Русская эскадра. Последний переход. Рассказ С.Филатова

5 сентября – день рождения Анастасии Александровны Манштейн-Ширинской.

Рассказ Сергея Филатова

РУССКАЯ ЭСКАДРА. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕХОД

  Двенадцать лет назад, 3 апреля 2009 года,  на церемонии награждения премией Российской Академии кинематографии изящная статуэтка  Ники, античной Богини победы, была вручена создателям  российского полнометражного документального фильма «АНАСТАСИЯ». Из более чем трехсот фильмов-претендентов именно этот привлек внимание авторитетного жюри. Авторы картины - режиссер Виктор Лисакович и писатель, кинооператор Николай Сологубовский - рассказали удивительную историю русской женщины Анастасии Ширинской, чья жизнь почти целиком прошла вдали от Родины, на берегах Африки, в далеком тунисском городе Бизерта. Рассказали не просто о жизни этого удивительного человека, но и связанную с ней историю ухода в 1920 году из Севастополя Черноморской эскадры и  гибели этой героической части Русского флота.

Волею судеб именно мне довелось в далеком 1987 году первым из наших журналистов разыскать Анастасию Александровну и открыть эту тему в своих публикациях. И вот теперь «НИКА», врученная «АНАСТАСИИ», лучшему неигровому фильму России 2008 года...

Однако, как любит говорить героиня фильма, «обо всем по порядку и с самого начала»...

На музыкальных вечерах в Советском культурном центре тунисcкой столицы в 70-80-х годах часто можно было видеть старого человека, чей возраст восходил к началу ХХ века. Он прекрасно, самозабвенно исполнял на рояле произведения русской классики, более всего выделяя сочинения Скрябина. Потом, на чистом русском языке благодарил слушателей за щедрые аплодисменты, беседовал со всеми, кто желал его послушать, но, в конце концов, менял оживленную компанию посетителей СКЦ на одиночество в небольшой комнате старинного особняка. Он получил приют в семье тунисца, жителя столичного пригорода Марса.

Звали его Георгий Николаевич Горчаков, а местные почему-то величали арабским именем Абдельмалек. Он был эмигрантом из России. Утверждали, что он - княжеских кровей, хотя сам это отрицал. Родился в 1890 году и связал свою очень яркую жизнь с музыкой. «Музыка - это ни слава, ни деньги. Она - само восхищение, проявляемое перед красотой. Она – возвышение», - слышали его признание. Эта страсть еще до революции привела Г.Горчакова в Париж, где он познакомился с И.Стравинским и Б.Бартоком, Г.Аполлинером  и Л.Арагоном. Подружился он и с Сергеем Прокофьевым, что определило его судьбу на годы. В 1924 он стал музыкальным секретарем этого композитора и до 1935 находился рядом с ним. А затем, когда С.Прокофьев собрался вернуться в Советский Союз, Горчаков не решился за ним последовать и уехал из Франции в ее протекторат Тунис.

В дни наших встреч - в 1987 году - возраст уже не позволил ему совершать частые выезды в столицу. Почти все время проводил он в пригороде Марса, в милостиво отведенной хрупкому старику комнате, увешанной фотографиями знакомых ему когда-то людей, играл на пианино, к которому была прикручена настольная лампа для освещения нот. В этот дом и отправился я по совету своих знакомых: «Горчаков; сказал мне консул, наверняка знает о русских в Тунисе». Именно такое задание получил я из Москвы - для редакции «Правды» нужно было подготовить материал о судьбе русских, ушедших  в Тунис в 1920 году из Крыма на кораблях Русской эскадры.

Георгий Николаевич сразу же откликнулся на просьбу о встрече. Из разговора с ним выяснилось, что в начале 20-х годов в Тунисе была большая колония русских эмигрантов, которые пришли сюда вместе с кораблями Черноморской эскадры. Но поскольку Горчаков приехал значительно позже, он мало что мог рассказать о них: к 1938 году основная масса этих людей страну уже покинула. Разъехались по Европе - кто в Прагу, кто в Париж... Однако от него я услышал несколько русских имен, которые остались в Тунисе. Первой он назвал Анастасию Александровну Манштейн- Ширинскую, живущую в Бизерте.

