СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ:

ТРАГЕДИЯ. 21 января 2000 года. Отрывок из книги

21.01.2019 23:16

ТРАГЕДИЯ

 

21 января 2000 года. Хаммамет. Стемнело. Я снова с трудом набираю московский домашний номер. Руки дрожат. Гудки. Гудки. Никто не подходит. Мобильный Никиты тоже не отвечает.

Нет. Не верю, не может быть. Не может быть!

В голове стучат-обжигают слова Нины Дмитриевны: «Ира в коме. Без сознания. Находится в Пятой градской больнице, в реанимации».

Набираю домашний телефон Никиты. Занят!

Татьянин домашний не отвечает. В Москве сейчас без десяти минут полночь.

Дозваниваюсь наконец-то. Никита и Татьяна у Иры в больнице!

 

Пытаюсь понять. Ведь утром все было по-другому. Утром я позвонил Ире домой, чтобы узнать, как ее здоровье. Два дня назад, в среду, 19 января, она заболела гриппом. В четверг не пошла на работу. Я позвонил ей домой, и мы поговорили по телефону. Ничто не предвещало беды.

– Ира, как себя чувствуешь?

– Папа, у меня грипп. Надо просто отлежаться.

– Да, Ирочка, выздоравливай.

– Я устала, ничего страшного... просто надо поспать...

– Ни пуха тебе, мама...

В ответ – долгие гудки. Я продолжал целый день спокойно заниматься  делами.

 

Сегодня утром я позвонил в Москву, чтобы сказать Ире, чтобы она прилетала 29 января в Тунис вместе с делегацией российских ученых и врачей на Международный Конгресс талассотерапии. Именно Ира оформляла документы на Николая Федотовича и Петра Сергеевича.

К телефону подошла Нина Дмитриевна.

– Сережа, Ире очень плохо. Ночью вызывали скорую... я думала, что она умирает..... Вечером у нее была высокая температура, ночью температура спала, но Ира потеряла сознание, и я вызвала скорую, врач привел ее в сознание, ее вырвало, и она снова потеряла сознание. Губы синие, глаза под лоб. Кровать вся мокрая, она очень потела... Потом она снова пришла в себя и заснула. Сейчас она спит. Позвони часа через три.

Я позвонил ей через два часа. Эти проклятые два часа я буду помнить всю жизнь! Почему я не бил в набат?

Почему?

Почему?

– Ох, Сережа, беда, Ире снова стало очень плохо, я вызвала скорую, и ее увезли в больницу. Врач говорит, что, вероятно, у нее воспаление легких и плохо с сердцем.

 

Звоню Никите, Татьяне, Насте, Лене, Любе[1], родным и друзьям.

Помогите!

Помогите!

В двенадцать часов мне стало очень плохо, и это продолжалось долго... Я не мог понять, что со мной. Такого не было раньше. Будто тиски сжали сердце, нестерпимо заболела голова, в теле появилась дрожь, в глазах поплыли круги, я не мог встать из кресла, в которое рухнул...

 

Через час узнаю от Нины Дмитриевны, что Ира в реанимации. В коме. Без сознания...

Дозвонился до Светы. Голос ее печальный, она сидит дома у телефона и ждет звонка Никиты, который уехал в больницу к маме...

 

Днем я еле-еле доехал до Туниса, съезжая на обочину, останавливаясь, и снова трогаясь в путь. В представительстве Аэрофлота сделал билет. Завтра утром вылетаю в Москву. Через Рим. Других рейсов нет. Света, Степаныч и Неля утешали, говорили, что все будет хорошо.

А в Москве в это время Настя и Люба обзвонили наших друзей. Николай Федотович и Петр Сергеевич сделали все, что в их силах. И уже ехала группа кардиологов в Пятую Градскую, и вот первое заключение: сердце бьется нормально. Это не был инфаркт, это что-то другое. Это инфекция! Вот что подозревают врачи.

Я еду к доктору Млуке, нашему тунисскому домашнему доктору, подробно рассказываю ему о том, что случилось с Ирой, он звонит своим друзьям. У тунисцев подозрение, что это вирусный менингит,  Млука говорит, что нужно срочно делать пункцию.

