Год сорок первый... Они возвращаются...
Они возвращаются. Мы просим, и они возвращаются…
Мои сны... Почти четыре утра сейчас. Сегодня опять приснится сон. Год сорок первый, я знаю… Может, под утро я снова засну...
Потому что я пытаюсь закончить книгу «КОМБРИГ ЛУКИЧ» о моем отце, генерал-майоре Алексее Лукиче Сологубовском, и Маме, медсестре Анне Владимировне…И не могу…
И вот еще для этой книги… О том, что переживают поисковики, которые продолжают свой кропотливый труд под Харьковом, под Вязьмой, под Севастополем… И в других местах… На русской земле…
О своих бессонных ночах рассказывает Ивакин, историк, поисковик. Он тоже просыпается в четыре часа утра:
— Сержант, ты че, охренел, что ли?
— Не подходить, уроды, не подходить!
Я лежу на сухой, серой от жажды траве. В руках сопло огнемета. Рядом бойцы. Иссохшие языки облизывают черные губы.
— Сержант! Может, обойдется, а? — просит кто-то из толпы почти очумевших рядовых.
В колодце трупы парней, заколотых немцами штыками в госпитале. Мы уже неделю тащимся по балкам прихарьковья. Единственное, что у нас есть — утренняя роса на винтовках... Винтовках без патронов…
...— Горит! Смотри, горит! — Парень в новенькой, еще не выгоревшей пилотке тычется в землю, пряча взгляд от сгорающего в небе «ила».
А я смотрю.
Стиснув зубы и сощурив глаза — я смотрю. Письмо из дома вчера пришло. Братан стрелком сгорел вот так же...
...Молча смотрю на пепелище дома. Мелкий снег падает с сурового русского неба. Между землей и небом болтаются на виселице четыре трупа.
Отец с редкой, седой бородкой.
Мать с лицом, расцарапанным в кровь.
Мальчик и девочка. Десятка еще не выжили...
...Граната шипит и крутится под твоими ногами. Еще миг и взорвется. А я почему-то смотрю на нее. Смотрю и падаю. Нет, не падаю. Ложусь и не успеваю. Не успеваю...
...— Комиссарен, юден, коммунистен! Выйти из строя!
Я не комиссар, не еврей, не коммунист. Но почему-то делаю шаг вперед. Рядом чувствую плечо друга. Плюю в лицо немцу и прыгаю на него. И ловлю автоматную очередь...
...Глажу по головочке маленькую белобрысочку. «Нихт шиссен, нихт шиссен!» — бормочет в кулак ее мать. Я подмигиваю ей. Даю шоколадку девочке. Выскакиваю на улицу. Тупая дура фаустпатрона летит в меня...
Вы думаете, это я вот прямо сейчас придумал?
Вот сел и придумал эти сны?
Думайте, как хотите.
Я после каждого такого сна не могу нормально жить.
Я живу не сегодня и не завтра. Я живу в ту войну, и она мне снится каждую ночь.
Об этом знаю только я, и только я об этом рассказал.
Субъективно. Неправильно. Все не так... Все не так...
Я знаю.
Не хотите — не верьте.
Мне все равно.»
Я должен поехать в Подольск, там Центральный архив Министерства обороны. И там поискать документы об отце и его товарищах…
Но как пережить? Нет, не то, что написано словами приказов, донесений и боевых сводок. А то, что мои глаза увидят на этими скупыми строчками и что приснится под утро?
А как Мама пережила это?
А как мой брат пережил это? Ему было всего двенадцать лет…
Боец Сережа
Рассказ моей мамы, сестры милосердия Анны Владимировны Сологубовской
Запись из дневника моего брата Леши.
Оренбург. 1941 год. Военно-полевой госпиталь 1654 для тяжелораненых.
«Когда мама приходила с дежурства домой в нашу маленькую комнатушку, в которой помещались только стол, четыре стула, кровать и большой сундук, она готовила мне обед в общей кухне и после этого ложилась отдыхать.
Иногда я видел, что она не спит, а тихонько плачет… в подушку…
И на то были грустные причины…
Батя с первых дней ушел на войну…
Враг стремительно двигался к Москве…
Пал Харьков, и в неволю попала мамина мама Ксения Нестеровна…
В госпиталь шел нескончаемый поток тяжелораненых бойцов…
И как-то она мне поведала…
…У меня в палате лежит боец Сережа.
Нет у него ни рук, ни ног.
Я его кормлю, а он мне рассказывает:
«В Киеве, на Подоле у меня осталась одна мама…
Я знаю, что мои боевые друзья выгонят немца из Киева…
И тогда я попрошусь, чтобы меня туда повезли…
домой…
Наш дом стоит на краю днепровской кручи…
Скажу, чтобы носилки поставили возле тына,
чтобы я видел крыльцо…
И оставили меня одного…
Я увижу маму…
Когда она выйдет из хаты…
И скачусь по круче в Днiпро…»
     |