Вспомнил он и Кирилла Махрова - сына русского генерала, работавшего одно время в Москве торговым советником посольства Франции, уже будучи ее гражданином. Говорил и о морском инженере Ланге, о бывших помещиках Иконниковых. Меня поразила фраза, брошенная Горчаковым при воспоминании об этих людях: «Они живут в обстановке Петербурга 1908 года». Услышать такое в 1987 году - это было потрясающе!

Взяв у Горчакова телефон Анастасии Александровны, я позвонил ей в Бизерту, и мы условились встретиться у нее дома, в небольшом одноэтажном особнячке на улочке имени Пьера Кюри.

«Заходите, господа!» Именно с этими словами обратилась она ко мне и сотруднику Советского посольства в Тунисе  Игорю Соловьеву, встречая нас на пороге дома. Такое приветствие было необычным: это сейчас все вокруг «господа», а тогда, в советские времена так друг к другу не обращались. В общем, получилось и забавно, и трогательно. Необычность ситуации еще более обострилась, когда вошли в гостиную: со стен  на нас смотрели портреты царя Николая II и  его супруги. В углу - икона  Христа в серебряном окладе. Большой стеллаж с книгами, на корешках которых бросились в глаза уже малоизвестные ижицы и яти.

Атмосферой минувшего прошлого, в которой угадывались воспоминания о Родине, покинутой в малолетнем возрасте, был насыщен весь дом. Атрибуты прежней жизни, прежней России выражали стремление поддерживать семейную традицию. 

Анастасия Александровна встретила нас радушно. Время было обеденное, и она пригласила откушать специально испечённых к нашему приезду блинов с икрой. «Икра, извините, не русская. Французы делают, и по вкусу не похожа, но, главное - икра. Блины с ней - это старинное российское блюдо. Я его с детства помню и люблю. Вы, наверно, такого и не пробовали, о нем и не слышали. Ешьте на здоровье!» - приговаривала она, потчуя нас как дорогих гостей.

Разговор завязался сразу. Анастасия Александровна начала рассказывать, как она вместе с родителями попала в Тунис в числе нескольких тысяч моряков и эмигрантов, покинувших Россию с армией Врангеля в конце 1920 года.

- Мой отец был балтийский офицер. Фамилия - Манштейн. Манштейны оказались в России еще при Петре Великом. Один из предков был при дворе Анны Иоановны, служил адъютантом Миниха, принимал участие в аресте Бирона. Другой прадед являлся флигель-адъютантом Его Императорского Величества, в звании генерала. А имя моего отца, Сергея Андреевича Манштейна, по некоторым данным, связано с именем Анны Керн, а, может быть и с самим Пушкиным.

Анастасия Александровна  говорила не торопясь, как бы извлекая из памяти исторические персонажи с некоторой горделивой паузой, будто желая этим подчеркнуть неординарные судьбы членов своей семьи. Она показала и настоящую ценность - рукопись Христофора  Германа Манштейна «Записки о России», в которой он описывает события 1727-174 гг и дает портреты государственных деятелей России XVIII  века.

«После революции 1917 года, - рассказывала Анастасия Александровна,  -- мы оказались  на Украине. Имение наше было разворовано...Стали доходить слухи, что в Крыму организуется белое движение. Мой отец и его отчим решили пробраться туда. Мы прожили в имении несколько месяцев, зима миновала. Потом вернулись папа и отчим и нас повезли в Крым, в Севастополь, где мы провели около года. Там папа командовал миноносцем 'Жаркий', который он в Новороссийске, собрав добровольцев, починил собственными силами.

Уже шли разговоры о том, что будет эвакуация. Эта угроза висела над нами несколько месяцев - все об этом говорили. И были  люди, готовые е уезжать, поскольку боялись Красной Армии. Но из Крыма мы уходили неизвестно куда...

Когда пришел момент отплывать, наша семья погрузилась на миноносец «Жаркий». Наступил последний день, 14 ноября. В 17 часов все колокола церквей Севастополя начали погребальный звон... Вечером все корабли были уже в море, они взяли курс на Константинополь...»

В декабре  1920 ГОДА военные корабли были отправлены в тунисский  порт Бизерта.

