Н.Гадалина. "Александр Рубцов: петербуржец в Тунисе"

Александр Рубцов: петербуржец в Тунисе

Гадалина Н.

В этой книге я попыталась рассказать о прекрасном художнике, чье искусство не вписывается в традиционные определения, избравшем для себя путь живописной и графической фиксации уходящего в прошлое мира традиционной мусульманской культуры Туниса. Мира, казалось бы, невероятно далекого от него изначально.

И, может быть, именно сейчас, когда умышленно нагнетается противостояние Запада и мусульманского мира, когда появилась тенденция забывать и разделять, стоит вспомнить об Александре  Рубцове, об этой оригинальной личности, всегда стремившейся познавать и соединять. О его непростом характере, равнодушии к мирской славе и неустанном творческом поиске.

Я попробовала объединить сведения российских, французских и тунисских источников, связанных с биографией и творчеством Александра Рубцова, чтобы воссоздать целостную картину его судьбы. Насколько это удалось, судить читателям.

Разумеется, на многие вопросы, связанные с жизнью и творчеством художника, пока нет возможности ответить однозначно. Не все источники доступны, не все факты задокументированы. Но и собранного материала оказалось достаточно, чтобы составить эту небольшую книгу.

Н. Гадалина

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

<ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ НА СЕВЕРЕ РОССИИ.

РУССКИЕ ГОДЫ

Разве не есть что-то мистическое в искусстве?!

А. А. Рубцов «Заветы Ционглинского»

Герой этой книги появился на свет 24 января 1884 года в Гаванском бесплатном родильном приюте Петербурга. Мальчика назвали Александром и вскоре крестили в церкви Покрова Божьей Матери при Санкт-Петербургской Покровской общине сестер милосердия.

О семье Рубцовых известно очень мало. «У его родителей был дом на Канареечной улице...»¹, - сообщает Патрик Дюбрек, французский исследователь творчества художника.

Позднее сам Александр Александрович Рубцов, поступая в Академию художеств, укажет свой точный адрес: Галерная гавань, Канареечная ул., 15. От названия его родной улицы веет экзотикой, среди которой ему будет суждено впоследствии провести большую часть жизни. Но уточнение «Галерная гавань» подсказывает, что речь идет о Петербурге, Васильевском острове. Канареечной улицей в 30-50-е годы позапрошлого века назывались всего лишь 12-я и 13-я линии. Вероятно, будущему художнику, коренному петербуржцу, полюбилось это старое название.

В книге Дюбрека «Александр Рубцов. Жизнь в Тунисе» можно найти еще одно упоминание о жизни семьи Рубцовых: «Каждое лето, как и многие петербуржцы, они выезжали на дачу в загородное семейное имение, находившееся в семидесяти пяти километрах от русской столицы»².

Архивы сохранили для нас имена матери Александра - Евгении Александровны Рубцовой и его деда, Александра Ивановича Рубцова, потомственного почетного гражданина Петербурга. Александр Иванович стал и крестным отцом будущего художника.

Надо заметить, что сам Александр, который с 1906 года и до конца жизни вел дневник, ни разу не упоминает там своих родных. Скрывается ли за этим странным фактом семейная тайна, душевная травма, полученная в детстве, или естественное желание оградить свою частную жизнь от постороннего вмешательства?

Могут возникнуть разные предположения, но бесспорным остается одно - он этого не касался, какие бы там ни были побудительные причины. Не будем и мы.

Зато о своей крестной матери, художнице Екатерине Карловне Вахтер*, Рубцов неоднократно упоминает на страницах «Дневника». Она была саксонской подданной, и, вероятно, в ее жилах текла некоторая часть немецкой крови. Рубцов называ­ет ее своей тетей, хотя неизвестно, приходилась ли она дей­ствительно кровной родственницей кому-либо из родителей художника или была просто близким к этой семье человеком.

Екатерина Вахтер, родившаяся в 1860 году в Петербурге, была незаурядной личностью. В ту эпоху многие дамы увлекались рисованием, однако профессионально посвятить себя искусству отваживались все-таки немногие. Но Екатерина уже в восемнадцатилетнем возрасте поступила в Академию художеств. В 1884 году (год рождения Рубцова) за картину «Смерть Клеопатры» она получает малую золотую медаль на академическом конкурсе. А на следующий год ее удостаивают звания художника первой степени за полотно «Норма со своими детьми».