В это время в Москве к Ире приезжают нейрохирурги и – делают пункцию.

Дозвонился до Татьяны.

– Папа, наконец-то врачи установили диагноз. Это грипп, который вызвал интоксикацию мозга. Брали пункцию. Вируса не обнаружили. Это не вирусный менингит. Состояние стационарное, сердце бьется нормально, она дышит, но не приходит в сознание...

 

Я позвонил в Тунис, батюшке Дмитрию в Церковь Воскресения Христова. Он выполнит мою просьбу и обратится к Господу Богу за помощью.

Молю Бога об одном: «Пощади Иру, пожалей ее, она ни в чем не виновата!»

За что же ей такая кара? Если кто виноват, так только я! Она же мне говорила, что очень устала, что ей трудно тянуть на себе дела агентства, что она хочет отойти от всего этого, а я просил ее поработать со мной хоть еще один туристический сезон, и вот он кончился, этот сезон, будь он проклят, и вот...

Ира не выдержала...

 

Позвонил Никита, голос его был очень печальный. Он говорил с трудом, сдерживая рыдания. Оказывается, лучше был бы вирусный менингит, тогда бы можно было четко знать, что делать. Но грипп дал сильнейшую интоксикацию мозга и...

Сердце Иры остановилось!

И снова забилось только через двадцать минут!

Двадцать минут клинической смерти!

В мозг не поступала кровь!

В мозгу начались необратимые процессы, необратимые... ...нет, не может быть…

Не может быть!

– Легкие не функционируют, – слышу издалека голос Никиты, – маме делают искусственное дыхание…

Последние слова врача, когда Никита уходил из больницы:

«Все, что можно, мы сделали»[2].

 

– На что надеяться? – Я звоню Петру Сергеевичу.

– На то, что сам организм спасет ее, что она сама справится… И на Добрые Силы на Небесах!

Добрые Силы, услышьте меня! Глаза мои уже сухие, я уже все выплакал, я могу спокойно разговаривать. И я хочу сказать, что несправедливо лишать жизни Иру, святую женщину, она ни в чем не виновата.

Она ни в чем не виновата!

Наказан должен быть я!

Господи, спаси Иру, я умоляю!

 

22 января. Иру перевезли в Первую инфекционную клиническую больницу, в отделение реанимации, с диагнозом: «лихорадка неясной этиологии, сепсис».

Телефонный разговор с Петром Сергеевичем.

– Я переговорил со всеми. Состояние Ирины Владимировны крайне тяжелое...

– ...крайне тяжелое... – отдалось тупой болью в моей голове.

– ...сепсис крови, гнойный менингит...и ... с сердцем плохо... . Такой букет, хуже не придумаешь. Врачи делают все: антибиотики, лекарства в огромных дозах... Будем надеяться, что ее организм справится. Остается только надеяться…

– Что же случилось?

– Причина – инфекция, – размышляет Петр Сергеевич. – Да, возможно, все началось с гриппа... У нее не было ни инфаркта, ни инсульта... Но откуда взялся вирус? Нет ответа... только через несколько дней можно будет сказать, кто виновник.

– Врачи делают все необходимое, – добавляет Петр Сергеевич. – Но... системный ответ организма. Организм так бурно реагирует, что сам себя губит...

 

23 января. Москва. Были с Илюшей в Больнице. В истории болезни записано: «состояние больной крайне тяжелое, атоническая кома, лихорадка, на аппаратном дыхании. Зрачки на свет не реагируют, расширены максимально».

Разговаривали с дежурным врачом Надией Хайдаровной. Ее диагноз: «Состояние крайне тяжелое. Сепсис и септический эндокардит сердца. Пневмония легких и к тому же гнойный менингит и обширный отек мозга. Нет реакции на внешние возбудители. Даем антибиотики и антисептики. Надеяться можно только на ее внутренние силы».