Первым подошел к Бизерте пакетбот «Великий князь Константин».  Это было  23 декабря. На борту было большое число гражданских лиц, среди которых Анастасия    и ее семья и историк Н.Кнорринг. Позже Н.Кнорринг  вспоминал: «Рано утром мы входили в Бизерту. Прошли каналом, который соединяет большое внутреннее озеро с морем. Справа развернулась пальмовая аллея перед пляжем. Низкие, толстые, густые пальмы посажены, как в кадках, и кажутся искусственными. Вокзал с башней в мавританском стиле. Вдали казармы, тоже восточные по виду. Перед нами развертывался городок чистый, живописный. Пригородные дачи примыкали к нему зелеными кучками садов. За городом виднелись поля, сплошные маслиновые рощи, которые замыкались очертаниями гор, и нам казалось, что за этими горами начинается сама пустыня. У каждого города, каждой местности на земле есть свой запах, свое отличие, что висит в воздухе. Это неслось и к нам вместе с белыми плащами арабов в красных фесках с громадными кистями, красными шешья (платками, покрывающими головы - С.Ф.) рабочих с бронзовыми босыми ногами, криками ослов и звоном бубенчиков извозчиков. Вместе с любопытством рождался вопрос: что будет с нами?»
      Как же хотелось сойти русским людям с палубы на землю!
      'Так тянет в рощи, в степи, в горы,
      Где зелень, счастье и цветы,
      Уйти от праздных разговоров,
      От скуки, сплетен, суеты...
      Но желтый флаг тоскливо вьется,
      Но гладь морская широка,
      И сердце так уныло бьется,
      И всюду хмурая тоска.
      Молчит корабль в тиши залива,
      На мачте красный огонек,
      А черный берег молчаливо
      Манит, таинственно далек'.

Эти стихи написала в те дни его дочь, девушка по имени Ирина, разделившая вместе с отцом  судьбу более чем  шести тысяч русских эмигрантов в Бизерте.

Французы осознали, что русские останутся в Тунисе надолго, поэтому-то и приняли решение создать для нас лагеря беженцев. И вот в Бизерте, Табарке, Монастире и еще нескольких городах были организованы семь лагерей. Капитан 2-го ранга Н. Монастырев вспоминал в своей книги «В Черном море», изданной в Париже: «Лишь начались работы по строительству лагерей, многие отправились на берег, несмотря на то, что зарплату предлагали маленькую... Власти озаботились поисками работы для беженцев, а те искали ее со своей стороны, поскольку в самих лагерях жизнь им не нравилась. Быстро эти лагеря опустели, и вскоре остались в них лишь женщины, дети да инвалиды».

Часть эмигрантов отправилась в столицу на заработки, кое-кто подался в деревни наниматься в батраки. «Французы предложили взять русских на некоторые предприятия и в учреждения, - на железные дороги, на почту, в школы и даже в медицинские ведомства, - рассказывала Ширинская. - Очень много русских работало на строительстве тунисских дорог. Русские работали там, где никто не хотел. На юге страны, например. А туда добираться было трудно: машин никто не имел, автобусы ходили очень редко. Брат моего будущего мужа два года пробыл в пустыне, научился местным языкам, знал диалекты. Были доктора, которые служили сторожами. Генерал Завалишин работал в лицее сторожем... Здесь говорили: 'русские Иваны пошли прислугами работать'. Когда наши дамы шли в прислуги, к ним относились очень хорошо, с уважением, но платили гроши. Жили мы в большой бедности...»

Если беженцы из числа гражданских больше думали о хлебе насущном да о том, как устроить свою новую, далеко нелегкую жизнь, то морские офицеры воссоздали здесь Морской корпус.

Сам Морской корпус, детище Петра I, существовал в России с 1701 года. Сначала в Москве под названием Школа математических наук и навигации, а затем в Петербурге уже, как чисто морское училище. Его слушателей именовали гардемарины. Со временем учебное заведение получило имя Морского корпуса. После революции, когда началась гражданская война, Морской корпус оказался в Крыму, а затем попал в число эвакуировавшихся из Севастополя. До сих пор на горе Кебир, в трех километрах от Бизерты, видны остатки старого форта, где разместились учебные классы Морского корпуса. Рядом разбили лагерь Сфаят для персонала и складов. С 1921 года началась подготовка гардемаринов. Как сказал тогда директор этого училища, вице-адмирал А. Герасимов, они «готовились стать полезными деятелями при возрождении России».

После признания в 1924 году Францией Советского Союза Париж распорядился спустить на кораблях Эскадры Андреевские флаги, а потом и закрыть   Морской корпус. Триста человек окончили это училище к маю 1925 года. Часть его выпускников перебралась во Францию, Бельгию и Чехословакию, где продолжила учебу в местных высших учебных заведениях.

