НОВОСТИ РОССИИ. 2 апреля 2019 года.

НОВОСТИ РОССИИ. 2 апреля 2019 года

Николай Платошкин — о левых, выборах в Мосгордуму и "Движении за новый социализм"

Бывший дипломат, учёный, преподаватель Николай Платошкин за последний год стал телезвездой. Его редкое сочетание яркости, эмоциональности выступлений и левой риторики делает рейтинги любой площадке, на которой он вступает. Этим объясняется то, что на некоторых политических шоу у него получается произносить пламенные речи на несколько минут, при этом его слушают и не перебивают. Однако далеко не все верят в эту простую историю успеха. "Чей вы проект?" — самый популярный вопрос к Платошкину.

В рамках спецсерии "ЖЗЛ [Жизнь замечательных левых]" корреспондент Накануне.RU встретился с лидером зарождающегося "Движения за новый социализм" в Московском гуманитарном университете, в котором он преподаёт. "У нас есть только 25 минут, меня тут снова позвали на одно шоу", — сразу говорит он (в итоге интервью продлилось почти час).

— Как вы оказались на телевидении?

— Советую всё-таки всем учиться. Я вот хорошо учился и в итоге написал 18 книг. Я говорю об этом не для того, чтобы похвалиться, хотя всё равно будут говорить, мол, вот, какой он гусь напыщенный, я говорю это потому, что это часть ответа на ваш вопрос.

Одну из моих книг заметили и сняли по ней фильм. Она называется "Убийство президента Кеннеди", а фильм — "Выстрелы в Далласе. Новый след". Фильм с 2012 года регулярно показывают по ВГТРК, якобы и за границей тоже, но это я точно уже утверждать не могу. После этого фильма ко мне обратилось МИА "Россия сегодня" с просьбой провести у них беседу на тему моей книги. У них регулярно такие мероприятия проходят. И вот собрались и про мою книгу побеседовали. Потом меня стали приглашать на другие мероприятия. А затем мне позвонил редактор телевизионной передачи "Право голоса" с Бабаяном и спросил, хочу ли я принять в ней участие. Я согласился. Это было 1 сентября 2017 года.   Затем стали звонить другие редакторы.

Так что учиться никогда не вредно.

— Но вы уже год почти каждую неделю участвуете в политических шоу, вы же знаете, что существуют проплаченные эксперты на федеральных каналах, которые говорят то, что от них требуют?

— Не знаю. Я не проплаченный эксперт.

— Что у вас произошло с Грудининым? Вы же хотели его поддержать на выборах, но не сложилось. Почему?

— Как всё получилось. Я обратился к Денису Парфёнову, депутату Госдумы от КПРФ. Молодой такой, умный парень. Мы с ним просто участвовали в разных программах….   Я ему сказал как раз перед выборами, что если нужна моя помощь Грудинину, бесплатно, я готов. Он передал моё предложение в предвыборный штаб и сказал, что оттуда ответ — "нет".

— А какого рода помощь?

— Да любая. Выступления, встречи с людьми — то, что называется работой доверенным лицом (кандидата, — прим. Накануне.RU).

— Вы активно создаёте некое "Движение за новый социализм". В одном из своих выступлений вы говорили, что политика любая, внутренняя и внешняя, — это борьба за власть. Вы сами собираетесь бороться за власть?

— Да, мы собираемся участвовать в выборах в Московскую городскую думу в сентябре этого года. Наша задача, проекта "Красная Москва" (духи ещё так назывались, если помните), — выкинуть "Единую Россию" из столицы. Мы будем поддерживать все левые силы на региональных выборах в сентябре. Задача, чтобы "Единая Россия" — партия пенсионной реформы, антинародного экономического курса — не прошла нигде и никуда.

К сожалению, среди левых сил много идиотов, которые говорят: "Нет-нет, не надо участвовать в выборах. Всё проплачено, все козлы". Но Хакасия же показывает, что те, кто так считают, это идиоты. Работать просто надо.

Потому что если люди пришли на участки, если люди работали в избирательных комиссиях наблюдателями, то и выборы можно выиграть.

— Но Хакасия ещё показывает, что после победы оппозиционного кандидата всё начинает как-то буксовать.

— Да, если в одном регионе мы победили, а во всех других нет — конечно. А побеждать надо везде. У нас левая оппозиция делится на две части, одну из них всё в целом устраивает, а второй всё по фигу, и она готова бороться здесь и сейчас хрен знает за что. "Не надо участвовать в буржуазных выборах!" А что надо тогда делать? Нет, говорят, это уж вы сами думайте.

Нужны законные митинги и выборы. Если бы против пенсионной реформы вышло 300 тысяч человек, её бы не было. Если бы мы не устроили бучу насчёт Курильских островов, возможно, их сейчас тоже не было. Видите — работает. Только надо не сидеть дома, не валяться на диване, рассуждая о разнице Сталина и Троцкого.  …Так дискутировать можно ещё 300 лет, а страна гибнет, её надо спасать!

Спасать активными и законными действиями. Все, кто говорят по-другому, — предатели, либо дебилы полные, которые своё незнание покрывают тем, что, мол, всё равно ничего не сделать. Знаете басню про лису и виноград? Лиса прыгала-прыгала, до винограда не допрыгала, и говорит: "Да всё равно он кислый". Ну, или это провокаторы, которые специально обращаются к людям, чтобы они не выходили на выборы, чтобы правящая партия одерживала победу за победой.

— Может показаться, что вы ставите практику впереди теории. По крайней мере, если претендуете на создание "нового социализма".

— Кто вам сказал, что я, доктор исторических наук, отвергаю теорию? У меня есть программа-минимум, она сильно, кстати, отличается от всяких левых маргинальных программ. Я их много прочитал, все эти тексты про "Долой паразитов!", "Улучшим положение в сельском хозяйстве!" Вот это не по мне. У меня, например, в программе бедные освобождаются от подоходного налога. Прогрессивная ставка с 10-20%, она просчитана. Сокращение НДС до 10%, сокращение налога на единственное жильё до 10%, введение налога на второе, третье и четвёртое жильё. Борьба с коррупцией — разрешение отзывать любого чиновника после половины срока пребывания у власти при помощи референдума. Вот этим надо заниматься, а не Троцким и Сталиным, хватит болтовни!

— Это значит, что для вас теория пока не так важна, или вы в принципе считаете всё это болтовней?

—   Любая теория — это, как Ленин говорил, если уж вы в теорию влепились, идея становится материальной силой только тогда, когда овладевает массами. …Тут надо страну спасать! Продолжается беспардонное разграбление природных ресурсов, а этих козлопасов только теоретизирование интересует, понимаете? Болтуны. Ничего же не хотят делать реально. Не хотят листовки разносить. Не хотят быть наблюдателями, не хотят вести агитацию. Сидят в своем мирке и рассуждают про Троцкого.

Я знаю 12 школ социализма и могу рассказывать про них ещё часа полтора просто без бумажки. Сейчас же не в этом задача, сейчас задача — улучшить жизнь народа. Причём сразу. Те, кто против этого по дурости или по пассивности, — союзники "Единой России".

— Уточню, вы собираетесь привести социал-демократическую партию в парламент и считаете, что это поможет улучшить жизнь народа?

— Начинается!    Понимаете... социал-демократия... бред какой-то опять начинается. А, может, я социал-революционер. Вам от этого легче?

— Во Франции у "Жёлтых жилетов" пока ведь не очень получается реализовывать свои требования, хотя они выводили на улицы и 300 тысяч человек.

— Отменили же этот налог там.

— Изменили, дали послабления.

— Да, но в сторону уменьшения. Так и вы так сделайте! Снизьте акциз на бензин. Прекратите болтать. Французы не рассуждали, в чём разница между Жаном Жоресом или Максимилианом Робеспьером. К тому, чтобы рассуждать об этом, надо ещё как-то соображать в этом вопросе…  

— Вы были одним из лидеров недавнего митинга против сдачи Курил. Хотя известно, что в своё время работали дипломатом в МИДе Козырева при Ельцине. Разве тогда ничего не сдавали?

—   Я не сторонник Козырева, но скажите мне, какую территорию он сдал? У нас какой-то странный разговор. Вы говорите, что при Козыреве сдавали территории, я спрашиваю, какие...

— Ну при Козыреве сдавали влияние и геополитическое положение. Считается, что при Ельцине чуть не сдали Курилы.

— А сейчас это положение резко укрепляют, да?

— Югославию, например, сдали, а Сирию не сдали.

— Сирию не сдали, согласен. Югославию сдали знаете, в каком году?

— Видимо, в том, когда всё началось, в 1998-м.

— В 1999-м. Тогда у нас премьер-министром был кто?

— Примаков.