Мы с Илюшей подходим к зарешеченному окну Ириного бокса номер 25. Бокс на первом этаже. Она лежит с закрытыми глазами. Лицо – красное, закрытые веки – белого цвета. Левая рука бессильно свесилась. Грудь периодически поднимается. Это работает аппарат искусственного дыхания. Ира будто спит.

«Живи, Ирочка, милая моя, живи!» – шепчут мои губы.

 

Вечером дома, на Ирином столе я нахожу ее записную книжку и в ней слова В. Бокова, записанные ею:

Снег вкруг нашей обители

намело, намело,

ах, зачем нас обидели

так тяжело?

Звонят друзья, звонят знакомые, печальная весть всегда быстро облетает Москву. Все очень переживают.

 

Я снова и снова пытаюсь восстановить картину того, что произошло.

16 января, в воскресенье утром, Ира прилетела из Туниса рейсом Аэрофлота. Самолет летел из Бразилии (рейс СУ 354 Сан –Паоло – Тунис – Москва). Вечером она пригласила к себе Тому и Наташу. Три подружки рассказывали друг другу новости и ничто, ничто не предвещало беды: Ира рассказывала о Тунисе, о том, как хорошо провела Новый год, какая хорошая погода в Тунисе...

17 января Ира приходит на работу. Все хорошо, все нормально. Вечером Ира отправилась к Никите. Он болел гриппом уже неделю и лежал в постели. Нужно было обязательно подписать у Никиты одну бумагу для банка, чтобы сделать перевод денег в Тунис для оплаты фактур отелей[3]. Ира провела весь вечер с Никитой и Светой и долго играла с внуком Ильей, который тоже болел гриппом.

18 января, во вторник, Ира почувствовала легкое недомогание, простуду, появился насморк. Но она продолжала работать целый день.

19 января, в среду, Ира пожаловалась Нине Дмитриевне на сильную головную боль. Да еще кашель и насморк. И все равно Ира пошла на работу, где ее ждали неотложные дела. Сделав часть из них, она стала медленно собираться домой. Уходить ей, как потом рассказала Люба, не хотелось. Но ей становилось все хуже и хуже.

20 января, в четверг, Ира осталась дома, лежала в постели, жаловалась, что очень болит и кружится голова. Температура была за 38.

Наш последний телефонный разговор днем двадцатого января был самым коротким. Не забуду его никогда. И снова его вспоминаю:

– Ира, как себя чувствуешь?

– Папа, у меня  грипп. Надо просто отлежаться.

– Да, Ирочка, выздоравливай.

– Я устала, ничего страшного... просто надо поспать...

– Ни пуха тебе...

Вечером температура поднялась до 38,5. Ира приняла несколько таблеток разных лекарств и заснула.

В ночь с 20 на 21 января – резкое ухудшение, сильное потовыделение, потеря сознания, обморок. Нина Дмитриевна не может найти ее пульс. Когда Ира пришла в себя, началась рвота. Нина Дмитриевна вызвала Скорую помощь. Скорая приехала только в 4 часа утра!

Со слов Нины Дмитриевны, Ира была еще в сознании. Врач-мужчина ее послушал и сказал:

– Пейте валокардин. Ничего серьезного.

Ира спокойно выпила валокардин. Скорая помощь уехала. Ира уснула. Нина Дмитриевна не спала, прислушивалась к ее дыханию. Через час она услышала хрипы. Ира снова была без сознания. Нина Дмитриевна начала ее трясти, Ира пришла в себя.

Рассказывая об этой ночи, Нина Дмитриевна сокрушенно добавила: «Я и не думала, что это серьезно».

И снова приступ, снова не прощупывается пульс. Нина Дмитриевна снова вызывает Скорую.

Вторая Скорая приехала в 7 часов утра. Врач-женщина долго осматривала Иру, разговаривала с ней. И вновь приступ, снова начинается рвота, и Ира теряет сознание прямо на главах врача.

– Надо отправлять в больницу, – говорит врач и делает укол. Ира приходит в себя.

Врач обзванивает больницы, все битком, есть место только в Пятой Градской.

Ира сама оделась, сама сказала Нине Дмитриевне, что сложить ей в дорогу. И ни слова не сказала, что надо позвонить кому-то: ни Никите, ведь она знала, что он болен гриппом, ни Татьяне, ни мне в далекий Тунис.