Поразила меня и еще одна деталь, которую нашел в воспоминаниях о тех днях контр-адмирала М. Пелтиера, публиковавшихся в «Морском сборнике» (французское издание) в 1967 году. Послушайте: «Дозволено думать, что бывшие ученики Морского корпуса с интересом, а возможно, и с ностальгией следят за прогрессом морского дела в России, от которого они отрезаны и которое в ленинградском училище, носящем имя Фрунзе, возродилось в стенах, где прежде Санкт-Петербургская школа готовила офицеров».

Очень интересовала меня судьба боевых кораблей, которые ушли из Севастополя. Ведь Россия  лишилась Черноморской эскадры! Увы, конец ее был печальным.

Из Крыма ушли около 130 военных, пассажирских, ледокольных, грузовых, буксирных и других судов и кораблей. До Турции добрались практически все, за исключением миноносца «Живой».  Первыми были проданы 'Дон' и 'Баку'.   Подобная же участь постигла  затем 'Добычу', 'Илью Муромца', 'Гайдамак', 'Голланд', 'Китобой', 'Всадник', 'Якут' и 'Джигит'. Все они  были   распроданы  Францией в Италию, Польшу и Эстонию. «Кронштадт» был переименован в «Вулкан» и стал частью французского флота. Другие корабли и подводные лодки оставались  в Бизерте.

В их судьбе мог произойти переворот, когда в Тунис, уже после установления советско-французских дипотношений, прибыла советская делегация для осмотра кораблей и составила список тех, которые могли вернуться в Россию. Но... в конце концов Франция отказалась передавать корабли, и они уже навсегда остались в Бизерте, где и были со временем проданы на металлом.

Русская колония с каждый годом уменьшалась.   Сотни русских эмигрантов приняли  решение поискать себе счастья в других странах. Те, кто предпочел прекратить скитания и остался, искали работу и место в новой жизни.

Была очень большая колония в городе Тунисе. Многие начали работать там с 1925 года. Русские жили в арабской части города. На улице де Сени сняли дом с большим двором внутри, а вокруг - комнаты. В одной из этих комнат устроили церковь. Перенесли с одного из кораблей иконостас. В тридцатые годы  тунисцы разрешили русским построить  в Бизерте храм-памятник российским кораблям, церковь Александра Невского. А потом, в пятидесятые годы, построили   церковь Воскресения Христова, которая находится в самом центре тунисской столицы на упроспекте имени короля Мухаммеда V, напротив знаменитой гостиницы «Отель дю Лак».

 - Вопрос нахождения здесь русских стал острым в 1932 году, - рассказывала Анастасия Александровна. -  Тогда, чтобы работать во французском ведомстве, - а Тунис являлся протекторатом, - надо было иметь французское подданство. И вот русским, которых приняли до этого на работу, было сказано - или вы принимаете французское подданство,  или.... Но были люди, как мой отец, которые считали себя русскими офицерами, которые принесли присягу. Им было невозможно принять чужое подданство. Не пошла на это и я...

Когда в Тунисе была провозглашена независимость, тунисцы взяли меня на преподавательскую должность в лицей, и никто с меня не требовал, чтобы я приняла тунисское подданство. А когда я ушла по возрасту с работы, дали тунисскую пенсию...

- А в Россию кто-нибудь вернулся? - спросил я Ширинскую.

- Были  и такие. Их называли «возвращенцами», им никто не мешал возвращаться. А в 1956 году, когда Тунис получил независимость, пришлось уехать тем, кто имел французское подданство. Были устроены в честь их приемы, потому что русских здесь уважали... Когда после независимости многие из наших уезжали, тунисский президент Бургиба сказал: «Если у кого-нибудь из русских будут проблемы, пускай обращаются ко мне, когда им надо». И еще свидетельство отношений к нам. Один из тунисцев, бывший ректор университета, попросил меня для журнала «Кайе де Тюнизи» написать о том, как русские пришли сюда: «Ведь это история самого Туниса!»

Анастасия Александровна показала мне кое-что из своих воспоминаний и некоторые исторические реликвии, хранимые ею в память о 20-х годах. Бизертинский крест – памятный знак, отчеканенный здесь в честь первой годовщины прихода Эскадры. Печать с надписью 'Морской кадетский корпус'. Денежные знаки 500 и 1000 рублей, выпущенные «Казначейством главного командования вооруженными силами на юге России». Ленту Георгиевского кавалера, принадлежавшую отцу. Он так и умер в Бизерте, считая себя до последних дней старшим лейтенантом Российского Флота...     