— Евгений Максимович. А министром иностранных дел был Иванов Игорь Сергеевич, которого Примаков фактически на эту должность продавил. Ну? Что будем делать? Так и кто теперь сдал Югославию?

— Ельцин.

— Ага, а Примаков просто стоял в коридоре и курил? Во времена Примакова был период, когда Югославия даже формально не была под санкциями. Они просили нас продать им системы ПВО. Продать! За деньги! Примаков не стал этого делать. Хорошо. Да, был Ельцин. А чего же Примаков ему служил? Ну, вот я прихожу с чем-то, а мне говорят: "Нельзя". Уйди в отставку, возглавь борьбу. Вот тот же самый Глазьев — советник президента, а сам его постоянно критикует. Вы можете объяснить мне эту шизофрению? Я получаю у человека деньги и я за это его ругаю. Так, что ли? Или у вас какая-то другая версия событий?

— Так это я же у вас спрашиваю.

— Но и я ведь вас могу спросить?

— Всё-таки вы работали в этих структурах, а я нет.

— Например, в 1996 году, когда был первый этап расширения НАТО, как раз когда "сдавали всё", мы подписали с ними [НАТО] акт, по которому, в случае расширения, в новых странах НАТО не могут быть размещены системы оружия массового поражения. Ни ядерное, ни химическое, ни бактериологическое. Это хороший шаг?

— Проблема в том, что самого расширения не должно было быть.

— Совершенно правильно, да. Но понимаете, если бы мы, скажем, выступили против? Они же как объясняют, вот Польша хочет вступить в НАТО, а вам какое собачье дело? Мы сделали всё возможное, чтобы если что-то и произошло, то чем-то его обставить. При Путине в 2004 году страны Прибалтики вступили в НАТО. По каким условиям? Да ни по каким. Я, кстати, должен сказать, что в 1996 году мы договорились, что республики бывшего СССР в НАТО вступать не будут, и они это до Путина соблюдали.

— Устно же договорились.

— Да. Но вы же взрослый человек, вот представьте, что Россия говорит американцам: "Заставьте Польшу не вступать в НАТО". Они вам что на это ответят, как вы думаете? Как вы это зафиксируете?

— "Мы, НАТО, обязуемся не расширяться".

— Хорошо. Теперь представьте, что Евразийский экономический союз таким образом потребует от нас не принимать Украину. Мы такое ведь никогда не подпишем. Так и они.

Вы поймите, что вся разница между Ельциным и Путиным — цена на нефть. А процесс демонтажа при Путине развивался даже более высокими темпами, чем при Ельцине. Это не значит, что Ельцин хороший. Я к тому, что при Путине ничего не поменялось. А мы всё про Троцкого рассуждаем.

— А какая у вас схема смены курса власти-то?

— Ещё раз. Законная. Массовые митинги и участие в выборах. Но не просто участие, а отстаивание их результатов. В случае массовых фальсификаций — выход на улицу ... А у вас какой вариант? Про Троцкого рассуждать до 3000 года?

— А что нового предложит "Движение за новый социализм"?

— Должна быть реальная программа и новые свежие действия. Вот, предположим, наше движение будет поддерживать переименование Волгограда в Сталинград и требовать проведения референдума. Мы без болтовни уже бумагу направили в Волгоградскую думу с этим требованием. Откажут, будем подписи собирать. Устраивает такая программа?

— Ну, хорошо.

— Хорошо, да. А все говорят: "Да ничего у вас нет! Всё это фигня".

— Мосгордума? Вы хотите там сильную фракцию сформировать или сами туда попасть, какие у вас планы?

— Я иду в Мосгордуму, точнее не иду, а намереваюсь пока, меня же ещё никто не зарегистрировал. Только в одном округе, где против меня будет выступать глава "Единой России" по городу Москва. Я хочу, чтобы эти выборы приобрели федеральное значение. Других выборов в Москве у нас, к сожалению, нет [в этом году].

— Опыт Грудинина вас не осаживает?

— Я с бизнесом никогда связан не был. Мне нечего бояться за свои предприятия. У меня их не было никогда...

— Сколько у вас сейчас в движении человек?

— Не скажу.

— Это тайна?

— Да, будет известно в сентябре. Пока ничего не буду говорить про движение.

***

После окончания интервью, уже на выходе из корпуса университета, зашла речь о том, что масштабная уличная активность всегда как минимум связана с задержаниями, административными штрафами. "Те, кто выводят людей под задержания — это козлы и провокаторы", — бросил Платошкин уже в дверях. "Некоторые из них хотели бы с вами сотрудничать, кстати", — замечаю на это. "Я с такими работать не хочу", — ответил он.

Автор:

Иван Зуев

https://www.nakanune.ru/articles/114957/

23.10.2018

Захар Прилепин: Хутор – это моя личная попытка что-то исправить

Этим летом, выражаясь производственным языком, на первую "проектную мощность" вышел "Хутор Захара Прилепина" и начал принимать гостей, что называется, в "промышленных масштабах". Здесь ещё нет бани и других объектов, которые расположатся в русском лесу, но зато стоит просторная изба, а внутри неё, возле настоящей печи, уже сейчас куётся интеллектуальная мысль и культура в противовес либеральной идее.

Хутор Захара Прилепина – это, можно сказать, русский аналог сербского Дрвенграда Эмира Кустурицы, что расположился на Мокрой горе прямо у границ с Боснией.

Ехать не так далеко – ближнее Подмосковье. Чуть больше получаса на электричке с Белорусского вокзала до станции Перхушково и две остановки на автобусе до деревни Лапино. А там подскажут.

"Хутор – это то место, где мы можем встретиться. Куда могут приехать люди и высказать свои идеи: я хочу вот это в Ярославле замутить или во Владивостоке. Это такой штаб, чтобы хотя бы было где меня искать. В Донецке или в Нижнем Новгороде люди найти меня не могут. Нужно здесь это всё собрать, сесть за один общий стол", – так говорит о своём детище сам Прилепин.

Корреспонденты Накануне.RU посетили уникальную арт-резиденцию и поговорили с хозяином хутора о жизни, потерянном поколении, судьбе левого движения, либералах, силе медийной машины, о том, почему в 1996 году коммунистам надо было проиграть, и как воспитать молодёжь в правильном ключе… пока не поздно. Публикуем видео и текст беседы.

О революции 1996 года, которой не было

Мы должны признать, что Россия в 1996 году не была готова к левой революции. У нас 90% молодых людей: интеллигенция и, условно говоря, национальная аристократия была совершенно другим образом настроена. Это была бы даже не гражданская война, а просто какой-то сиюминутный двух-трехлетний позор прихода левых к власти, которые потом бы обнулились и исчезли. И после этого люди сказали бы: "Помните, они к нам вернулись, и чем это всё закончилось? Давайте их еще 50 лет не выбирать".

И то, что в 1996 году Геннадий Зюганов и компания не пришли к власти – это правильно.

 Я думаю, он сам себе в этом отлично отдавал отчёт и понимал, что вывод на улицы миллиона пенсионеров и двух тысяч нацболов [Национал-большевистская партия запрещена в РФ, – прим.] привел бы к системному кризису, а никак не к восстановлению "красной империи".

Об исчезновении со страниц глянца и либеральных СМИ

Когда начались события 2014 года, и я принял антимайданную и антикиевскую сторону, у меня сразу оказался закрыт путь во все глянцевые журналы России, где я был, конечно же, не то чтобы желанный гость, а колумнист и символ такого адаптированного буржуазией революционера.

Начиная с 2006 года, с появления романа "Санька", каждые три месяца какой-то глянцевый журнал выходил с моим лицом на обложке. Я получал "писателя года" в журнале GQ, где меня переодели во фрак, а церемонию вели Иван Ургант и Ксения Собчак, и я крутился среди "познеров" и "филиппов киркоровых". Эта же вся история была и в журнале "Сноб": у меня были самые большие гонорары за любой мой очерк или рассказ.

Весь глянец был мной адаптирован от журнала "Медведь" до журнала "История".

 Потом начинается эта вся история: я пишу антимайданные статьи и еду в Донбасс. И просто одномоментно исчезаю вообще из всех этих журналов. Причём, я занимался же совсем другими вещами. Мы собирали гуманитарную помощь, помогали ополчению, а я туда катался без конца.

А потом вдруг думаю: "Чего-то у меня денег стало мало".

 И я понял, что они мне ничего не заказывают, не публикуют мои рассказы и не берут у меня интервью. И вообще меня нету там. Проходит полгода, год, два…

Я как-то неспециально спросил у кого-то про это. Мне один говорит: "Ну, Захар, мне редактор сказал, что тебя больше не будет в нашем журнале".

"Ну, окей, понял", – говорю.

Сначала подумал, что это какой-то частный случай, а потом выяснилось, что везде. У них какая-то такая… межведомственная чуйка.