Ира уходила спокойно, не предчувствуя ничего плохого. Она одна вышла из квартиры, сказала Нине Дмитриевне: «До свидания!», спустилась на лифте, вышла на улицу, посмотрела последний раз в окно, махнула маме рукой и села в Скорую...

Нина Дмитриевна сразу позвонила Никите и сообщила, что маму увезли.

В этот момент я дозвонился до Нины Дмитриевны.

Что дальше было? По одной версии, в больницу Иру привезли в 11.30, оставили ее без присмотра в приемном покое, и в 12.30 произошло непоправимое – остановка сердца.

Другая версия. Вот что написано в истории болезни: «Больная доставлена в ЦКБ МП (ГКБ 5) с диагнозом – острая левосторонняя нижнедолевая пневмония. В приемном отделении у больной после двукратной потери сознания отмечалась клиническая смерть (через несколько минут после поступления). Реанимационные мероприятия длились 20 минут».

Третья версия. Я ее записал со слов врача-реаниматора Пятой Градской, когда пришел в эту больницу за вещами Иры, и добился, чтобы вызвали врача, кто был с Ирой в тот день:

«Больная поступила 21 января в 12.30., – говорила женщина-врач, нервничая и смотря в сторону от меня. – И у нее внезапно остановилось дыхание. Сердце не прослушивалось. Но не было клинической смерти. Не было, я вам говорю. Была остановка дыхания. И не грипп у нее. Она шестнадцатого прилетела, а девятнадцатого заболела. А двадцать первого – остановка дыхания. Инфекционный менингит – вот что у нее».

Она не захотела больше разговаривать со мной и ушла. Обессиленный, я опустился на диван в коридоре и, собравшись с силами, записал ее слова как можно точнее. Я видел, как она уходила, сгорбившись от какой-то тяжести, и мне было ее жалко. Она ни мне, никому  и никогда не скажет правду.

 

Где же правда? Почему будут проходить дни и месяцы и все так же меня будут спрашивать, и я буду спрашивать: что произошло с Ирой двадцать первого января?

Пройдет еще  несколько месяцев, и  меня спросит Александр Константинович: «Мы должны понять, что произошло в январе. Надо восстановить по дням, как менялось здоровье Ирины Владимировны и что могло влиять на него. Что явилось причиной? Каким вирусом она заболела? Почему впала в бессознание?»

Ирина грудь, как сказала мне потом медсестра в Первой Инфекционной, была обожжена электродами: с таким трудом заставили ее сердце биться снова!

Врачи смогли запустить Ирино сердце только через 20  минут. Двадцать минут клинической смерти! Двадцать минут кровь не поступала в мозг![4]

 

Люба приехала первой в больницу, в первом часу. Но Любу к Ире не пустили, потребовали приезда членов семьи.

Света приехала, когда было уже поздно. Ее тоже не пустили к Ире.

Никита был в больнице в три часа дня.

Настя и Люба обзвонили наших друзей. Группа кардиологов сделала первое заключение, что сердце бьется нормально, что это не был инфаркт, а что-то другое. Нейрохирурги сделали пункцию.

Слова Татьяны:

– Врачи установили диагноз. Это грипп, который вызвал интоксикацию мозга. Брали пункцию. Вируса не обнаружили. Это не вирусный менингит. Состояние стационарное, сердце бьется нормально, она дышит, но не приходит в сознание...

Слова Никиты:

– Лучше был бы вирусный менингит, тогда бы можно было четко знать, что делать. Но грипп дал сильнейшую интоксикацию мозга, и сердце остановилось, и оно снова забилось только через двадцать минут. В мозг не поступала кровь, и начались необратимые процессы, необратимые...

Слова Петра Сергеевича:

– За Ириной Владимировной – самый хороший уход. Ее лечат лучшие врачи, поверьте мне. Теперь все зависит от нее – или как свеча она сгорит, или медленно-медленно организм победит болезнь.

