трансплантологии
– внедрение в практику медицинских учреждений высокотехнологичных методов клеточной трансплантологии,
– разработка и создание способа трансплантации донорского спинного мозга на основе клеточных трансплантационных технологий
– увеличение объема и эффективности методов трансплантационного клеточного и тканевого лечения больных с церебральными сосудистыми заболевания и последствиями травм головного и спинного мозга.
Сроки и этапы реализации: 2000 – 2007 гг.
Применение биотехнологий в медицине отрывает колоссальные возможности создания как известных так и новых форм материи. Уже сегодня можно прогнозировать возможность перестройки основных структур клетки, несущих генетический код, реальные механизмы управления биохимическими процессами в тканях на высшем уровне, стимулируя создание здоровых клеток вместо старых.
Данное управление открывает уникальные возможности биосинтеза различных частей человеческого организма, искусственных органов и различные варианты создания новых организмов: от клонирования до синтеза по заданной программе, что сегодня недоступно в традиционных медико-биологических процессах.
Решение этих проблем на базе внедрения биоинженерных технологий в клиническую медицину имеет не только научное, но и большое социально-экономическое значение. Проведение исследований даст возможность создать оперативные системы медицинской диагностики, позволяющие по результатам реакции биологических датчиков в мозге человека определять состояние организма и вид заболевания.
Анализ биотехнологических подходов показал, что возможности применения биоинженерных технологий практически во всех областях развития общества безграничны. Неизбежность развития биоинженерных технологий в мире и вызываемые ими научно-технические и социальные последствия фактически помогают перейти обществу, которое будет использовать эти результаты, на более высокий уровень развития».
Могу только добавить, что врачи Центрального военно-морского клинического госпиталя, самоотверженно борясь за жизнь Ирины Николаевны, внесли свой важный вклад в разработку этой Программы.
Вместо заключения
УЧЕНЫЕ ОБЕСПОКОЕНЫ
Март 2003 г. Количество зараженных новым вирусом гриппа, переходящего в тяжелую форму пневмонии, растет во всем мире. Грипп уже распространился по трем континентам, случаи заболевания отмечены в Великобритании, Германии, Швейцарии, Словении, Канаде, Индонезии, Израиле, Гонконге, Китае, Вьетнаме, на Филиппинах.
Новый вирус проявляет себя высокой температурой и синдромами острой пневмонии. Инкубационный период болезни колеблется от двух до семи дней. Вирус распространяется воздушно-капельным путем.
Врачи признаются, что пока непонятно, чем именно вызывается новая болезнь – бактерией или вирусом.
2003 год. По данным Минздрава России, эпидемия гриппа в России началась в январе и завершилась в конце апреля. В среднем, на каждой территории, где наблюдалась эпидемия, гриппом переболело до семи процентов населения. Всего от гриппа скончалось свыше 30 человек.
2004 год. Эпидемия гриппа и ОРВИ охватила 35 регионов на всей территории страны, в том числе города Урала, Сибири, Дальнего Востока, центральной части России, южные территории.
Прогноз на 2008-2009 гг. Пандемия гриппа повторяется каждые 40 лет. Эксперты предупреждают: последняя пандемия, которая унесла миллионы жизней на Земле, была зимой 1968-1969 годов. Она может повториться в 2007-2009 гг.
Ученые обеспокоены, что новый вирус может быть столь же смертельно опасным, как вирус 1918 года, известный как «испанский грипп» или «испанка», унесший жизни 20 миллионов человек по всему миру.
Вирусологи предупреждают о возможности возникновения смертельного гриппа нового поколения. Согласно статистике, мутации гриппа происходят примерно каждые 30 лет (1917-1918, 1947-1948, 1977-1978). Следующая мутация ожидается в 2007-2009 гг. И новый вирус может унести от 40 до 60 миллионов жизней.
На последнюю обложку книги
Мне кажется, что человек рожден для того, чтобы делать добрые дела и помогать своим ближним.
Мне кажется, что есть в этом мире близкий мне человек, который прочитает эти страницы в трудную минуту, когда я не смогу к нему прийти, потому что буду очень далеко – и на сердце ему станет легче и светлее…
Я хочу протянуть ему руку…
Сергей Алексеевич
[1] Это название, как и другие вставки, были добавлены, насколько я понял, в текст самим Сергеем Алексеевичем позднее, когда он перечитывал свои записи. На папке с файлами была надпись «CA IRA», что переводится с французского на русский как «Все будет хорошо!» (Здесь и далее примечания публикатора).
[2] Хаммамет – тунисский курорт на берегу Средиземного моря. В это время Сергей Алексеевич работал в Тунисе представителем российского туристического агентства СВЕЕТА ТРЕВЕЛ, а Ирина Владимировна, директор этого агентства, работала в Москве.
[3] Я вспоминаю это стихотворение, одно из самых любимых Сергеем Алексеевичем. Оно звучит в нашем фильме «Определенность», который мы сняли в шестидесятые годы. И в фильме стихи тоже читает женский голос…
[4] Элисса и Ганнибал – исторические персонажи Карфагенской цивилизации, существовавшей на тунисской земле с IX по II вв. до нашей эры. Сергей Алексеевич работал также гидом и часто проводил экскурсии по местам, связанным с этой исчезнувшей цивилизацией.
[5] Вероятно, это текст письма, которое Сергей Алексеевич отправил Ирине Николаевне.
[6] Анастасия Александровна Ширинская-Манштейн живет в тунисском городе Бизерта. О своей судьбе и судьбе Русской эскадры, которая пришла в Тунис в 1920 году, она рассказала в книге «Бизерта. Последняя стоянка».
[7] Татьяна – дочка Сергея Алексеевича. Анна – его сестра. Света – жена Никиты. Илья – сын Светы и Никиты.
[8] Алексей работал помощником у Сергея Алексеевича.
[9] Кончается жизнь, но не любовь (лат).
[10] В августе 1998 года «власть имущие» устроили россиянам «дефолт», который иначе, как грабежом, не назовешь.
[11] Нина Дмитриевна – мама Ирины Николаевны.
[12] Люба, Лена и Настя были сотрудниками агентства.
[13] Даже нескольких минут клинической смерти достаточно, чтобы мозг получил несовместимые с жизнью повреждения, а информация о личности человека, хранящаяся в нейронах, полностью утерялась.
[14] Никита был генеральным директором агентства, которое создали Ирина Николаевна и Сергей Алексеевич.
[15] Эта приписка в дневнике сделана позднее, в форме вкладки.
[16] Это один из крупнейших российских ученых из Института хирургии им. Вишневского РАМН, специалист по лечению бактериальных инфекций.
[17] Зародышевые стволовые клетки человека постоянно находятся в центре внимания с тех пор, как они впервые были выделены учеными в 1998 году. Эти клетки могут превращаться в любые из 200 видов клеток организма и предоставляют огромные потенциальные возможности для лечения человека.
[18] Как мне сообщил Никита, через год, 5 сентября, Нина Дмитриевна погибла, переходя железную дорогу. Под колесами электрички!
[19] Привожу это интервью в сокращенном виде (от публикатора)