Я не думаю, что они все созвонились между собой. Думаю, они просто точно знают, что это не по их части, и меня убрали из их среды и больше туда не пускают. Причём, я нормальные деньги там зарабатывал, почти треть своего бюджета.

Меня просто выгнали. Вот их либерализм и демократия.

До этого они воспринимали всё, как игру: "Прилепин же играет, он революционер, это его образ, но в целом он нормальный пацан, с ним можно сидеть и выпивать". А потом выясняется, что, на самом деле, он башляет ополченцам и сам берёт в руки автомат…

 Это понятно уже, что не игра, и всё всерьёз: "А завтра он придёт и может нас убить".

А что касается "Эхо Москвы" или телеканала "Дождь", то это другая история. Это медийные ресурсы и им нужен рейтинг, им нужен хайп и вся эта движуха.

Они готовы привлекать даже врагов. И всё это время они меня звали, но я сам принципиально не шёл, зная, что они там говорят по поводу моих друзей и братьев ополченцев, я четыре года туда не ходил совсем.

Я даже комментарии не давал, потому что их говорящие головы вызывают у меня абсолютное, тотальное, стопроцентное бешенство.

О засилии либеральных идей в сфере культуры

Сейчас у нас есть "Русский художественный союз", который мы создали. Это такое параллельное или перпендикулярное сообщество людей культуры, которое исповедует традиционные ценности. И что мы стали обсуждать с моим компаньоном и партнёром, режиссёром Эдуардом Бояковым.

Он говорит: Захар, знаешь, почему у нас на "Кинотавре" вышли половина нашей условной элиты? И все за Сенцова, а сидит в зале Бондарчук, сжимая челюсти, и Сергей Гармаш, тоже немножко странно себя чувствующий, и остальные просто аплодировали за "свободу Сенцову"?

Причём эта вся наша кинематографическая элита заступается за него и Надю Савченко, и никто ни слова не произнёс за Донбасс. Как так могло произойти?

Причём они все играют в фильмах красноармейцев, солдат… дичь какая-то.

С другой стороны, у нас есть проблема театров, которые откровенно ненавидят всю эту "Русскую весну" и "Крымнаш" и при этом получают деньги от государства.

И вот Эдуард мне вкратце объяснил, что есть определённые театральные школы, через которые прошёл весь наш кинематограф. Это абсолютно либеральные школы, которые так или иначе учат хоть и культуре, но они учат ещё и определенной системе ценностей, а они западнические и находятся вне всего "русского".

Вся наша эта элита оттуда выросла просто целиком.

 Назовите 20 фамилий крупных режиссёров – они все вышли из определённых студий, где их всему этому научили. Они другими быть не могут.

Теперь простейший вопрос: где у нас патриотические театральные школы и что-либо подобное? Где наши арт-площадки и остальное? У нас ничего этого нет.

Всё так сложилось по объективным причинам, потому что в 1991 году сменилась власть, и потом условный Михаил Швыдкой, когда он был министром культуры, везде посадил этих персонажей. Они не просто сидят и управляют театрами, площадками и до недавнего времени управляли СМИ…

Они управляли вообще всем контекстом.

И все молодые люди, которые выросли в девяностые и нулевые годы, целиком выросли оттуда. Вся элита поражена 1991 годом, Михаилом Швыдким и западническим проектом.

А у нас не было такой возможности. У нас все были в андеграунде. Только те, кто вырос из газеты "Лимонка" (печатное издание НБП, которая в настоящее время запрещена на территории России, – прим.), и существуют. И ещё два человека, выросшие из газеты "Завтра".

У нас не было никаких институций, буквально ни одной. Мы пролезли туда контрабандой: я, Сергей Шаргунов и… я даже не знаю, могу еще двух-трех человек назвать.

Если говорить о мире кинематографа, то мне мои друзья, которые тоже патриоты и готовы за автомат схватиться, говорят: "Захар, я тебе боюсь в интернете "лайк" поставить, потому что мне роль завтра же не дадут".

Даже тем, кто подписал письмо за Крым, просто надавили на яйца и сказали: завтра денег на театр и кино не дадим. И они подписали.

Но даже эти, половина, а то и процентов девяносто, на самом деле, ненавидит происходящее.

Это шайка, и мы для них абсолютно чужие.

Государство сверху смотрит и, вроде, всех оно принудило как-то, создало консенсус: ну, вроде, за Ксению Собчак 1,5%, за Явлинского 0,5% – фигня.

Вот их два миллиона человек всего, но из них один миллион сидит в Москве, а из него половина управляет самыми разными компаниями, издательствами, журналами и всем остальным.

 Они в институциях сидят. Вроде, 86% у нас за Путина, а 14% – против, но если систему управления брать, то там обратная ситуация: 86% -  либералов, а 14% – патриотов, и то это завышенная цифра. И это касается управления и бизнесом, и культурой, и всеми другими институциями.

Реально ли создать свою "иерархию"?

У них эта иерархия создавалась 30 лет. Её реально создать, надо начинать создавать. Мы её не создаём. А как?

Если у нас есть абсолютно либеральные вузы, которые готовят телевизионщиков, экономистов и…

Не будем озвучивать, а то подумают, что мы тут всех сейчас закладываем, кого у нас готовят в школе экономики. Я в Екатеринбурге в вузе выступал, и я видел, что на меня, как сычи, просто смотрят преподаватели, а студентки в бешенстве выбегают, потому что я там чего-то позволил себе сказать нелицеприятное, но очень мягкое про Земфиру, или ещё про кого-то, кто ездит петь на Майдан.

О провале "сурковщины"

Государство вместо воспитания патриотов воспитывало "государственных ублюдков". Собственно, об этом я прямо и сообщил Владиславу Суркову, с которым мы, может, два раза в жизни виделись. Я сказал, что ваша государственная молодёжная политика дала абсолютно нулевой эффект. Я за четыре года на Донбассе не видел ни одного представителя "Молодой Гвардии", "Наших" и всех остальных. Просто ни одного! Они туда никогда в жизни не приезжали, не считая Потупчик, которая обхамила погибшего Моторолу, сказав, что "он просто ублюдок, и смерть – это лучшее, что я могу ему пожелать". И ещё ряд был этих упырей, которые сидели на всяких высших должностях. Вот как они себя ведут…

Сурков сказал, что наша молодёжная политика имела безусловные минусы и, условно говоря, он сказал что-то вроде: "Нет причин для спора, я прекрасно понимаю, что правота где-то там, где вы находитесь".

Что есть у левой молодёжи, в отличие от "них"

В отличие от них, у нас есть креативные возможности. Мы действительно верим в то, что исповедуем. В этом смысле это нас серьёзно отличает. Мы готовы это произносить, мы готовы за это отвечать, мы готовы за это воевать и мы готовы за это конкурировать.

Сегодня есть, наконец, возможности не просто собираться и друг другу говорить важные слова, а приходить в какие-то кабинеты и говорить: "Дайте нам небольшой угол, где мы будем собираться, предоставьте нам эти возможности, потому что "эти" вас послезавтра опять кинут".

 Я не буду называть фамилии, но я был там в нескольких кабинетах и всем про это прямым текстом сообщил: "Вот "эти" придут и вас кинут". Они говорили: "Ну, конечно же, мы знаем, что они кинут". Они прекрасно отдают себе в этом отчёт, другое дело, что они прекрасно знают и то, что я их соратник и сторонник до кого-то момента и меня нельзя купить.

 Они понимают, что на определённом историческом периоде я буду работать на государство, а значит, на них, но потом может что-то смениться, и я скажу: "Нет, я буду идти, куда шёл".

В этом смысле их логику можно понять, они живут в своём капиталистическом государстве со своими либеральными ценностями, они все выросли из 1991 года.

Это их год рождения в самом широком смысле, а для нас – это год нашей смерти.

 Мы всегда будем разными вещами заниматься.

После 2014 года, глядя на внешнюю политику России, когда у нас ЧВК по всей Африке и Азии ходят, они прекрасно понимают, что никакой западной истории у них лично уже быть не может: чем они выше забираются во власть, тем у них ниже шансы очутиться где-нибудь на берегах Калифорнии, а не в тюрьме Гуантанамо.

Поэтому мы можем найти три-четыре точки соприкосновения и сказать:

"Ребята, мы будем работать, мы точно пригодимся вам в определенный исторический момент и сможем парней в ЧВК поддержать, "Русский мир" или ещё что-нибудь такое в любом качестве, а ваши эти ручные туда даже и не доедут".

Хутор – как отчаянная попытка пробиться в культуру "слева"

Мой хутор – это моя личная попытка что-то исправить. Да, я реализовался, но я понимаю, что моих мощностей не хватит для того, чтобы эту ситуацию изменить.