 

Вирус или не вирус? И какой  вирус? Никто из врачей, кто смотрел Иру, не мог сказать, что это за вирус.

Из истории болезни Иры: «21.01.2000. Больная госпитализирована с диагнозом лихорадка неясной этимологии. При поступлении у больной развилась клиническая смерть с последующими реанимационными мероприятиями в течение 20 минут».

 

24 января. Утром снова еду к Ире. Окно. Решетка. Ира спит. Лицо уже не красное, и веки не белые. Ритмично вздымается грудь. Искусственное дыхание. Шепчу:

– Ирочка, милая, живи! Умоляю!

Днем подъезжает Никита. Идем к дежурному врачу Валерию Германовичу:

– Положение крайне тяжелое. Сепсис, затронут мозг, нет реакции на раздражители, легкие поражены, с почками плохо…

Врач пристально смотрит на меня и говорит медленно. Он хочет, чтобы я запомнил этот печальный диагноз.

– Все, что надо, делаем. Все, что надо. А обещать ничего не могу…

Вечером просматриваю свежие газеты. «Грипп никого не щадит». Читаю дальше: «Сколько бы ни говорили медики, что грипп – заболевание опасное, большинство из нас пребывает в уверенности, что их грипп не затронет... Грех! И дело не только в том, что осложнения гриппа порой смертельны...»

Ира ничего не сказала, не написала, ни мне, ни детям. Она и не думала, что это, ужасное, может произойти. И вот уже четвертый день она без сознания после клинической смерти.

Что делать? Врачи делают все.

Что делать мне?

 

Из Ириной записной книжки:

«Что самое общее для всех? Надежда!» Это слово Ира написала большими буквами. «Ибо если у кого и ничего нет, то она есть!»

Из коротких записей последних дней пытаюсь понять ее внутренний мир перед болезнью.

«Нужно ощущать себя человеком… Для этого необходимо единственное – атмосфера простой человечности…»

«…Мы не замечаем, как иногда утрачивается это вековечное быть близким для близких…»

«Спеши, спеши на помощь им, тем, кто обижен и гоним…»

Кто обижен?

И кто должен спешить?

«…Если человек не чувствует близости близких, он начинает душевно корчиться и задыхаться – не хватает кислорода»

Какое странное совпадение! Ире действительно задохнулась! Ей не хватило кислорода в прямом смысле!

И еще непонятные слова:

«Не ревновать и не клясть,

в грудь призывая все стрелы…

Дружба – последняя страсть

Недосожженного тела..»

Ревновать к кому? И клясть кого? Может, кто-то звонил ей? Может, она с кем-то встречалась? Может, ей что-то сказали?

И последняя фраза:

«…я не хочу другого постоянства, чем постоянства рядом быть с тобой».

Вот и все. Я снова перечитал... И внезапно понял, к кому адресованы… эти последние слова…

 

25 января. «Состояние остается тяжелым», – отвечает справочная больницы. Никита лежит дома, грипп держит его в постели.

Два года назад Бате сделали операцию на сердце в клинике «Les Voilettes» в Хаммамете. Операция прошла успешно.

Позвонил Петр Сергеевич. Он говорил тихим, усталым голосом:

– Надежда? 50 на 50! Все может кончиться в любой момент – или выздоровление в течение нескольких месяцев. Подключены лучшие силы. Диагноз? Его трудно установить…Сейчас идет круглосуточный мониторинг. Академик Юсюк выделил двух доцентов для наблюдения: Маргариту Георгиевну и Елену Анатольевну…

Через окно я смотрел на Иру. Она спала. Крепко спала. Наступил шестой день ее сна.

 

26 января. Как страшно звонить утром... Нет! Нет! Не может быть плохой новости! Ирочка, я с тобой! Мы все с тобой! Выздоравливай! Пусть медленно, но выздоравливай! Дела пойдут на поправку! Вот увидишь! Ты только держись! Ca ira!

Дежурный врач: «Состояние без динамики. Искусственное дыхание. Появились симптоматические очаги. Без сознания. Глаза не открывала. Сердце и пульс – нормально».