С 1885 года Екатерина Вахтер активно участвовала в выставках Академии художеств, Санкт-Петербургского общества художников и Общества русских акварелистов. Хотя в Академии художеств она, вероятно, специализировалась по классу исторической живописи (как и Александр Рубцов впоследствии), диапазон ее творческих возможностей был достаточно широк. «Среди женщин-художниц моя тетя Вахтер, которая сейчас осталась одна и, вероятно, забыта, была хорошо известна и оценена благодаря ее портретам маслом, так же, как и акварелью и даже на фарфоре, и благодаря ее жанровым сценам и пейзажам»³, - отмечал в «Дневнике» ее крестник, высоко ценивший ее талант.

Наряду с творческой работой Екатерина Карловна уделяла много времени педагогической деятельности, также в сфере изобразительного искусства. «Она была преподавателем школы Общества поощрения художеств в Санкт-Петербурге»⁴, -упоминает Рубцов в «Дневнике» за 1926 год. Действительно, Екатерина Вахтер преподавала в Рисовальной школе Общества поощрения художеств более тридцати лет (с1882 по 1914 год). Она стала первым учителем рисования и для маленького Александра.

Дюбрек отмечает серьезное влияние Вахтер на творческое формирование Рубцова: «...она была очень заинтересована в интеллектуальном развитии своего племянника, обучая его с юного возраста рисунку и живописи...»⁵

Очевидно, это она определила своего крестника в школу Общества поощрения художеств, где Александр с 1893 по 1898 год осваивал азы изобразительного искусства.

Подчеркивая роль Вахтер в воспитании ее крестника, Дюбрек отмечает: «Именно в ее сопровождении Рубцов совершал свои первые путешествия по Европе, начиная с 1899 года»⁶.

Конечно, привитая крестной любовь к искусству и путешествиям оказалась очень важной в будущей судьбе мальчика. Но не менее важным для него было то человеческое тепло, которого он, возможно, был лишен в родной семье. Чувство привязанности к Екатерине Карловне он пронес через всю жизнь, бережно сохраняя ее немногие работы, вывезенные им за границу.

 «Он останется навсегда очень привязан к своей тете, переписываясь с ней до конца, и даже позднее безуспешно попытается организовать ее приезд в Тунис»⁷, -отмечает Дюбрек. Факт остается фактом - семья Екатерины Карловны стала для Александра гораздо ближе родной.

Крестная Рубцова была замужем за профессором Академии художеств Яном Францевичем Ционглинским. Этому человеку довелось сыграть определяющую роль в жизни Александра Рубцова. «Именно он был моим гидом по жизни и искусству»⁸, - отмечал он в своем «Дневнике».

 Художник польского происхождения, Ционглинский был известным академическим педагогом (кстати, он преподавал не только в Академии художеств, но и в школе Общества поощрения художеств и в собственной частной студии) и одним из первых русских импрессионистов.

Дюбрек характеризует Ционглинского следующим образом: «Великий путешественник, посещавший в Париже мастерскую Бенжамена Констана, Ционглинский работал в стиле, близком к импрессионистической школе»⁹.

Ционглинский производил на современников впечатление. «Весьма привлекательный как внешний тип художника, он в своих произведениях не оправдывал этой внешности. Общепризнанный блестящий преподаватель, в собственных работах он не давал образцов строгого мастерства. Для современных поколений, среди своих выдающихся сотоварищей по выставкам, он не казался даже подходящим к их общему уровню и характеру. А между тем в свое время, во 2-й половине 80-х годов, в Академии и после ее окончания Ционглинский, несомненно, был совсем передовым художником, не лишенным блеска; так привлекательна казалась его живопись по широкой импрессионистической манере, известному вкусу, столь выделявшими его среди тог­дашних академиков и передвижников.

Естественно поэтому, что и потом, с возникновением "Мира искусства", в числе других талантливых, оригинальных и передовых художников, и он примкнул к тогдашним новаторам. Горячий энтузиаст искусства, действительно красиво говоривший о нем, так до конца и остался подающим надежды художником, автором портретов и архитектурно-пейзажных этюдов.

Первые далеко не совершенны, хотя и не лишены известной приятной манеры, а вторые, ежегодно в изобилии привозившиеся из разных экзотических стран, сравнительно живописны, но бледны по сравнению с подлинно новыми работами последних десяти­летий. Как будто судьба, богато одарив натуру художника, что-то недоделала в характере его творчества»¹⁰, - писал о нем один из критиков.

Яркая индивидуальность Ционглинского, его любовь к искусству и педагогический пафос производили на учеников неизгладимое, но также противоречивое впечатление, отраженное в их воспоминаниях, некоторые из них будут далее процитированы.

(Продолжение следует)