Взять русский рэп и его систему, но там абсолютно враждебная среда. Я, когда пытался проводить фестиваль на Донбассе, понял, что рэперы не хотят туда ехать категорически, и все основные персонажи, все главные рэп-сайты, где сотни и миллионы посещений – они управляются людьми, которым максимально чужды все мои убеждения.

Они вообще в противоположной стороне, и они короли дискурса. Можно взять любую другую среду – там то же самое.

Условный "я" ещё умею писать, чтобы народ воспринимал меня как главного писателя России, да, но мне нужно, чтобы за моей спиной было ещё как минимум двадцать писателей, двадцать рэперов и двадцать журналистов, которые работают на сверхуровне и могут всё разрулить, сделать любой фестиваль, приехав в Сирию, в Донбасс или куда угодно.

Владимир Линдерман (лидер латвийского движения в защиту русскоязычных граждан, – прим.) пытался сделать какой-то движ по поводу запрета русского языка в Латвии и попросил меня найти рэперов, которые запишут песню в защиту русского языка – никто не согласился.

Я обратился, и ни один не согласился. Вот!

Мы можем что-то создать, но у нас нет  молодых людей, которых воспитала бы наша среда, потому что в их среде, в которой они существуют – это просто зашквар, ни за какой русский язык заступаться просто нельзя.

Хутор – это то место, где мы можем встретиться. Куда могут приехать люди и высказать свои идеи: я хочу вот это в Ярославле замутить или во Владивостоке. Это такой штаб, чтобы хотя бы было где меня искать. В Донецке или в Нижнем Новгороде люди найти меня не могут. Нужно здесь это всё собрать, сесть за один общий стол.

Приедет человек из Екатеринбурга, придёт наш министр культуры, придёт ополченец, придёт русский писатель, чтобы они друг друга увидели и встретились: "Мы не одни, мужики, не переживайте". Люди иногда сидят у себя где-нибудь в Петрозаводске или Ростове, и вокруг враги одни, а я тут сижу один, и меня все презирают.

Это только сверху кажется, что у нас вся страна патриотическая.

Ростислав Журавлёв, Иван Зуев

https://www.nakanune.ru/articles/114465/

"Я был одиноким, таким и остаюсь"

Писатель Александр Проханов в очередной раз посетил Урал. На этот раз для съемок фильма "В поисках русской мечты", который выходит на "России 24".

Корреспонденты Накануне.RU встретили его недалеко от Екатеринбурга, чтобы поговорить по душам. Наверное, лучшим местом для этого была тихая деревня Усть-Утка, куда певец боевых колесниц планировал заехать, возвращаясь от любимых нижнетагильских танков.

Этому поселению уже более 400 лет. Тут гордятся тем, что сохранили ландшафт индустриального Урала XVIII-XIX веков. Отсюда же уплывали уральские добровольцы в дружину Минина и Пожарского.

Ранним утром и ближе к обеду на улицах Усть-Утки не было заметно никакого ажиотажа из-за приезда телезвезды. О его визите жители деревни с населением 100 человек, скорее всего, узнают постфактум из его же фильма.

Ворвавшись в Усть-Утку со своим скромным кортежем из двух автомобилей, писатель сразу же потребовал показать ему русские игрушки местного производства:

— У меня с прошлого приезда еще остались ваши подарки! Дома стоят до сих пор!

Видимо, специально для писателя игрушечных дел мастера на этот раз изготовили танк.

— Знаете, а ведь это своего рода танк будущего, вот он его образ, — шутит Проханов.

После непродолжительного чаепития с музейными работниками нам удается поговорить с собирателем русской мечты.

Приводим видео и текст беседы.

— Вы создали заново русский патриотизм, практически все организации, СМИ, ключевые движения и кружки созданы либо при вашем участии, либо при поддержке вашей газеты, либо через "третьи руки". Вы все время хотели объединить патриотов и куда-то повести, а патриоты все время размежевываются. Русские патриоты вас еще не разочаровали?

— Нет. Я сам принадлежу к этой когорте ведь. Я же и сам находился часто в смятении. Мы выступали как советские люди и сражались, пусть и с опозданием, за советскую Родину. Нас объединяло то, что мы были красными империалистами, даже не то, что мы были коммунистами,   еще кем-то.

Нас объединяла идея великой красной империи, в центре которой стоял Сталин. Когда она рухнула   и мы почувствовали себя обойденными и проигравшими, особенно после 1993 года, когда нас убивали из танков, наступил момент внутреннего разочарования и паники.

СССР нет, сражаться за него невозможно, новый коммунистический проект, или советский, не создан, а только брезжит, и всю нашу энергию стояния, стоицизма некуда было направить…

  Мне казалось, что, потеряв Родину, красную Родину, я больше ничего не обрету.

Но потом я, разбираясь в себе, понял, что я красный или советский в той степени, в какой существует моя империя. Если бы она существовала, но имела другие формы, я бы не был таким.

Я государственник.

Как говорят французы – этатист.

Мне нужна моя империя, симфония этих великих пространств, великих рек и океанов.

Мне нужен мой народ, который каждый раз заново эту империю создает, поднимается из праха.

 Когда очередная фаза империи рушится, русские люди погибают, но не до конца, а затем опять восстанавливают империю. В этом есть огромная мистика русских небес и русского космоса. И вот я стал ощущать возникновение нового русского государства.

— В какой момент?

— По-моему, это произошло сразу после разгрома баррикадников и созыва Думы. Той первой кровавой Думы на костях. Вместо того, чтобы стать этой Думе либеральной, демократической, она стала вдруг патриотической. Тогда я сформулировал для себя тезис, что баррикадники, которые погибали за Советское государство, и были последними защитниками этой империи, они одновременно стали и теми, кто первым отдал свои жизни за создание новой империи, пятой по счету.

Это прозрение посетило меня, потом оставило, потом опять посетило. Затем я стал исследовать все процессы сегодняшней истории и нашел огромное подтверждение моей мысли.

Например, бросок наших десантников в Приштину, через Сербию, когда ведь все уже было потеряно, разгромлено, проиграно, на наших глазах друзей разбомбили, предатель Черномырдин склонил к миру Милошевича, у этих десантников, у командующего ВДВ и у начальника генерального штаба нашлась воля совершить этот бросок, вопреки американцам.

С тех пор я понял, что моя доля и моя судьба должна быть направлена на возрождение империи. Я стал путинистом, я поддерживал и поддерживаю его в той степени, в какой он восстанавливает империю: Сирия, Крым, флот, экспансия в Арктику и так далее.

— А потеря Украинской Церкви — это же территориальная потеря, по сути, для имперца, Украина не вернется к нам, уплывает на Запад окончательно, даже в виде зоны влияния?

— Украина уже уплыла, она становится окончательно плацдармом НАТО. Новая филаретовская Церковь – Церковь войны.

— Но на человеческом уровне мы же это пока просто не чувствуем, когда, например, общаемся с украинцами.

— Но они уплывают. У Путина нет воли послать ополченцев в Николаев, Одессу, Харьков…

— Насколько это сильный удар по кораблю империи?

— Церковь?

— Да.

— Я думаю, что несильный. Да, это удар, но несильный. Повторяю, империя усилилась после возвращения Крыма и Русской весны на Донбассе. Мы создали этот плацдарм, и теперь пойдем дальше. Я не знаю, какими средствами, наверное, не грубыми, но, может быть, и грубыми. Как будет Господу угодно. Двинувшись дальше, мы восстановим патронирование РПЦ над всеми отпавшими приходами. В итоге Почаевская Лавра будет святыней Московской патриархии.

И важно, чтобы в империи воссияла лампада божественной справедливости. Поэтому я являюсь сторонником Путина до такой степени, до какой он создает пространственно эту нашу геополитическую империю, но власть в стране принадлежит олигархам, она страшно несправедливая, глумливая, обрекающая нас на поражение в конечном счете, и за это ответственен Путин, это делает меня его противником.

Поэтому мое отношение к Путину двойственное: "Спасибо тебе за восстановление империи, за Крым, но ты можешь даже поплатиться жизнью за то, что окружил себя этими хищниками, тиграми, которые сжирают страну и тебя сожрут вместе с ней".

— Эта угроза есть?

— Она всегда есть. Особенно когда Россию обложили со всех сторон и враг находится не только "за", но и внутри Садового кольца.

Так не было в Советском Союзе. Диссидентское движение было очень слабым.

Советский Союз распался, потому что враг залез в Кремль с Горбачевым. Сейчас же это все куда опаснее, либеральные пласты сильны, они охватывают интеллигенцию, мощных капиталистов, они охватывают по существу все слои общества, даже Церковь отчасти.

— Либералы постоянно говорят о том, что будет после Путина, а почему бы патриотам не иметь свою стратегию?