После долгих рассказов об Эскадре  Анастасия Александровна  предложила: «Хотите посмотреть нашу церковь?» И мы пошли…

Неподалеку от ее дома стоял небольшой православный храм, увенчанный пятью куполами. Вокруг низенькая ограда из металлических прутьев, украшенная узором - перекрещенными якорями с крестом. Если не присматриваться к окружающим одно- и двухэтажным домикам, то возникает иллюзия, будто находишься на улочке провинциального русского городка.

- Храм выстроен в тридцатые годы на сборы и пожертвования эмигрантов, - продолжала рассказывать Ширинская. - Каждый давал, что мог. Присылали деньги  из Европы и даже Америки. Приобрели участок земли, чертежи сделали наши инженеры, строили тоже своими силами в стиле суздальских церквей. Сами украсили ее, написали иконы, расписали свод и стены. Эту икону делал сын вице-адмирала Герасимова.

Она показывает на икону Александра Невского.

 -  Вот икона - царь Константин, царица Елена. Они оторочены золотом. Их написали в Париже. А эти иконы рисовала мадам Чепега, - показывает «Тайную вечерю», а иконы «Иисус Христос», «Дева Мария»  -  жена генерала Завалишина...   

В одну из стен  Храма вделана мраморная доска с названиями кораблей Русской эскадры, дошедших до Бизерты. Да и сама церковь в их честь построена. Дали ей имя Александра Невского. А в столице Туниса православный Храм, выстроенный также эмигрантами на пожертвования уже в пятидесятые годы, называется Храм Воскресения Христова.

- Вопрос есть, - в голосе Ширинской появилось беспокойство, - что будет с этими двумя церквами? Из тех шести с лишним тысяч русских людей, которые пришли в конце 20-го года в Бизерту, единственная последняя - я. И в городе Тунис почти никого не осталось тоже. Там сторож араб, которому надо платить, и мне надо туда какие-то деньги передавать, а я просто не могу туда попасть - другой, знаете ли, город. И здесь тоже сторож. Но ему платить не надо - за церковью есть домик, он там живет, и я ему оплачиваю электричество и воду. А что дальше будет - неизвестно...

Вот что Анастасия Александровна нам рассказала в 1987 году...

В девяностые годы  ее жизнь чудесным образом переменилась. Быть может, нескромно упоминать об этом, однако доля моего участия в ее судьбе есть. После того, как  я первым из советских журналистов   разыскал Ширинскую, опубликовал о ней и об истории Эскадры несколько материалов, рассказал об этом нашему послу в Тунисе, к ней зачастили гости.

Анастасия Александровна вновь обрела Родину. Ее окружили заботой и вниманием. Журналисты специально приезжали в Бизерту встретиться с Ширинской. В московских СМИ появились статьи, а на телевидении - фильмы. Один из них – «АНАСТАСИЯ» - получил в 209 году престижнейшую (этакий русский 'Оскар') «НИКУ».

Для Ширинской организовали несколько поездок на Родину, и она побывала не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и посетила места своего детства, Рубежное и Лисичанск на Украине.

Анастасия Александровна написала письмо Патриарху. Церквями заинтересовалась Московская патриархия, и в Бизерту был направлен отец Дмитрий...

Вот так и получилось:

...весной 1987 года я разыскивал по Бизерте незнакомую еще Анастасию Ширинскую;

...6 ноября 1990 года мы в очередной раз встретились с ней на приеме в нашем посольстве в Тунисе - Анастасию Александровну принимали, как родную.

…в 1997 году ей вручили российский паспорт.     

Если и сделал я что-нибудь хорошее в этой жизни, то оно в том, что спас два православных храма в Тунисе и Бизерте, рассказав их истории первым, и привлек к ним внимание в России.

И стоят  в центре тунисской столицы и в Бизерте   две русских православных церкви. Стоят, храня в себе память о Русской эскадре, частицу Истории нашей Родины.
     
Сергей Филатов,  28 января 2010 года.

Бизерта-Москва

Этот рассказ Сергея Филатова  записал  Николай Сологубовский   28 января 2010 года. Москва.