Читаю газеты. Вот только заголовки:

Мир гибнет от гриппа.

Пик эпидемии ожидается к середине февраля. Вся Англия болеет гриппом.

Всемирная Организация Здравоохранения признала нынешнюю эпидемию гриппа самой тяжелой за последние десять лет.

Во Франции – три миллиона больных.

Штамм вируса гриппа СИДНЕЙ-97 свирепствует в США.

Вакцина не спасает! Эпидемия гриппа в 19-20 годах убила двадцать миллионов людей.

Что может спасти от гриппа? Интерферон и гриппоферон. Для профилактики – два раза в день по несколько капель. При заболевании – несколько капель каждые три-четыре часа.

 

27 января. В Москве зима. Снова выпал снег. Все белое-белое. Как в Ириной палате. Дозвонился до Валерия Германовича. Он медленно подбирал слова:

– Ну что сказать...положение тяжелое... дело дрянь... кровь в голове... отек продолжается... и кровь... скапливается... плохо и с легкими, и с почками... Сердце бьется ровно. Пульс – норма. Но... рефлексов никаких... абсолютно никаких рефлексов... нужно... быть... готовыми... к худшему... И вам к ней нельзя…

Я все равно еду в больницу, подхожу к окну бокса. Ира спит, лежа на спине. А в голове иголками слова Валерия Германовича: «клиническая смерть, которую она пережила, плюс прекращение функционирования легких –  и мозг остался без кислорода... это может кончиться фатально»

Делаю круги по двору. Не могу уйти, что-то притягивает к боксу. Что-то происходит в боксе, я это чувствую, а что, я не могу понять. Снова звоню в дверь отделения, дверь открывает маленькая медсестра:

– Как Ирина Владимировна?

– Она открыла глаза, – радостно говорит медсестра.

– Как? – Я готов ее расцеловать.

– Да! Ей делали рентген, и вдруг она открыла глаза. Я сама видела, – улыбается медсестра и убегает по длинному пустому коридору.

Я сразу звоню Никите, чтобы сообщить ему хорошую новость.

– Папа! Все будет хорошо, – говорит спокойно сын. – Худшее позади. Главное – сохранять спокойствие.

– Да, худшее было в пятницу…

– Откуда ты это знаешь?

– Я это почувствовал. 21 января днем мне стало очень плохо. Именно в тот момент, когда маме стало плохо, очень плохо, и это продолжалось долго... Я не мог понять, что со мной. Будто мои силы уходят, будто они кому-то нужны... Я только сейчас понял, что именно в тот момент мои силы переходили к маме... А сейчас я чувствую, что маме лучше, что она просыпается...

Я снова подошел к окну бокса. Ира лежала с закрытыми глазами. И я снова начал шептать слова молитвы, обращался к Господу Богу, умолял Иру держаться, умолял ее выздороветь...

И Ира открыла глаза! Она услышала меня!

Я продолжал разговаривать с ней. Я слышал ее тихий голос, она задавала вопросы: «Как Никита? Как Танюша? Как бабуля?»

Я подробно отвечал на каждый вопрос. Мама внимательно слушала. Она жива, она с нами. Она знает, что она не одна, что я рядом с ней.

– Спи, милая Ирка, отдохни, у тебя был трудный день!

И Ира снова закрыла глаза. Ее лицо стало спокойным. И я медленно отошел от окна бокса.

Вечером еду навестить Никиту. Его грипп не проходит. Звоню Петру Сергеевичу, рассказываю ему об открытых глазах Иры:

– И все-таки состояние крайне тяжелое, – тихо говорит Петр Сергеевич. – Но без изменения в худшую сторону. Я разговаривал с врачами. У нее гематома мозга... это кровоизлияние в мозг... все, что возможно, делается... будем  надеяться...

Поздно ночью возвращаюсь в Теплый Стан. Ире стало лучше, она нуждается во мне. А вдруг будет ей снова плохо? Я гоню от себя дурные предчувствия, а они возвращаются ко мне и терзают мое сердце. Я снова собираюсь с силами и стараюсь думать только о хорошем, о выздоровлении Иры…

Не могу заснуть...