— Это же не гадание на кофейной гуще, не колдунья с волшебными картами, после Путина будет продолжение русского пути. Может быть, переход от Путина к следующему политику будет мучительным, как это бывает всегда в России, но не будет катастрофичен для русских людей. Этот переход не сломает восхождение к Пятой империи, оно неизбежно, и состоится несмотря ни на что, какие бы драмы ни претерпевала Россия, внешние или внутренние.

— Новых 90-х народу бояться не надо?

— Ничего бояться не надо. Мы прошли самый страшный период русской истории. После 91 года – 10 лет. Мы прошли. Русские люди при этом смогли проявить себя как растерянные и унылые, но были ведь и абсолютные герои. Просто абсолютнейшие. В Екатеринбурге встречался с рабочими на заводе "Уралтрансмаш".

Люди там видели, как завод их великих самоходок дербанят, уничтожают, некоторые из них умерли от тоски и разрыва сердца, а другие спрятали самые важные элементы и технологии этого завода, не отдали их врагам. А сейчас, когда пришла пора, они их вытащили, создали завод заново.

И так было везде. На всех заводах.

Советские технократы сберегли тайны советской технократической цивилизации и сейчас ее возрождают. Последние станут первыми. Как эти советские люди, со своими седыми волосами и лысинами, стали первыми, кто создает индустрию новой России.

— А индустрия создается?

— Конечно, я это вижу. Все, что вчера лежало в прахе – работает, рычит, крутится. Пускают в океан лучшие в мире лодки, по полям – лучшие в мире танки, в небе – лучшие самолеты.

— А любая империя это хорошо?  

— Я же сказал, что империя – это само по себе хорошо, но этого недостаточно.

Если внутри этой империи появится дьявол или демон, это будет ужасно. Все силы и мощь империи тогда станут служить этому демонизму.

Поэтому важно, чтобы в империи был свет, чтобы была лампада божественной справедливости. Чтобы ведущие умы и духовидцы стремились привести ее в Царствие небесное.

Китай  на нашей стороне

— С 2014 года мы, будто бы, повернулись лицом к Китаю, но особых изменений, по крайней мере, внешних, пока незаметно. Китай кто для нас сейчас?

— Я сейчас был на Валдайском форуме. Очень интересный форум, который состоит из либеральных политологов, профессоров мировых университетов, туда приезжают бывшие послы, президенты и премьеры.

Среди парадоксальных выводов, которые там звучали, был и такой: "Американский прогноз о том, что Россия будет сталкиваться с Китаем, вплоть до военных действий, как это было в 1969 году, не оправдался".

 Россия поддерживает с Китаем все улучшающиеся отношения, как экономические, так и военные. Отношения же США с Китаем портятся. За этими торговыми войнами между ними уже просвечиваются и военные.

Отношения с Китаем у нас нормальные. Я считаю, что, может быть, даже для России будет неплохо, если Китай придет сюда со своим Шелковым путем и освоит все эти пространства, поставив здесь заводы и фактории. Политически мы сблизились очень сильно.

— Многим за Уралом это бы не понравилось. Что бы вы им сказали?

— Я бы им сказал: друзья, в политике нет формулы "нравится — не нравится". Это такие определения, которые действуют между мужчинами и женщинами, а в политике нужно творить, основываясь на целесообразности, и на том, как взаимодействие с кем-то способствует сопротивлению главному врагу. Он же нас разрушил.

Не Китай разрушил Советский Союз. Сейчас Китай иногда явно, иногда неявно, а иногда мнимо, способствует вашему сопротивлению.

— Вам нравится современная русская литература?

— Я ее плохо знаю. Я вообще литературу плохо знаю, и советскую литературу плохо знаю. Так вышло, что я не являюсь литературным человеком. Я жил за пределами литературной среды. В советское время, да, я входил в дом литераторов, виделся, дружил, враждовал со всеми, кто его наполнял, но я не был глубоко интегрирован в школы. Я не был деревенщиком, потому что я писал города, войны и так далее. Я не был писателем городской школы, трифоновской, потому что мне были чужды их либеральные стенания. Я был государственником. Они же, неявно, но стремились сокрушить государство.

Я был одиноким, таким и остаюсь.

Моя же литература мне, скорее, нравится, чем не нравится. Чем дольше я живу и смотрю на огромное количество книг, которые я написал, тем больше понимаю, что эти книги несут в себе время, я не говорю об эстетике, не говорю о системе образов, я говорю о том, что эти книги –отпечатки того, что моя Родина прожила вместе со мной. Я не пишу исторических романов, не пишу фантазии. Я иду вслед за моей пехотой, моими самоходками, за моими баррикадниками.

— А у вас есть весточка, что Путин вас слышит и понимает?

— Да, есть, конечно, я бываю у него. Несколько раз. Ну, и есть посредники.

— А вам удалось понять его философию? Кто он, по-вашему?

— Я понял, что он русский империалист.

— Они же все разные — русские империалисты?

— Все разные, но и все одинаковые — все за сбережение территории. Он территорию не отдаст.

— Но ведь можно быть, как Петр I, а можно, как Екатерина II. Разные были империалисты.

— А чем плоха Екатерина II?

— Всем хороша, просто при разных империалистах по-разному живется людям.

— Ну, а есть еще и Александр III. Кто такой Путин? Он русский империалист. Важно, что он русский и что он империалист. Путин подвержен эволюции. Он меняется, но, я думаю, он не успеет измениться до идеи просвещенного правления. Слишком он завяз в олигархических связях. А данную ему Богом страну он сохранит и увеличит ее объемы. Но этого, конечно, недостаточно. Он даже не может совершить преображение, о котором все говорят, которое сам обещал, потому что он увяз в этой олигархической среде. Преображение России невозможно при этой элите. Устранять эту элиту и резать ее он не решается. И, кстати, я думаю, что правильно, что не решается. Очень много явлений русской жизни завязаны на эту элиту. Начни их рубить — и все посыпется. Нужен другой человек и другие рецепты.

— Репрессии — это не тот метод?

— Он не пойдет на репрессии. Но и репрессии бывают разными. Скажем, силой заставить олигархов уйти из черных зон и инвестировать в промышленность — такие репрессии ведь тоже могут быть, необязательно башку отрывать. У Сталина была своя особая технология, он ее придумал, и она была продолжением гражданской войны.

Автор:

Иван Зуев

https://www.nakanune.ru/articles/114503/

https://www.nakanune.ru/articles/114284/

Константин Сёмин: Рабочий класс видел всех в гробу

Корреспонденты Накануне.RU провели день с журналистом ВГТРК Константином Сёминым, поиграли с ним в футбол и поговорили о том, как его "терпят" на федеральном телеканале, как молодость на Урале сформировала взгляды, обсудили и современное левое движение.

С "главным агитатором страны" мы встретились на футбольном матче. Популярный журналист и блогер и его подписчики собрались на дворовом стадионе. О встрече договорились на странице в "Вконтакте". Эту идею предложили сами читатели паблика во время съёмок клипа "На футбол" музыкальной группы "Джанни Родари", в которой играет Константин. Признаемся, мы попали на первую подобную встречу общественного деятеля с единомышленниками.

"Мы снимали клип про Мутко и решили после этого, а почему бы нам не поиграть в футбол? Я, кстати, не очень люблю телевизионный футбол, а самому играть мне нравится. Вот ребята и собрались", – говорит журналист.

Футбол, конечно, вне политики, однако для входа в жилищный комплекс, где находится стадион, нужно сказать охране пароль. Всё это немного напоминает конспирацию, но, на самом деле, сделано просто для удобства бронирования. Как выяснилось, сейчас не так просто попинать мяч во дворе – большинство стадионов ограждены и охраняются, а попасть туда можно, только оплатив аренду.

Говорим нужный пароль и идём на поле.

Константин играет в защите, кроме взрослых, на поле есть и дети. Судя по всему, футбол с Сёминым – занятие семейное.

В ожидании возможности пообщаться, смотрим матч на небольшой зрительской трибуне. После первого тайма неожиданно начинается ураган и ливень. Впрочем, непогода не мешает игрокам. Пока мы прячем от воды свои камеры и другую технику, не утихают футбольные страсти. Игроки расходятся только после того, как всё поле превращается в огромную лужу.

Константин и организаторы распределяют участников по трём машинам. По ходу дела выясняется, что некоторые из них познакомились на самом же матче. Едем отметить первую игру в ближайшее заведение. Тут появляется возможность поговорить.

– Почему вы всё ещё на ВГТРК?

– Мне постоянно задают этот вопрос, и когда-нибудь добьются, что он перестанет быть актуальным.

– Кажется, это такой популярный вопрос к вам, потому что люди не очень понимают, как относиться к журналисту, который каждую неделю говорит о марксизме и коммунизме в эфире федерального телеканала.

– Если есть возможность что-то говорить, эту возможность нужно использовать. Если этой возможности будут лишать, то лишать должны те, кто эту возможность мне предоставил. Наивно и абсурдно добиваться того, чтобы это сделали. Это глупо! А есть ли противоречия между тем, что я говорю в эфире, и тем, что происходит в эфире в целом? – есть. Все люди взрослые, все видят, что противоречия существуют.

– А как вашу работу объясняют на самом телеканале? Руководство, коллеги? На уровне того, что у нас тут, мол, бизнес и мы просто зарабатываем на том, что мы говорим, или как-то иначе?

– У нас корпоративное государство, и масс-медиа – тоже корпорация со своим негласным кодексом поведения – корпоративной этикой. Я тут говорю не о нашей компании, а в целом.

 Посмотрим на банковский сектор, на газовый – везде одно и то же. Есть кодекс поведения, и если человек будет грести против него, то прогребет недолго.

Это отражение всей ситуации в стране. Наш капитализм взрослеет и обретает контуры динозавра уже.

– И всё же, как вашу работу объясняют внутри самой системы? Дескать, вот есть Сванидзе у нас – он для либералов, есть Соловьёв, он для таких умеренных патриотов, а вот у нас есть Константин Сёмин… Так?

– Есть масса версий, почему я на телевидении. Есть и такая, что я путинский агент, специально внедренный на телевидение, чтобы управлять левым протестом, а потом выступить в качестве попа Гапона.

По другой версии, я служу клапаном для стравливания недовольства, эдаким своеобразным Кургиняном, и люди видят, что левые настроения на телевидении есть, и успокаиваются.

На самом деле, всё прозаичнее, как кажется мне. Я работаю на телеканале уже почти 20 лет, и не всегда занимался тем, чем занимаюсь сейчас.

Хотя моя позиция для "высших сил" никогда не была секретом. Было время, когда я из Кремля репортажи делал, из правительства, был заграничным корреспондентом.

– Значит, профессиональные навыки и талант первичны?

– Я не исключаю, что когда-нибудь они перестанут играть роль страховочного троса. Ничьё терпение не безгранично. В конце концов, нельзя, чтобы один человек всегда подставлял под удар более масштабные интересы.

Но с момента, когда я пришёл в компанию, я всегда был откровенен. Я разговаривал со всеми, даже с самыми большими людьми, и объяснял им, что моя мотивация не связана с зарабатыванием денег или с зарабатыванием имиджа, имени, это для меня вторично, а пришел я, чтобы попытаться что-то изменить и хоть как-то отстоять ту страну, которую я потерял несовершеннолетним человеком.

Мои взгляды не были радикально другими в начале 2000-х, когда я пришел на телевидение.

Они понимают…

Блин, в 2008 году случился казус с "заслуженной пулей", когда отделялось Косово, и был страшный скандал вокруг меня. Можно сказать, что Кремль внедрил корреспондента, заставили ведущего, написали текст. Но никто не писал этот текст. Я его даже не писал. Я произнес его в режиме импровизации в прямом эфире, а потом вокруг этого выстраивали разные конспирологические теории. Сразу же после того, как это произошло, толпа разных представителей либеральной блогосферы требовала мою голову.

– Вы хотите сказать, что эта фраза просто пришла вам в голову во время эфира?

– То, что я сказал, было от души и от сердца. В этом не было никакой механики или кремленологии. Множество людей тогда ожидало, что меня должны уволить, расстрелять, покарать. Этого не произошло.

Не произошло это не потому, что "Кремль своих не сдаёт", а просто таким было решение руководства, которое сохранило меня в эфире и позволило работать.

– Но пар-то стравливается, нет?

– А что даёт моя программа, которая выходит в семь, восемь утра? Завтра вот она в пять утра выходит.

– Миллионы людей же смотрят?

– Да какие миллионы людей? У меня 100 тысяч подписчиков в Youtube, а аудитория моего выпуска на канале "Россия 24" – от 40 до 80 тысяч человек. О чём тут говорить? Я что, выступаю в ток-шоу по вечерам? Можно сказать, что для своих подписчиков я стравливаю пар. Но аудитория моя ничтожна. Видеть в этом какой-то рычаг…

Это не рычаг, это спичка. Это абсолютно ничтожно. Завтра не будет моей программы, и никто не заметит.

– Ваши взгляды на Урале сформировались?

– Да.

– В детстве?

– Ну, портал "Накануне.RU" – я имею прямое отношение к его появлению.

– Нам история известна, но, на всякий случай, расскажите читателям, которые её могут не знать?

– Была такая программа на местном телевидении "Накануне". 17-летним человеком после первого курса УрГУ я пришел на практику в компанию АТН, где тогда работала Татьяна Николаева. Она меня отправила на первые съёмки. Собственно моё мировоззрение сформировалось под её воздействием. Я пришёл на АТН скорее либералом, советоненавистником, читал Набокова и Ницше, а в голове был коктейль из всего подряд. Она же огорошила меня словами: "Советский Союз не был плохим". Я сказал: "Так, Татьяна Вадимовна…". С этого начались наши разговоры.

Потом грянул кризис 1998 года, и она отправила меня в командировки по самой жести, которая только была. Я объездил всю область. Собственно, постепенно, понемногу, не через колено, мои взгляды менялись. "Накануне" – мы придумывали с ней название, а на столе у меня стояла книжка Тургенева "Накануне". Решили попробовать это. Все стали кричать: "Да это же как "Намедни" Парфёнова!" Но никто из нас Парфёнова не смотрел и тем более не уважал, а классику русскую уважали, хотя и Тургенев не является ни моим, ни Николаевой любимым писателем. Потом я уехал, но информационному порталу стараюсь помогать – это часть моей жизни.

– Командировки в самую жесть, вы сказали, это что?

– Я человек с Уралмаша. 6-летний парень, 1986 год, четыре англоязычные спецшколы на весь город, я иду в одну из них. Привилегированная, пусть и в рабочем районе – Эльмаш. Я прекрасно помню этот мир – спокойный и безмятежный. Да, мы жили в коммунальной квартире, но можно было прийти домой в 11-12 вечера, и не было ничего, чтобы угрожало бы человеку и жизни ребенка. Родители не боялись.

И вот эта жизнь вдруг начинает рушиться. А 1998 год стал кульминацией распада и деградации этого мира для меня. Уже постреляли людей на центральном проспекте, случайными пулями цепляло проходящих мимо бабушек. По периметру города выросли новые огромные кладбища – Широкореченское, Северное.

Когда в 1998 всё рухнуло, и казалось – конец, началась вторая волна войны за собственность. Как корреспонденты мы в этот переплёт и попали.

Началась битва за четыре гидролизных завода: Тавдинский, Лобвинский и ещё два. Это же водка, которую братва могла разливать в магазинах – живые деньги. Убивали людей. Приехал к человеку на интервью, а через неделю он лежит на улице, покрытый простынкой.

Естественно – социальные истории. Приезжаешь в Североуральск, город на грани остановки, когда ещё существовал СУАЛ Вексельберга, а компания объявляет о том, что добыча бокситов с глубины полторы тысячи метров нерентабельна, и огромный город оказывается просто не нужен.

Или Серовский метзавод, который штурмовала команда Козицына, а изнутри сидела осажденная команда Бакова, а ты, как корреспондент, фактически находишься на линии фронта, смотришь, как эти войска наступают.

Я не застал, но красноречивая сцена – драка за Верх-Исетский завод: разбитые морды, сломанные челюсти.

А когда Качканарский ГОК делили…

Всё это боевая сторона истории, а социальная сторона – размороженный город на несколько десятков тысяч человек, а в котельной нет мазута. Минус 20 на улице, приходишь в гостиницу, или в то, что тогда называлось гостиницей, а там кипятильник, чай и матрас вонючий – больше просто ничего.

Сидишь, завернулся в матрас и смотришь в заиндевевшее с обеих сторон стекло окна. Видишь город, в котором нет хлеба. Там дети живут.

А ты разговариваешь с людьми, которые запустили конкурсное производство для продажи с молотка местного завода, смотришь им в глаза, пытаешься понять: у вас же до фига денег, могли бы хлеба купить, накормить и достать мазута для котельной!

А они тебе говорят, что в этом городе живут потомки кержаков, сосланных Петром, и поэтому у жителей этого города врожденная склонность к воровству.

Каждый раз, когда сталкиваешься с такими характерами, как, например, Бендукидзе, купивший Уралмаш по цене нью-йоркской квартиры, который пафосно рассуждал о бизнес-планах, бизнес-качествах, а потом идёшь и видишь голодных людей, постепенно башку это перенастраивает на другую волну.