Как начинается болезнь человека? Может ли ее вызвать не вирус, а другой человек? Сознательно пожелав зла? Послав, как говорили древние, проклятья на голову своего недруга или своей соперницы?

Это еще одна версия...

Когда врачи делают все, что в их силах, остаются только молитвы…

 

28 января. Нашел фотографию, которую мы с ней послали Никите и Татьяне. На оборотной стороне  надпись: «Дорогие дети! С Новым Годом! Пусть это фото вам расскажет о том, как в новогоднюю ночь мы с Ирочкой будем вдвоем вспоминать вас и сердца наши будут разрываться от желания обнять вас крепко-крепко. Пусть Новый Год будет счастливым для Никиты и Татьяны! А значит, и для нас! Папа, Мама, декабрь 1986. Тунис».

Я смотрю на фотографию Иры и молю Бога, чтобы она выжила, поправилась, встала на ноги...

Ира, милая моя, умоляю! Проснись!

 

Вместе с Таней приехали в больницу. Врач спешит сообщить:

– Ирина Владимировна … Ее зрачки отреагировали на свет!

Какая радость! Это значит, что организм ее борется!

 

29 января. Иду к Ириному боксу. Издалека вижу, что у бокса стоит скорая и из бокса… на насилках… выносят… Во мне все оборвалось…

– Нет! Нет!

Бегу к машине. Открыта дверь бокса номер 26. Ирин бокс – номер 25.

– Слава Богу, нет, не за мамой. Ира, живи!

Санитары молча  и недоуменно смотрят на меня. На носилках укрытое с головой тело.

 

Вечером снова читаю Ирины записи:

Не говори, что жизнь ничтожна;

Нет, после бурь и непогод,

Борьбы суровой и тревожной,

И цвет, и плод она дает.

 

Не вечны все твои печали.

В тебе самой источник сил.

Взгляни кругом: не для тебя ли

Весь мир сокровища раскрыл?

 

Кудряв и зелен лес дремучий,

Листы зарей освещены,

Огнем охваченные тучи

В стекле реки отражены...

 

...Звенит и льется птички голос,

Узнай, о чем она поет;

Пойми, что шепчет спелый колос

И что за речи ключ ведет?

 

Вот царство жизни и свободы!

Здесь всюду блеск! здесь вечный пир!

Пойми живой язык природы, –

И скажешь ты: прекрасен мир!

И.С.Никитин

 

Через четыре часа уезжаю в аэропорт. Надо лететь в Тунис. Там работа. Все завязано на меня. А сердце болит. На сердце тревожно.

Я улетаю и надеюсь, что увижу глаза Иры, обниму и почувствую ее тепло. Ирочка, милая, прости меня, не уходи! Вернись! Умоляю!

 

30 января. Хаммамет. Звонок Никиты.

– Мы только что были у врача. Есть положительная динамика. Началось дыхание. Сепсис побежден. Только в мозгу ситуация тяжелая.

Звоню отцу Дмитрию. Отвечает матушка Светлана.

– Да, мы молились и в литургии сказали о ней.

– Матушка, помолитесь еще раз. Ире очень трудно.

– Да, конечно. Да хранит вас Бог! Да хранит Бог Ирину Владимировну!

Начало Конгресса талассотерапии. А в мыслях – с Ирой. Дозвонился до Никиты.

– Постепенное изменение к лучшему. Реагирует на звук и свет. Медсестра попросила ее моргнуть – она моргнула. Но… положение остается крайне тяжелым. Врач мне сказал: «Не надо думать, что все позади. Ситуация очень сложная».

 

 



[1]  Люба, Лена и Настя были сотрудниками агентства СВЕЕТА.

[2] Даже нескольких минут клинической смерти достаточно, чтобы мозг получил несовместимые с жизнью повреждения, а информация о личности человека, хранящаяся в нейронах, полностью утерялась.

[3] Никита был генеральным директором агентства, которое создали Ирина Владимировна и Сергей Алексеевич.

[4]  Эта приписка в дневнике сделана позднее, в форме вкладки.




0
0
0



Комментировать