При этом в поездках ты видишь наследие большого социалистического строительства огромной системы. Что такое Уралмаш? Завод-город, гигантское предприятие, построенное системой. Ничего подобного не было создано за годы реформ.

Я практически два года просто ходил по заводам: НТМК, Химкомбинат нижнетагильский, Уралмаш.

И потом, сидя на размороженной кровати в гостинице, ты выстраиваешь простую логику: нет производства – кирдык всем. Не будет кофеен, хипстеров, журналисты не будут писать, рок-музыки не будет. А производство будет там, где его строят.

А строили это всё в Советском Союзе, а вы, вши, просто это всё растаскиваете, делите между собой и стреляете друг в друга за то, что не вы строили.

Ненависть к этим людям формировалась в те годы.

Тем более, что я их, тех, кто сейчас заседает в РСПП, входит в сотню "Форбс", видел лично молодыми людьми. Я брал первое интервью у Вексельберга, у Льва Семёновича Черного, одного из братьев Черных. Первое в его жизни интервью. Он тогда вместе со своим братом по доверенности из Лондона получил в управление весь алюминиевый комплекс.

Это были мои университеты.

Всё это выходило в эфир "Накануне", все это было визуализировано, это можно посмотреть.

– А те интервью были конфликтные или нет?

– Разные. Кстати, отсматривал недавно. Тогда немного другая была ситуация – 13 телеканалов в Екатеринбурге, все строили из себя познеров и донахью, которые говорят о чём угодно. Не знаю, как я бы сегодня разговаривал с такими…

 Но я на коленях не ползал. Сейчас смотрю на старые интервью, например, с Воробьёвым, руководителем ОПС Уралмаш, задавал довольно дерзкие вопросы, чему сейчас удивляюсь.

– Есть ли сейчас развилка для журналистов? Либо ты транслируешь любую разновидность мейнстрима, государственного или оппозиционного, она вся, скажем условно, "либеральна", и всё в жизни складывается, либо придерживаешься взглядов, сходных с теми, что вы транслируете, но тогда  теряешь в карьере и деньгах.

К тому же, считается, что вся журналистика в Москве, а ведь столица плохо чувствует жизнь регионов, о которой вы рассказывали.

– Знаете, у меня был период очень сложный в момент переезда из Екатеринбурга в Москву. Я тогда оказался в ситуации, когда в кармане не больше 300 долларов, надо было решать, куда идти работать. Я решил идти на государственное телевидение, потому что после командировки в Чечню ненавидел НТВ и остальные частные телеканалы. Меня никто туда не устраивал, я просто буквально позвонил с проходной. Так сложилось, что тогда как раз менялась команда, и меня взяли.

Разумеется, я моментально осознал, что нахожусь не в кругу единомышленников, а мои взгляды тут никому не нужны и неинтересны. Я научился гнуться, но не ломаться, потому что понимал, что у меня есть выбор – либо поступать так, либо развернуть красное знамя и вылететь на первом же повороте.

В некоторых обстоятельствах нужно входить в либеральную тусовку, либеральный коллектив, находиться внутри либеральной системы, сохраняя своё положение, пока не выйдешь на рубеж поражения.

К этому я призываю и своих сторонников.

Работаешь в "Газпроме" – прорывайся. Это не значит, что ты должен отказаться от своих убеждений, но улыбайся всем и действуй. Они действовали так же в 80-х. Ну, или посмотрите, какая была стратегия ОУН УПА (запрещена в РФ, – прим. ред.). После разгрома  ОУН УПА в контртеррористической операции, после разгрома на Западной Украине и Восточной тоже, они  (ОУН УПА) уцелели и внедрились в структуры Коммунистической партии. А как действовала НТС?

– Менять мир с помощью армии двойных агентов?

– Нет, не так.

Не стоит рассчитывать, что с неба будет спущен какой-то план. История вершится не создателями плана и не заговорщиками. История вершится объективными обстоятельствами. Посмотрите, много ли народа ходит на митинги? Мало. Потому что в голове окрошка полная. Рассчитывать на то, что в таком состоянии можно произвести перемены, стоит? Я не призываю ничего не делать, я призываю себя не обманывать.

В данной ситуации люди не могут быть активны, да и во многом не разделяют наши взгляды. Они подвержены реакции. Так было в 1912 году, в 1913-м. Абсолютно тот же всплеск шовинистических настроений был перед Первой мировой войной. Большевиков была жалкая кучка, горстка,  их скидывали в Неву за антивоенную агитацию против империалистической войны.

История меняет сознание людей, просто мы ещё не подошли к моменту, когда это произойдёт. Но к моменту, когда это произойдёт, желательно иметь активный, сбитый костяк людей, идеологически замотивированный и сплочённый.

Людей, которые представляли бы из себя некую идеологическую силу, каковой была РСДРП. Я не верю ни в какой план проникновения куда-то, я просто считаю, что нужно использовать все возможности.

 И большевики так делали. Они были везде и вдохновляли  собой всё. Так действовать и необходимо.

Практика и тактика швыряния кирпича в окно приводит исключительно (в тупик)… В этом я расхожусь с нацболами (Национал-большевистская партия запрещена в России, – прим. ред.).

– Почему, кстати?

– Они повторяют полностью логику эсеров или народовольцев. Сгорю, рубаху на себе порву, смотрите, какой я! Ну, и что ты зажёг таким образом? Носят воду в решете.

Сейчас задача – пропаганда и распространение идеи. Задача – производство таких людей, которые будут входить в самые разные структуры и нести эту пропаганду вокруг себя.

В 1902 году Ленин бросает призыв – нам нужна армия пропагандистов.

Я думаю, что мы действуем правильно, когда я на какой-нибудь тусовке встречаю недетского возраста людей из Центрального банка, из аппарата Правительства или из наших серьёзных "аббревиатур", которые подходят и говорят: "Да, вы правы".

Я говорю, что не надо сидеть и ждать, когда сформируется некий центр, потому что персонаж, который окажется в этом центре, немедленно будет раздавлен. Надо самим формировать эту сеть там, где вы есть, формировать общественное мнение, превращать идею в силу.

Идея становится силой, когда она овладевает массами.

– Есть мнение, что всё это теоретизирование – говорильня. Чем она поможет, если тебя тащат в автозак?

– Ты дурак, если тебя тащат в автозак. Что ты сделал, кого-то научил бороться за свои права, организовывать профсоюз? Нет, ничему не научил. Движуха ради движухи – твой лозунг.

Если мы с тобой единомышленники, если мы с тобой совпадаем в теории, то, разумеется, мы будем друг друга поддерживать.

А если ты приезжаешь в Екатеринбург и говоришь, что ведёшь со мной какие-то переговоры, потом вписываешь задним числом в какие-то праймериз за Грудинина, а я тебя знать не знаю, и завтра ты пойдешь винтиться в автозак, то я тут причём?

С Олегом Мироновым ситуация. Я ничего про него плохого не хочу сказать, но просто к вопросу – за кого впрягаться. Я впрягался, рисовал хештеги, разумеется, это ни на что не повлияло, потому что все эти акции – бутафория одна.. . Просто так впрягаться, за кого попало, – безумие.

– Некоторые деятели в наши дни и за своих педофилов до конца сражаются. В конце концов, с таким упорством диссиденты и СССР разрушили?

– Нет, не они разрушили СССР. А буржуазия, народившаяся в верхних эшелонах коммунистической элиты. Восстановить разрушенное можно только одним способом – отобрав средства производства. Эта не такая лёгкая задача, нельзя решить её, приковав себя наручниками к дверям Центробанка, тем, что ты что-то нарушил и уехал сидеть на четыре года. Это решается организованной борьбой, в том числе на предприятиях.

Единственная сила, которая может этому противостоять – рабочий класс. Рабочий класс в гробу видел всех, кто вяжется на митингах или разворачивает транспаранты. Он их не понимает, а они с ним не работают.

С рабочим классом, из всех, кого я знаю, работает только РКРП. Можно по-разному относиться к профессору Попову, но он, по крайней мере, говорит, что источник борьбы – рабочее движение. В этом он прав. Деидеологизированная улица ничего не сделает.  

Вот завтра получили вы в управление предприятие, что делать-то? Что предлагаете? Абсолютное бессилие в теории и идеологии…  

Ситуация грустная, она изменится, но не благодаря появлению пронырливого и шустрого политического лидера или какой-то партии, а потому, что будут меняться политические обстоятельства. Кризис вызреет изнутри, его выпестует наша собственная буржуазия.

– Но, возможно, элитарии раньше успеют довести страну до краха?

– Наша буржуазия не одинока в мире. Кроме неё, есть ещё много буржуазий. В 1917 году они также успели её продать и уехать, но те люди, которые ранее верили в национальную буржуазию, вдруг лишились своих розовых очков и поняли, что надо что-то делать. Программа действенная оказалась только одна, не "эсеровская", не народовольческая, а партии большевиков.

– Мы случайно в Москве встретились с одним молодым человеком, который приехал из Волгоградской области в столицу, чтобы стать полицейским. Он смотрел на своём смартфоне ролик Зюганова. Это удивило сильно. Однако, когда начали говорить о капитализме, он сказал, что да, мол, Зюганов во всём прав, и повышение пенсионного возраста – это плохо, но сам он за капитализм.

– О чём и речь.

Люди вцепились в тележку из супермаркета, они её не отдадут. Какая им революция? Дело же не в том, что Сёмин или какой-то другой оппортунист сливает протест. Нет, не в этом, это сами люди делают. До тех пор, пока какая-то мухобойка не врежет по заднице, когда человек придёт операцию делать, а от него сто тысяч потребуют – тогда, может, придёт в себя. Пенсионная "реформа" очень многим эти мозги возвращает, как Страшиле Мудрому.

И этот процесс будет двигаться дальше, но без идеологии и теории невозможно участвовать в нём, потому что всех таких активистов сметёт ветер, и завтра их не будет. Они уже сейчас не находят никакого отклика от людей. Дай им телевидение, дай им средства, они всё равно не создадут партию.

– По всей стране, кстати, сейчас появляются марксистские кружки, вы как к этому относитесь?

– А вот это правильно, это то, что сейчас нужно. Это то, что мы всячески пропагандируем везде, а нам говорят, что это забалтывание и хождение по кругу. Нет, вот Кургинян – это забалтывание, потому что у него не говорится о классовой борьбе, о том, что цель – изъятие средств производства. Не отобрать и поделить, а изъять и обобществить, перенацелить на работу в интересах большинства.

Кружки – первый этап в XIX веке. Из этих кружков уже и появился Ленин. Но и сами по себе кружки ничего не смогут сделать. Ведь не кружок Калинина организовал масштабную стачку на Путиловском заводе. Сначала появилось рабочее движение, сначала случилась 80-тысячная стачка на Иваново-Вознесенской фабрике. Большевики только стали направляющим вектором.

Нельзя создать движение там, где нет для этого предпосылок. Сейчас, будем честны, просто посмотрим, сколько людей выходят на улицы, предпосылок нет. Но так не будет вечно, и если смириться и сказать себе, что буржуазия просто хитрее и мудрее, то это будет не марксизм. Марксистский подход говорит о том, что противоречия создаются буржуазией, как заграничной, так и нашей.

Нам нужно готовиться либо к тому, что наша буржуазия создаст революционную ситуацию, или когда другая, более сильная буржуазия, выбьет штурвал из рук нашей домашней буржуазии. К этому моменту нужно будет иметь разветвлённую сеть движений и объединений, где люди будут мотивированы не разговорами об эгрегоре каком-то или постмодернизме, а будут чётко понимать, как устроены были Советы, как создаётся профсоюз.

– Это называется работа на местах, и кто её будет вести, кто, кроме КПРФ, кстати, эту работу ведёт сейчас?

– А я не предлагаю отказываться от КПРФ. У КПРФ есть множество активистов, которые приходят в партию, потому что ничего другого в округе просто нет. Вот есть человек из Улан-Удэ, а там нет ничего, кроме КПРФ, давайте теперь заклеймим эту организацию?

– Но, тем не менее, вы не поддержали Грудинина на выборах?

– А почему я должен его поддерживать? Меня КПРФ как КПРФ не интересует, так же как Кургинян не интересует как Кургинян… Меня интересуют люди. Рано или поздно они перейдут на нашу сторону. Не потому, что у нас есть партия или какое-то юридическое лицо, а потому, что мы представляем одну простую вещь – марксистско-ленинскую теорию. Мы не одни, таких, как мы, много, Батов, "Вестник бури" очень энергичный, сеть кружков "Энгельс". Важно, что есть люди, которые придают энергии недовольства идеологический вектор. Если таких людей не будет, то некому будет бороться с теми, кто действует рядом. Рядом с нами куда более энергично действуют фашисты – штурмовой отряд буржуазии.

– Нужно ли быть модным?

– Не модным, а современным. Посмотрите, сколько появилось молодых блогеров. Количество перейдёт в качество. Мы должны сейчас широкой горстью сеять зубы дракона, которые взойдут. Это как в момент оккупации, когда кругом немцы, надо спрятать знамя для тех, кто будет продолжать борьбу.

Беседовали Иван Зуев, Ростислав Журавлёв

https://www.nakanune.ru/articles/114284/

01.04.2019   
 

Константин Семин: Требований "прикрыть и воспрепятствовать" было немало

Журналист Константин Семин объявил  об уходе с ВГТРК и закрытии программы "Агитация и пропаганда".

В своем блоге он написал о том, что поводом для увольнения стало обнародованное проектом "Последний звонок" (то есть даже не в эфире госканала) письмо инженера РКЦ "Прогресс" из Самары, в котором тот ярко высказался по поводу "развития" космической отрасли в России.

"Письмо попало в бюрократический нерв", — пояснил Константин Семин и отметил, что уже после увольнения его пригласил к себе Дмитрий Рогозин. На встрече он якобы посетовал на то, что вокруг Роскосмоса развязана заказная негативная пиар-кампания, а программа Семина принимает в ней участие. На это журналист возразил, что просто дает возможность быть услышанным трудящимся и не участвует ни в какой кампании.

Сразу после выхода ролика о своем уходе с телевидения Константин Семин дал интервью Накануне.RU и рассказал, что ему "намекали на компромисс", но он устал рассказывать о международной повестке, Трампе и Украине.

— История с Роскосмосом как повод для вашего увольнения была единственной, или вам назвали что-то еще?

— Я в своем ролике все объяснил. Да, это был повод.

— А других поводов вам не озвучивали?

— Повод был назван этот, но вспомнились и какие-то другие вещи. Впрочем, мне кажется, это непринципиально. Ясно, что повод и так нашелся бы.

— Можно сказать, что из-за Рогозина из федерального эфира выгнали Константина Семина?

— Это, наверное, не совсем верно. Если бы это не был Рогозин, был бы кто-то еще. Я не думаю, что сам Рогозин требовал моей головы. Свечку, правда, я не держал и до конца сам не в курсе.

— Что теперь? Будете развивать свой блог?

— Будем чаще выходить в интернет-эфир, больше снимать. Пока так…

— Но есть же мнение, что в наших верхах многие сочувствуют националистическим и монархическим идеям. И уж точно мало кто там жалует левые идеи.

— Просьб и требований прикрыть, не допустить, воспрепятствовать было немало. Ясно было, что когда-нибудь такие мысли придут в голову кому-то из руководства и без подсказки. А вот в могущество шавок, которые бы лаяли по бокам, я не верю. Просто потому что в серьезных организациях не заведено при принятии решений поддаваться чьему-то давлению. Все решения стараются принимать самостоятельно, не демонстрировать, что идут у кого-то на поводу.

— А когда стали тучи сгущаться?

— Тучи… Климат изменился очень давно. Гораздо раньше, чем начал выходить "Агитпроп". Я же давно перешел в публицистический статус. Я сознательно выбрал путь нахождения в тени, не пробиваясь к Солнцу, чтобы греться в лучах славы, и было ясно, что моя позиция и мои слова вряд ли вызывают восторги и аплодисменты. Но я считал, что это важно — произносить эти слова. Я же руководствуюсь принципом, что любые рычаги и любые возможности нужно использовать до предела. Вот теперь предел настал.

Да, наверное, можно было и поискать компромисс. Да, мне на это намекали. И, возможно, был способ извернуться и остаться. Но я решил, что это мне не подходит, что это будет походить на гальванизацию трупа.

— Вам не жалко аудитории, которую вы потеряете с уходом с ВГТРК?

— Нет, мне не жалко аудиторию. В первую очередь не жалко, потому что по-настоящему важные выпуски моей передачи, те, которые касались наших домашних проблем, нашей внутренней повестки, выходили в эфир либо рано утром, либо глубокой ночью. Как правило, их просто не видели. Аудитория у этих выпусков в Интернете превосходила аудиторию в эфире. Тут мало что изменится в моей жизни.

Международные же новости я уже подустал рассказывать и анализировать. Устал рассказывать людям о Трампе, Украине и о событиях на загнивающем Западе.

— Имеете в виду, что ваша программа еще и творчески себя исчерпала?

— Да. Оставаться и продолжать исполнять одну и ту же партию, согнувшись в три погибели и завязав себя узлом, показывая исподтишка фигу… Это можно было делать, но сейчас время для фокусов закончилось.

Автор:

Иван Зуев